Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга третья
«Хорошо, я уступаю. Вы оба правы, — согласился художник. — Тщеславие — что-то более сильное, чем благоразумие. Мы все тщеславны по-своему, по-особенному, и как больно признавать это! Безусловно, мы находимся в одной лодке, как вы говорите. Все мы хотим что-то вне наших мелочных „я“, но мелочность подползает к нам и сокрушает нас».
А теперь, какова проблема, которую мы хотим обсудить? Это ясно всем из нас?
«Я так думаю, что да, — ответил доктор. — Мне хотелось бы выразить таким образом: есть ли постоянное состояние любви, творческого потенциала, избавление от печали навечно? Мы бы все согласились с такой постановкой вопроса, верно?»
Остальные кивнули в знак согласия.
«Есть ли состояние любви или творческого умиротворения, — продолжал доктор, — которое, однажды достигнутое, никогда не будет вырождаться, никогда не потеряется?»
«Да, вопрос в этом, — согласился художник. — Существует ли необычайная радостная приподнятость духа, которая приходит неожиданно и выветривается подобно аромату. Может ли остаться интенсивность, не вызывая пустоты? Существует ли состояние вдохновения, которое не отступает перед временем и настроением?»
Вы задаете много вопросов, не так ли? Если необходимо, мы позже рассмотрим, что это за состояние. Но, прежде всего, есть ли что-нибудь постоянное?
«Должно быть, — сказал адвокат. — Было бы очень грустно и довольно пугающе обнаружить, что нет ничего постоянного».
Мы можем обнаружить, что есть кое-что намного более существенное, чем постоянство. Но прежде, чем мы вникнем в это, мы понимаем, что не должно быть никакого умозаключения, никакого предубеждения, никакого желания, которые спроецируют шаблон мысли. Чтобы ясно мыслить, нельзя начинать с предположения, с веры или внутреннего требования, верно?
«Боюсь, что это будет чрезвычайно трудно, — ответил художник. — Я имею такое ясное и определенное воспоминание о том состоянии, которое я пережил, что почти невозможно отбросить его».
«Сэр, то, что вы говорите, совершенно истинно, — сказал доктор. — Если мне надо обнаружить новый факт или прочувствовать истинность чего-либо, мой ум не может быть загроможден тем, что было. Я вижу, насколько необходимо, чтобы ум отложил в сторону все, что он узнал или испытал. Но принимая во внимание природу ума, действительно ли такое возможно?»
«Если не должно быть никакого внутреннего требования, — сказал адвокат, размышляя вслух, — тогда я не должен желать вырваться из моего нынешнего мелочного состояния или думать о неком другом состоянии, которое может только быть результатом того, что было, проецированием того, что я уже знаю. Но разве это почти не невозможно?»
Я так не думаю. Если я хочу понять вас, естественно, я не могу иметь никаких предубеждений или умозаключений о вас.
«Это так».
Если для меня самое важное состоит в том, чтобы понять вас, тогда само это чувство крайней необходимости отвергает все мои предубеждения и мнения относительно вас, не так ли?
«Не может, конечно, быть никакого диагноза до окончания обследования пациента, — сказал доктор. — Но действительно ли такой подход возможен в области человеческого переживания, где так много личного интереса?»
Если есть интенсивность для того, чтобы понять факт, правду, то возможно все. И все становится помехой, если эта интенсивность отсутствует. Так понятней, не так ли?
«Да, по крайней мере на словах, — ответил художник. — Возможно я постепенно втянусь в это больше, по ходу нашего разговора».
Мы пробуем выяснить, существует ли или нет постоянное состояние, не то, что нам хотелось бы, а реальный факт, суть дела. Все вокруг нас, внутри нас, также как и снаружи — наши отношения, наши мысли, наши чувства — непостоянно, в постоянном состоянии потока. Осознавая это, ум жаждет постоянства, бесконечного состояние мира, любви, совершенства, безопасности, которое ни время, ни события не смогут уничтожить. Поэтому он создает душу, Атман и видения постоянного рая. Но это постоянство рождено непостоянством, и потому-то оно имеет внутри себя семена непостоянного. Есть только один факт: непостоянство.
«Мы знаем, что клетки тела претерпевают постоянное изменение, — сказал доктор. — Само тело непостоянно, организм изнашивается. Однако, чувствуешь, что есть состояние, нетронутое временем, и это то состояние, к которому стремишься».
