Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году
Восточная стена города, обращенная к Иосафатовой долине, выше трех других; она до половины тянется вдоль площади Храма, которая одета была снаружи камнем для поддержания насыпи, и сии огромные камни принадлежат еще к древней ограде. Против главной мечети Омара закладены в стене сей двойные врата, роскошно украшенные изваяниями и арабесками. Имя Красных, или Златых, доселе им сохранилось в преданиях христиан и арабов. Некогда, во дни празднеств, толпа иудейская стремилась чрез них к великолепным притворам Соломона, и они были свидетелями торжественного вшествия сына Давидова при кликах; «Осанна! осанна!» и веянии бесчисленных пальм, в память чего государи христианские соорудили над ними церковь. Когда, по временном завоевании Святого Града Хозроем, император Ираклий вновь исхитил из рук персов честное древо, он пожелал в торжестве вступить в Иерусалим. Облеченный в царскую утварь и на коне, с животворящим в руках Крестом, приблизился он к Златым вратам, но невидимая сила воспрепятствовала коню его идти вперед. Тогда, уразумев свою житейскую гордость, он снял венец и багряницу и пеший, без обуви, пронес залог спасения сквозь Златые врата в подражание земного смирения небесного Владыки. На Голгофе водрузил он честное древо и уставил праздновать день Воздвижения.
Далее находятся врата Гефсиманские, иначе называемые вратами Марии и Стефана, поблизости гробовой пещеры Богоматери и места казни первомученика. Менее других украшенные, они обезображены снаружи каменною пристройкою. Мне говорили, что во время осады Акры, арабы думали защитить вход сей от Наполеона; ибо жители иерусалимские ожидают с сей стороны роковых завоевателей, и даже, по их преданиям, Златые врата закладены, дабы не совершилось пророчество, которым обретены они, подобно царьградским, вторжению русых победителей.
Малый водоем Дракона иссечен близ ворот Гефсиманских, и недалеко от знаменитой во всех осадах Угольной башни, начинается широкий ров, глубоко прорезанный в утесе, который поворачивает вдоль северных стен, заменяя для них отчасти глубокие овраги. Так камениста подошва сей ограды, что местами бойницы ее до половины иссечены в скале: это самая дикая часть твердынь иерусалимских. Мрачным величием облечены упорные зубцы, отбившие столько кровавых приступов, и меж ними гордо возносятся вершины башен, опершихся на отдельные скалы, как исполинские витязи в рядах легиона, к себе зовущие всю ярость и надежду битвы. Двое ворот открываются на север Иерусалима: меньшие из них, названные Иродовыми по соседству развалин дворца Четверовластника, всегда заключены, и пред ними в виду Иеремииной пещеры еще наполнена водою пространная под сводами купель. Греки по ошибке называют ее Овчею, хотя сия последняя находилась близ самого Храма, и празднуют около нее в третье воскресение пятидесятницы день исцеления чаявшего движения воды.
Но главные врата Ефрема, или Дамаска, баб-эль-Шам, красотою зодчества затмевают все прочие, вполне соответствуя дикому величию северной стены. По сторонам их стоят две высокие башни; мраморный столб опрокинут вместо порога, и смелая арка обширного входа величественна своею соразмерностью. Она вся украшена легкими арабесками, и над нею изваян карниз. Мраморная надпись иссечена сверху во славу Солимана, возобновившего врата сии, враждебные Иерусалиму ибо ими всегда вторгались завоеватели.
Судьба Святого Града обрекла его с севера на падение. На северных полях теснились полчища вавилонские, вестники пленения; там же были водружены римские орлы, крылами своими стершие с лица земли ветхозаветный Иерусалим. На распутьи Дамаска стояли три мощные столба Корана: Омар, Саладин и Селим. Шатер Готфреда разбит был против ворот Ефраима; его крестные хоругви веяли от Угольной башни до ворот Яффы. Не враждебное Сиону сердце билось под медною бронею завоевателя; нет, оно кипело негодованием за каждую развалину. К башням Ефраима двигались его тяжелые туры и бурные витязи, живые бойницы, иззубрившие мечи свои наподобие зубцов иерусалимских: Танкред, сокрушитель Угольной башни, и два Роберта, мстители за честь поклонников у их ворот, и на древнем Сионе престарелый Раймунд, и против северной стены весь царственный цвет Европы, распускавшийся только при дождях кровавых: такова была западная туча, в те дни нахлынувшая на ясный Восток.
Их поле битвы ныне усыпано мелким камнем, скользким, как бы на память крови. Бойниц их нет, но стоят те же зубцы, о которые звенели их медные щиты, когда рвались они на приступ. На костях сарацинских основалось их царство, под грудою собственных схоронено. Но их дивная сила, разбившая столько твердынь и племен, покорила не один лишь современный им Восток. Нет, она навеки оковала ужасом враждебный дух его и подчинила Западу безмолвным сознанием нравственного упадка сынов своих, которое сквозь злую ненависть невольно смиряет чело их пред каждым из пришельцев Европы.
