Андрей Кочергин - «…Или смерть?» Дворовый Катехизис Русского человека
Вот это и есть страх Божий: страх оскорбить Создателя, смятение перед глазами Отца в своей низости, грязи и глупости. Давайте быть умными, и мы станем и честными, и чистыми. Достаточно быть хотя бы умными. В этом есть попросту элемент рациональности. Не делайте глупостей, прошу вас, умоляю, заклинаю. Быть Православным – значит иметь вполне рациональные правила повседневной жизни, сберегающие Душу от лукавого мира. «Хорошим человеком быть выгодно!» (Ф. М. Достоевский)
– Расскажите, пожалуйста, какие наиболее интересные мистические опыты были в вашей жизни? Оказывались ли вы или ваши знакомые в ситуациях, в которых объяснить произошедшее вы не можете до сих пор, уже будучи Православным христианином?
– У меня есть одна особенность, которую я, честно говоря, не особенно афиширую, но она известна людям, которые меня используют как профессионала: я с раннего детства ухитряюсь знать, о чем думают люди, с очень большой точностью приближения. А огромный практический опыт позволяет видеть окончание происходящих событий, то есть я предвижу, когда и чем они заканчиваются, и почему. Интуиция зачастую – это неосознанный анализ предыдущего опыта.
Отношусь я к этому с большим скепсисом, и это ужасное испытание, потому что человек думает, что если он не открывает рот, то не слышно, о чем он «кричит». А мне порой такие гадости с закрытым ртом говорят… Такое я слышу, такое я вижу, что так больно, что вроде и реагировать как-то надо, а как ты будешь реагировать, когда тебе ничего не говорили?
Но это так, отступление. Однажды вдруг остро осознал, что моей жизни угрожает конкретная опасность. Ницше говорил: «Важна не сила ощущений – важна их продолжительность». Эта самая продолжительность меня и спасла. Когда с детства судьба лупит тебя так, что шерсть клочьями летит, и вспоминаешь только ужасы, не помня радости… А значит, чувство предстоящей, познанной опасности не деморализует, а мобилизует все ресурсы на борьбу, и принимаешь возможность собственной гибели с холодным цинизмом, понимая, что жизнь – это хрупкое, суетное занятие и оно конечно по сути своей. Это позволяет воспринимать мир объективно, а не через истероидную призму страха. Меня это спасло – и Слава Богу за уже прожитые мною ужасы!
…А тогда я был в бане, под душем, и думал: «Ну ладно, что ж, если уж так суждено, то пусть случится…» Причем, не зная совершенно, что, когда должно случиться, почему, зачем? Стою и думаю: «Вот уже сыну у меня пять лет, не совсем маленький, не так страшно будет, деньги какие-то к тому же останутся…» Потом останавливаю себя и говорю: «Стоп-стоп-стоп! Ты чего, ты о чем? Уймись! Что случилось?..» В эти моменты, когда подобное происходит, поневоле задумываешься о своем психическом здоровье, хочется по-русски сказать: «Да ты гонишь, парень! Ты просто гонишь!» Если кто-то другой начинает ко мне приставать с подобными вопросами, я обычно говорю: «Дилера меняйте. Не курите эту дрянь, она вас убивает!» Но себе-то я этого сказать не мог, потому что дрянь я точно не курил.
Я понял одно: надо молиться. Молиться Богу о том, чтобы укрепил, чтобы уберег. Помолился, сразу стало легче, сразу отпустило…
В тот вечер со мной случилось событие, после которого я очнулся через месяц. Сказать, что я чудом остался в живых – не сказать ничего. Каким я остался – это вообще отдельная тема, у меня глаза в разные стороны смотрели, переломано всё лицо, тяжелое сотрясение мозга, которое потом чинили в течение года, синяки под глазами год не проходили. Можете представить мое состояние?
И то, что я чудом остался в живых, ничем другим, кроме Божьей милости, не объяснить. Я говорю это про себя, потому что это – выстраданная вещь. Шутить на эти темы или выдумывать подобные истории, как минимум, вульгарно. Поэтому мне легко об этом говорить: это было со мной. Я почувствовал страшную угрозу, Господь меня надоумил, я обратился к нему с молитвой – и Он спас меня. В который раз. И этих спасений было на моей памяти штук семь, когда я понимал, что ничем иным, как Божиим промыслом, их не объяснить. Ну, у меня профессия такая, всё, что со мной связано, всегда было на острие чего-то.
Самые яркие события, происходящие с людьми, – это события, которые случаются на войне. Напомню: в окопах атеистов нет. И люди, рассказывающие о чудесных спасениях на войне, всегда говорят, что только милостью Божией произошло то, что оставило им жизнь. И слава Богу.
