Андрей Новиков-Ланской - Кто против нас?
А чуть в стороне от них стояла пожилая женщина. Она была плохо, бедно одета, ее взгляд устремлён в одну точку. Прямо на земле перед нею лежали газеты, а на них разложены книги, самые разные, в основном старые и потёртые. Книги эти были совсем никому не нужные, в каждом доме лишние. Если даже кто-то и хотел что-нибудь купить, только взглянув на неё, проходил мимо, дабы не встречаться с ней глазами, не будить ее от забвения — слишком горький и отрешенный у нее был взгляд. По-видимому, она продавала единственно то, что у нее было, что могла продать.
Перед нею сидел старый облезлый пудель, наверное, слепой и, судя по всему, больной. Гедройц смотрел на них издалека. Потом женщина, словно очнувшись, печально сказала собаке:
— Ну что, пойдём домой? Никто у нас сегодня ничего не покупает. Да ты совсем замёрз, дрожишь. Зря только я тебя на таком ветру столько времени продержала. Сейчас пойдем. Я дома тебя буду кашей кормить.
И она стала собирать книги. Они были ветхие, осыпались в ее руках. Она пыталась собрать вылетевшие страницы, но ветер подхватывал их и уносил прочь. Связав верёвкой две небольшие стопки, она тяжело подняла их и пошла вдоль улицы, а старенький пёс неровно засеменил вслед за ней, напряжённо принюхиваясь к её следам.
Гедройц почувствовал к ним сострадание, засмотрелся, задумался. Ему пришло в голову, что это ведь часто так бывает, что старушке самой есть нечего, а она ходит подкармливает собак, кошек, голубей всяких. И это правильно, недаром говорят: когда самому плохо, помоги тому, кому ещё хуже. Потом Гедройцу вдруг вспомнилась недавно услышанная история о том, как одна старушка кормила дома бродячих собак, а когда умерла, они её съели. Андрей вздрогнул, очнулся от своих размышлений, подбежал к бабушке:
— Я хочу купить у вас книги. Сколько вы за них просите?
Старуха поверила, обрадовалась, засуетилась:
— Сынок, да тут ведь одна только книжка ценная, при царе ещё печатали. Рублей за пятьдесят возьмёшь? Я-то уже совсем читать не могу. А остальные книжки ты так забери, даром. Может, найдёшь что-нибудь полезное.
Гедройц достал кошелёк, а у старушки глаза потемнели, и речь её стала монотонна:
— Я сюда уже целую неделю хожу. Да что толку… Я же внука своего найти хочу. Он погиб на войне, на Кавказе погиб, года ещё не прошло. Машину, в которой он ехал, взорвали. Мать-то его помешалась рассудком после этого, в больнице теперь. А нам с его невестой надо денег собрать, заплатить, чтобы останки его опознали, чтобы похоронить мне его по-христиански. Я у соседей денег взаймы просила, не дал никто. Оно и понятно — с чего отдавать-то будем? Все против нас теперь.
Гедройц был потрясен: «Она ведь и вправду считает, что, продав свои книги, сможет заплатить за экспертизу! Боже мой…» — и большими глазами посмотрел на эту отрешённую от всего женщину. Она же смотрела в землю и причитала полушёпотом:
— А я не верю, что нет его больше. Не может такого быть. Просто не может. Он же мне письма из Чечни писал… И для невесты своей тоже нам пересылал… Они как раз свадьбу играть хотели, когда его призвали. Не успели… И она, невеста его, тоже не верит, что погиб он. Я ему свитер связала и ещё зимние рукавицы его любимого синего цвета… Мне бы только вещей побольше продать, я бы тогда в Москву поехала, в больницу эту, где его держат…
Гедройц не знал, что ответить ей.
— Матушка, сходите в церковь, свечку поставьте. Легче вам станет.
Она подняла глаза, посмотрела на него:
— Миленький, нету ведь церкви у нас. Один только старец Иосиф живет у кургана, на берегу Волги. Была я у него, он мне и сказал. Говорит, у Бога мёртвых нет, у Бога все живые… — она замолчала, а потом тихо пошла куда-то, и пудель за ней.
Гедройц хотел оставить книги тут же. Потом подумал: вдруг она вернётся на это место, обидится. И отнес стопку в соседний двор, оставил у крыльца — может быть, разберут. С собой захватил только старинную книгу, которая чем-то ему приглянулась, и вернулся в свой номер. Пообедав и переодевшись, Гедройц покинул гостиницу с тем, чтобы своими глазами наконец увидеть Мамаев курган.
Выйдя из вестибюля, он поймал машину. Молодой светловолосый водитель приветливо спросил его:
— А вы турист, что ли, будете? На кургане хотите мемориал посмотреть? Или к старцу Иосифу?
— Просто хочу курган увидеть. Я там ещё ни разу не был, — ответил Гедройц.