Вифлеем
В последние дни Пасхи пожелал я довершить посещение Святых мест Горней и Вифлеема. Сей последний отстоит за два часа от Иерусалима, и дорога к нему идет обработанными полями, которых зелень придавала много свежести южным окрестностям Иерусалима. Монастырь пророка Илии, стоящий на половине пути, мало представляет достойного внимания, кроме масличного сада и колодца, где, по преданиям, отдыхал пророк, и недалеко от Вифлеема гробница Рахили обращена в арабскую молельню; место сие в большом уважении между евреев.
Самый Вифлеем живописно расположен на высоте, которой покатость украшена садами, и он считается ныне богатейшим селением Палестины. На краю его стоят монастыри трех главных исповеданий, составляющие неправильную массу зданий, из коих один только собор приписывают Елене. Сколь благодарно должно быть потомство сей великой царице, ибо если она силами целой империи не вызвала бы заблаговременно из мрака места евангельских событий, то они навсегда остались бы на поругание арабов, подобно тем из них, которые не ограждены ныне от изуверства черни. Однако же, по другим преданиям, император Иустиниан соорудил собор над пещерою Рождества или по крайней мере довершил начатое Еленою здание.
После пожара иерусалимского храм Вифлеема один сохранил в себе остатки римского великолепия. Хотя крестообразный вид его искажен внутри деревянною перегородкою, отделившею нижний конец креста от трех верхних, однако же сорок мраморных коринфских столбов, в четыре ряда стоящих посреди сего первого притвора, дают ему особенное величие, которому не соответствует нынешнею своею нищетою остальная часть собора. Только восемь колонн служат ей украшением: мраморный помост уцелел лишь посреди церкви, пред главным алтарем; иконостас беден, равно как и два боковые открытые престола: армянский Волхвов в левом крыле и в правом греческий Св. Николая; позади последнего пристроен еще придел Св. Георгия. Очень слабые следы мозаик остались кое-где на стенах, которые все были некогда украшены мозаическими изображениями первого Вселенского собора{86}. Вместо купола и потолка искусно переплетены брусья из кедра или из драгоценного индийского дерева.
С каждой стороны главного алтаря пятадцатью ступенями спускаются в мрачный грот, находящийся под самым престолом. Падем ниц и смиримся! – здесь подобием нашим смирил себя Бог; здесь родила Его Мария и Девою сбылись слова пророков. Вот ясли, колыбель необъятного, где юная мать положила божественного младенца, рожденного прежде созданной им денницы. Во мраке сего вертепа обвила она пеленами того, кто некогда снял пелены хаоса с возникающего мира и пустил в бег юное солнце!.. Таинство сие, непостижимое для светлых духов, понятнее для немощи человеческой; ибо когда ангелы и пастыри стеклись в сию пещеру, первые в священном изумлении смотрели на воплощенного, еще пораженные его небесною славою, а последние только в сладком восторге; они узнали в нем давно обетованного, и грудь их облегчилась надеждою скорого примирения с небом. Полнота греховная разгадала детям Адама сию тайну о втором Адаме, необходимом после падения первого. Подобно как не в пышном соборе Вифлеема, но во глубине мрачной пещеры обретаем мы колыбель Богочеловека, так и не в суетной гордости ума, но в темных изгибах нашего сердца должны мы искать причины его воплощения, и счастлив тот, кому бремя греховное сняло с очей пелену земной мудрости. Так в самых началах погибели зародыш спасения; еще однажды падем ниц и смиримся!
Мысль о яслях заставляет нас воображать место рождения Спасителя в какой-либо храмине, бывшей некогда хлевом; но на Востоке и поныне сохранился обычай загонять стада свои в расселины гор, и один из таковых вертепов принесла земля Неприступному. Вход и стены сего святилища украшены драгоценными парчами; место рождения означено мраморным на помосте кругом, и над ним стоит престол греческий. В другом углублении пещеры, тремя ступенями ниже, иссечено в камне место яслей, принадлежащее латинам, над коим изваяна остановившаяся звезда. Два мраморные престола, один подле другого, воздвигнуты в память яслей и поклонившихся волхвов с двумя иконами великолепной живописи, изображающими оба события. Множество драгоценных лампад, дары всех христианских государей Запада, освещают сию пещеру: но другая живая картина при бледном их свете напомнила мне первое, радостное поклонение пастырей. Несколько пастухов арабских из Вифлеема, в тех же неизменившихся одеждах и с тою же первобытною простотою, стояли на коленах пред местом рождения Спасителя. Опираясь на долгие посохи, воссылали они молитвы к дивному младенцу, и в их молебном лике исчезали столетия.