Еще могу рассказать об одном уж совсем удивительном событии. Я пытался бороться за зал. Это был далекий 1997 год. Я – человек без денег, по сути нищий, не имеющий никого в Петербурге, никаких возможностей, никаких знакомств и связей. Я пытался построить тот самый зал на Ушинского, который сегодня все знают. И вдруг тренер, которого я привлек на работу, посчитал, что в состоянии меня оттуда какими-то интригами выдавить и занять мое место. Это был бывший офицер, дедушка, ничтожный и пьющий. Он бегал и писал на меня доносы руководству института, в здании которого располагался зал. А руководству, видимо, нравилась эта возня вокруг меня, и они активно провоцировали его продолжать ее. Это были «те самые» годы, и люди спросили меня: «А чего ты ему ножки-то не переломаешь?» А я говорю: «Вы знаете, я брезгую». И не то чтобы я хотел блеснуть своей нечеловеческой святостью или каким-то благородством, но просто физическая брезгливость не позволяла мне даже думать о том, что я могу или хочу каким-то образом поступить с этим человеком, ответив ненавистью на подлость. Сознаюсь, был в смятении и думал только: «Да будет всё по милости Божией!», – и пошел к Ксении Блаженной.
Я к ней иду, а на кладбище, где часовня над её могилой, народу как-то очень много. Подхожу и понимаю, что мне и в храм-то будет даже не зайти. Я растерялся и спрашиваю у бабульки:
– А что народу так много?
– Так сегодня день памяти Матушки Ксении…
– …Матушка, родненькая, привела, сама привела, именно 6 февраля…
Я как стоял, так и бухнулся в сугроб на коленки, молился и рыдал, как гимназистка, уронив голову на грудь, забыв о людях вокруг, о стеснениях и каких-то там приличиях.
И удивительное дело: Ксения – Матушка наша – услышала меня. Буквально на следующей неделе приходит тот человек, приносит заявление об увольнении и говорит: « Я устал, мне надоело!» Ну и слава Богу, слава Богу. И ровно в то время появился знаменитый зал на Ушинского, который стал Родиной проекта Koi, одного из самых ярких проектов современной России в области контактных видов спорта. Именно там мы работали над нашим спортивным ножевым боем, там родился Русский взгляд на каратэ, когда мы провели серьезный научный анализ всех технических и тактических канонических решений этого единоборства, который до нас никто почему-то не делал. Именно в этом зале родилась моя кандидатская диссертация. Всё это было начато с того самого сугроба перед часовней Ксении Блаженной на Смоленском кладбище. Матушка Ксения, моли Бога о нас!
– В своей знаменитой книге «Мужик с топором» вы, среди прочего, рассказывали историю о совершенном вами наложении рук на больное место и об исцелении женщины, предположительно больной раком. В другом случае, на видео, посвященном выбору ножа и демонстрации самых общих приемов обращения с ним, можно видеть, как вы с огромным усилием режете себя через грудь лезвием, при этом оставаясь абсолютно целым, за исключением небольшого пореза на плече. Андрей Николаевич, если это не секрет, какие еще подобные способности или навыки вы практиковали или практикуете в настоящий момент?
– Вы знаете, я уже получил по заднице за всё, что было мною сделано и показано из разряда сверхъестественных вещей, и совершенно обоснованно, осторожность тут более чем уместна. Но меня прощает то, что я говорю о своем личном опыте. Я говорю о том, что было, о том, что есть, причем всегда искренне добавляю, что всё это баловство и глупость – часто на грани дозволенного.
Мой отец был восемнадцатым ребенком в семье. То есть у моего деда, казака Александра Кочергина, было восемнадцать детей, из которых в живых остались только семеро: времена были лихие, сразу после революции. Кстати говоря, дедушке было за шестьдесят, когда в 1931 году родился мой папа, то есть дед был очень здоровый человек. Но, к сожалению, его участие в Первой мировой войне сыграло с ним злую шутку, и он скоропостижно скончался.
Так вот, Господь привел меня в возрасте четырнадцати лет познакомиться со своей теткой, которую иначе, как бабушкой, я не называл, потому что ей было глубоко за восемьдесят, она была одной из старших сестер моего отца. Назвать ее глубокой старухой было сложно, потому что это была крайне деятельная и крепкая, здоровая бабища, которая жила в тайге, в деревне Едет на станции Инголь, в Сибири. И там, в тайге, я столкнулся с поразительной смесью язычества и христианства. Я увидел там именно ту суеверность, которую нам постоянно ставят в упрек господа псевдоязычники, которые, к сожалению, даже и этого-то ничего не знают.