— На кургане спокойно, только ветрено очень. И тихо, только ветер один и слышно… — водитель продолжал что-то рассказывать Гедройцу, а тот его почти не слушал, он думал о судьбе погибшего директора музея, об этой пожилой женщине с собакой, о своих неожиданных сновидениях.
Вдруг Андрей обратил внимание на то, что машина везет его уже не по городу, а по явно сельской местности, и стал немного нервничать.
— Где мы едем, если не секрет? — спросил он неестественно веселым тоном, которым пытался скрыть свое волнение.
— Мы небольшой крюк сделаем, чтобы пробку объехать. Столько машин стало на улицах! У нас ведь город длинный и узкий, понимаешь ли. Вдоль Волги вытянулся, километр в сторону — и уже в дачной полосе. Вот мы сейчас обратно в город въедем, как раз к нужному месту, куда вы и просили, — уверенный голос водителя немного успокоил Гедройца.
Однако прошло ещё несколько минут, а машина всё ещё ехала по какой-то деревне. Гедройцу показалось, что она движется не вдоль города, а удаляется от него всё дальше. Только он собрался с силами, чтобы снова, более строго, спросить о дальнейшем маршруте, как вдруг в двигателе что-то зашумело, заклокотало, водитель затормозил, погрузив обозримое пространство в облако пыли.
— Ох, боже ты мой, как нарочно, — стал причитать водитель, вылезая из машины, — опять, понимаешь ли, мне плохой бензин залили. Не волнуйтесь, пожалуйста, — извиняющимся голосом он обратился к своему пассажиру. — Я сейчас быстро прочищу здесь. Бензин, понимаешь ли, опять плохой залили, засорилось тут, надо прочистить. Буквально одна минута, и поедем дальше, уже почти приехали…
Гедройц подумал, что ведь кто-то из его знакомых тоже постоянно повторяет «понимаешь ли» — прямо как этот парень, но не мог вспомнить кто. Он оставался в кабине, вытирал салфеткой вспотевший лоб, пока водитель копался в своём автомобиле. Потом Гедройц услышал разные ругательства, перед ним возникло чумазое лицо водителя:
— Будьте добреньки, помогите мне подержать одну штуковину, у меня, понимаешь ли, рук не хватает.
Гедройц покинул автомобиль, наклонился над двигателем.
— Вот тут держите, только не отпускайте, а я сейчас в секунду всё сделаю… Извините, что такая вышла задержка. Зря я, конечно, решил объезжать через пригород. Быстрее-то, понимаешь ли, не получилось.
Гедройц удерживал от падения какую-то деталь, водитель что-то в этот момент пытался отсоединить. Если бы Андрей хоть немного разбирался в технике, ему показались бы странными действия водителя, однако он заметил непонятные косые взгляды, которые тот кидал в его сторону.
Он не сразу сообразил, что произошло. Зазвенела упавшая деталь, водитель дёрнулся, и нестерпимая боль пронзила живот Гедройца. Боль тупая, широкая, выворачивающая наизнанку. У него перехватило дыхание, в глазах потемнело, он согнулся и повалился на землю. Гедройц пытался сделать хоть небольшой вдох этим песчаным воздухом проселочной дороги — и не мог. А потом что-то неизбежно тяжелое ударило сверху по голове, и он потерял сознание.
Водитель швырнул кирпич в сторону, захлопнул капот, затащил безвольное тело писателя на заднее сиденье автомобиля и поспешил подальше от города.
Глава восьмая
Гедройцу мерещилось, что он лежит в кровати и смотрит в окно и видит, что в комнату слетаются бабочки на свет ночной лампы. Нелепые, с тяжелым брюшком и крохотными крылышками, они начинают неторопливый танец вокруг светильника. В их величественном кружении есть и гармония, и ритм, и соразмерность. Лёгкое шуршание их крыл успокаивает, медленное наплывание их теней притупляет чувства.
Бабочек становится всё больше, их трепыхания, их мерный стук о лампу — всё сильнее и громче. Да и сами они увеличиваются в размерах — настолько, что можно разглядеть их лица. И Боже, насколько они ужасны! Должно быть, в них выразилось всё безобразие природы, всё её черное дыхание. И теперь кажется ему, что не бабочки это, но бесы прилетели к нему. Он слышит истерические их визги и чудовищный потусторонний хохот, пытается потушить свет и не может.
Мириады демонов набиваются в комнату. Но это уже не комната! Под ногами промерзлая почва, вокруг — черные силуэты деревьев. Так, значит, он в лесу?
Но ведь он по-прежнему видит свет лампы! И слышит голос: «Это лунный свет. Посмотри, какой он мутный», — мягко отвечает ему кто-то, и этот голос не могут заглушить истошные вопли бесов. «Улетим отсюда? У меня есть дом поспокойнее», — кто-то ласково подхватывает его под руки, и они тихо улетают из этого леса, оставляя внизу лес, бабочек, их полуночный шабаш. Поднявшись высоко, его бросают, и он падает обратно. Но на месте дома черное болото. Перед самым столкновением со смердящей водой Гедройц очнулся.