Давайте не размышлять, а придерживаться фактов. Мысль осознает ее собственный непостоянный характер, творения ума преходящи, как бы вы ни утверждали, что они не такие. Сам ум — это результат времени, он был создан с помощью времени и с помощью времени может развалиться на части. Он может быть обусловлен считать, что есть некое постоянство, или что нет ничего длительного. Сама обусловленность непостоянна, как наблюдается каждый день. Факт заключается в том, что постоянства нет. Но ум жаждет его во всех своих отношениях, он хочет увековечить фамилию через сына и так далее. Он не может выносить неопределенность собственного состояния, и продолжает создавать определенность.
«Я осознаю этот факт, — сказал доктор. — Когда-то я знал, что такое любить своих пациентов, и пока присутствовала любовь, мне было наплевать, постоянна она или нет. Но теперь, когда она прошла, я хочу чтобы она длилась долго. Желание постоянства возникает только тогда, когда ты испытал непостоянство».
«Неужели нет длительного состояния, которое можно назвать творческим вдохновением?» — спросил художник.
Возможно, через некоторое время мы поймем это. Давайте сначала очень четко уясним, что сам ум принадлежит времени, и, что бы ум ни создавал, оно непостоянно. Он может при его непостоянстве испытать мгновенное переживание чего-то, которое он тут же называет постоянным. Таким образом, из того, что он узнал, память создает и проецирует то, что он называет постоянным. Но эта проекция все еще в пределах ума, которые являются областью проходящего.
«Я понимаю, что все, рожденное в уме, обязательно будет в состоянии непрерывного изменения, — сказал доктор. — Но когда была любовь, она не была рождена умом».
Но теперь она стала принадлежать уму через память, не так ли? Ум теперь требует, чтобы она была восстановлена, а то, что восстановлено, будет непостоянным.
«Совершенно верно, сэр, — заметил адвокат, — я очень ясно это понимаю. Моя боль — это боль от вспоминания о том, что не должно было быть, и страстное желание того, что должно быть. Я никогда не живу в настоящем, а или в прошлом, или в будущем. Мой ум всегда зависит от времени».
«Думаю, что понимаю это, — сказал художник, — ум, со всею его хитростью, с его интригами, тщеславием и завистью, это водоворот внутреннего противоречия. Иногда он может ловить намек того, что вне его собственного шума, и то, что он поймал, становится воспоминанием. Именно с этим пеплом воспоминания мы живем, храня то, что является мертвым. Я делал так, и какое же это безумие!»
Теперь, может ли ум умереть по отношению к его воспоминаниям, его опытам, по отношению ко всему, что стало ему известно? Не стремясь к постоянному, может он умереть по отношению к непостоянному?
«Я должен понять это, — сказал доктор. — Я знал любовь, простите меня все за использование того слова, и я не могу „знать“ ее снова, потому что мой ум удерживает воспоминанием того, что было. Именно это воспоминание он хочет сделать постоянным, воспоминание того, что он познал. А воспоминание с его ассоциациями является только лишь пеплом. Из мертвого пепла никакое новое пламя не может быть рождено. Тогда что? Пожалуйста, позвольте мне продолжать. Мой ум живет воспоминаниями, а непосредственно сам ум — это память, память того, что было. И эта память того, что было, хочет, чтоб ее сделали постоянной. Так что нет никакой любви, а лишь память о любви. Но я хочу реальную вещь, не просто память об этом».
Желание реальной вещи — это все еще побуждение памяти, не так ли?
«Вы имеете в виду, что я не должен хотеть этого?»
«Правильно, — ответил художник. — Желание этого — это жажда, рожденная памятью. Вы не хотели или цеплялись за реальную вещь, когда она была, а она просто существовала, подобно цветку. Но как только она исчезла, началась глубокая тоска по ней. Хотеть ее — значит иметь пепел воспоминания. Высший момент, которого я очень хотел, не реален. Моя тоска является результатом воспоминания того, что когда-то случилось, и поэтому я снова в тумане памяти, что, как я теперь вижу, есть тьма»
Страстное стремление — это воспоминание. Не бывает никакого страстного стремления без известного, которое является памятью того, что было, и именно это стремление поддерживает «я», эго. Теперь, ум может умереть по отношению к известному, известному, которое требует, чтобы его сделали постоянным? Во это реальная проблема, не так ли?
«Что вы подразумеваете под смертью по отношению к известному?» — спросил доктор.
