Схимонах Илларион - На горах Кавказа
На более низких местах и как бы отступивши от гор, виднелись более спокойные пространства, покрытые зеленью, и по ним были разбросаны пасущиеся стада азиатов; издали они показывались черными точками, медленно движущимися по зеленому фону. По окраинам некоторых сторон тамошнего пространства стройно и красиво стояли длинные ряды дерев, как бы посаженные искусною рукою. Они похожи были на то, как бывает на войне, когда уготовляясь на брани, стоят полки против полков. До слуха, чуть доносился слабый звук реки Урупы, текущей внизу у подошвы гор.
Во всем пространстве вокруг нас царствовала мертвая тишина и совершенное молчание: то было отсутствие всякой житейской суеты. Здесь природа, вдали от мира, праздновала свое успокоение от суеты и являла таинство будущего века. Просто сказать – это было царство духовного мира и безмятежности, – новый мир не в пример лучше того, в коем живут люди – освобождение души от всего вещественного, земного и плотского, свобода духа, жизнь, свойственная его невещественной природе; это был нерукотворный храм Бога живого, где всякий предмет глаголал славу Его и исполнял Божию службу своим безгласным, но вразумительным вещанием, проповедуя Его всемогущество, присносущую силу и Божество. Оглянулись мы назад и были поражены новым необычайным явлением – цепи снеговых гор тянулись по черте горизонта и, залитые лучами солнца, показывались пламенеющими.
Явление дивное и весьма очаровательное!!! Там же виднелась и знаменитая на всем Кавказе гора Эльбрус, снеговая вершина которой золотом горела в лучах вечернего небосклона.
В общем же пред нами была картина красоты неописуемой! Книга природы раскрывала нам здесь одни из роскошных страниц и мы видели и всюду читали явленнейшие силы Божии и чрез рассматривание твари познавали невидимые Божии совершенства (Рим.1,20). Необъятный простор пространства, как безбрежное море, разлившийся на все стороны, поражал нас своею величественностью и уносил мысль куда-то далеко за пределы всего временного. Он напоминал о безконечном всемогуществе Божием и Его неограниченном владычестве, вседержавной силе и вездесущии, и вливал в нас ощущение страха и благоговения, коим безспорно и безусловно обязана Ему всякая тварь, как к Отцу природы и Содетелю всяческих.
Безмолвие гор и удолий порождало новое чувство – то было состояние неисповедимой тишины и покоя, коими объяты были все наши душевные чувства и расположения, – то была тихая и духовная радость – был глас хлада тонка, идеже Господь (3 Цар.19,12).
И действительно – Дух Божий, Иже везде сый и вся исполняяй и содержай всю тварь видимую и невидимую, как-то ближе и ощутительнее слышался сердцу и более полным наитием наполнял все внутренние силы души, чего прежде с нами не было никогда.
И так мы сидели и молчали, смотрели и удивлялись и священным восторгом, питали сердца свои переживая те возвышенные минуты внутренней жизни, когда человек ощущает близость незримого мира, входит в сладкое с ним общение и слышит страшное присутствие Божества. В это время, исполняясь святыми чувствами, он забывает все земное. Сердце его, разогреваясь подобно воску от огня, способным делается к восприятию впечатлений горнего мира. Оно пламенеет чистейшею любовию к Богу, и человек вкушает блаженство внутреннего Богообщения, слышит в чувстве своем, что не для земной суеты, но для приобретения вечности даются ему короткие дни земного бытия.
Испытав это возвышенное и духовное состояние, невольно предлагаешь себе благоговейный вопрос: зачем Всевышний Господь укрыл славу Своего премудрого Творчества так далеко от мира – в местах недоступных, посреди гор и вертепов и пропастей земных?… И зрят ее только немногие насельники пустыни, уединенные отшельники… Мы же говорить об этом не находим благоприличным, чтобы вместо пользы не причинить вреда и тем, кто живет в пустыне и кто не имеет возможности к сему, хотя бы и желал, а более всего тем, кои признают этот образ жизни совершенно неполезным, не понимая его содержания и внутренней силы. Лучше всего всякий пусть смотрит на этот вопрос по мере своего умственного кругозора.
Глава 2.
Замечательная встреча со старцем пустынножителем, и начало беседы с ним о духовном деле
Итак, пребывая в состоянии духовной восторженности и упоеваясь созерцанием красот Божиих, щедрою рукою разлитых по лицу пустыни, мы обратили внимание вниз и с удивлением заметили вдали идущего человека с большою котомкою за плечами; медленными и утружденными шагами, поникши головой, спускался он по горной наклонности в глубокую сожженную котловину. Иногда виден был весь, выходя на вершины холмов, иногда совсем исчезал, погружаясь в пропасти и низменности между холмами, то опять показывался и двигался по направлению к нам.
Поразительно, а вместе с тем и весьма умилительно было видеть человека в сих пространствах безлюдной страны, где, как известно нам, кроме разве охотника, и то не в это время, никогда не бывает людей. Всматриваясь ближе, заметили, что это был человек, принадлежащий к нашему монашескому званию, и весьма обрадовались, надеясь узнать от него много полезного, касательно своей пустынной жизни. Когда же он был от нас недалеко, мы приветствовали его обычным между монахами приветствием: "благословите, батюшка"!
– Бог благословит! – послышался искренний и братский ответ.
– Садитесь, пожалуйста с нами, – сказали мы, – вот кстати, у нас и чай готов!
– О! Это хорошо, – отвечал незнакомец, – а я так притомился, что чуть жив!
– Куда Бог несет? – спросили мы.
– Да ходил в монастырь (Зеленчукский) по своим духовным нуждам, а теперь иду в свою пустыню.
И затем пришедший пустынник в совершенном изнеможении повалился на землю, снял шапку и лег, растянувшись на земле во весь рост и положивши голову на сумки, как делают вообще все пустынники. Мы воззрели на него: это был старец уже глубоких лет; пот, как весною ручьи, лился по лицу его, и он был весь мокрый и покрыт пылью. Потом он рукою утер лицо свое и прославил Бога, сотворив благодарственную Господу Богу молитву, говоря: Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!
– Уморились, батюшка? – спросили мы.
– Да, уморился очень сильно, шел целый день, а жар нестерпимый и воды нет.
– Ну, а далече отсюда ваша пустыня?
– Да, пожалуй, дня три нужно идти – около Аксибая, на Черной речке.
– Много вас там?
– Там много пустынников.
Полежавши немного, старец поднялся, и мы ближе и яснее снова увидели, что это был муж высокого роста, сухой телом, как скелет мертвеца; длинная и седая борода его досягала до пояса, волосы на голове совершенно белые, как снег на горах и опускались на плечи, а по средине головы плешина; подрясник, весь истертый, был покрыт заплатами и издавал запах удушливого пота; лицо его показывало вид крайнего изнурения; впалые щеки и изсохшие уста. – Но при всем том на нем видимо лежала печать духовного освящения; глаза старца проливали неизъяснимую приятность и светились добротою, искренностью и сердечным благорасположением; весь его вид внушал невольное уважение и вызывал на откровенность.
Старец придвинул к огню лежавший неподалеку деревянный чурбак и сел на нем, греясь.
Мы прочитали молитву, а старец благословил чином монашеского обыкновения. Стали пить чай с сухарями. В это время началась между нами та замечательная беседа, которая глубоко вошла в мое сердце, как обыкновенно бывает с нами от слышания о предметах великих, дивных и превожделенных. Я спросил старца:
– Давно живете в пустыне?
– Вот уже десятый год кончается.
– А раньше где жили?
– Жил в монастыре 20 лет.
– В каком?
И тогда я вседушно и радостно, со всем усердием обратился к старцу и начал предлагать ему различные вопросы, касательно духовной жизни.
– Ну что, брате, ради Господа скажите, что самого лучшего вы приобрели в пустыне?
Лицо старца просветилось и духовный свет заблистал в очах его: прост бо бяше естеством, – и того ради бе в нем дух Божий.
Видно было, что этим вопросом старец получил удар в самый центр своей внутренней жизни и вся его духовная природа пришла в движение. Да и в правду, как мы узнали после из его разговора, что если кто соединил свое сердце с Именем Господа Иисуса Христа, или, что то же, выражаясь монашеским языком, приобрел Иисусову молитву, тому всякое напоминание о ней приводит его душу в духовный восторг.
