Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
Если вы хотите избрать этот путь и бросить вызов истине, усвоенной с ранних лет, утешением вам могут стать слова любимого писателя квакеров Паркера Палмера:
«Где люди черпают смелость, чтобы впредь жить без разделяющих барьеров, если им известно, что за это их постигнет кара? Ответ, который я находил в жизни таких людей, как Роза Парке, прост: они преобразили представления о самом наказании. Они пришли к пониманию, что никакое наказание, которое кто–либо способен наложите на них, не может быть хуже наказания, которому они подвергают сами себя, участвуя в унизительном для них заговоре»[7].
Для меня продолжать потворствовать выдумкам сторонников доминирования моей религии — все равно что унижать и себя, и свою религию. Мое путешествие с Богом прекратится. В моей жизни нет будущего для такого Бога.
Проблема разделения мира на «своих» и «чужих» ограничивает все системы значений. Я не задаюсь вопросом, нужны ли нам границы, чтобы обладать идентичностью. Очевидно, нужны. Мой вопрос касается нашей практики проведения черты между нами и иными на основании обладания тем, что не может принадлежать нам.
До нас постепенно доходит: никто из нас не вправе распоряжаться Богом. Райнер Мария Рильке написал стихи, в которые вошли эти строки:
Не удивляйся. Мой, мое, моя
они всему на свете говорят.
Так ветер мог бы, рыская в ветвях,
сказать: мой сад. […]
Твердят «мое», включают в обиход,
приобретают и суют в карман.
Какой–нибудь безвкусный шарлатан
и солнце так, пожалуй, обзовет.
Твердят они: мой дом, моя жена,
и отповедь как будто не слышна,
хотя жена, и дом, и все кругом
глухие стены, — можно только лбом,
приблизившись, о стены расшибиться […]
И если кто–нибудь Тебя возьмет
в свою мольбу, в свою людскую дрожь:
вновь на восход
Ты, гость, уйдешь.
Удержит кто Тебя? Кому дано
владеть Тобой? Из наших рук бежишь.
Все слаще Ты становишься, вино,
но лишь Себе вовек принадлежишь[8].
Эти слова служат мне глубоким утешением. Определенность моей личной системы убеждений уступает место представлениям о Боге, которым я не могу владеть, таким образом открывая путь к лучшему виду определенности.
Англо–шриланкийский философ Ананда К.Кумарасвами пишет: «Современный христианин, считающий мир своим приходом, сталкивается с мучительной необходимостью становиться гражданином мира; его приглашают принять участие в симпозиуме и convivium [застолье], но не председательствовать — ибо есть Другой, председательствующий незримо, — а стать одним из многочисленных гостей»[9].
На собственном опыте я убедился, что мы, религиозные люди, особенно иудеи, христиане и мусульмане, постарались перестраховаться. Мы говорим, что верим в Бога всех людей. Но на самом деле это не так. Нам трудно мириться с мыслью, что и другие могут научить нас чему–то важному, связанному с нашей святыней, нашим Богом. Мы склонны одобрительно кивать другим, когда они просто повторяют то, что нам уже известно. О взаимном обмене и речи нет.
Да, мы готовы защищать Бога, в которого верим. Но можно ли сказать что–либо значимое о Боге с позиции защиты? И атеисты время от времени переходят в наступление. Борясь с религией и религиозными людьми, новые атеисты порой попадаются в ту же ловушку, что и верующие, окружая воинствующую догму кольцом фургонов.
Хотя они «твердят «моё», как пишет Рильке, Бог отказывается принадлежать нашим религиозным конструкциям и соответствовать им, оставаться в наших духовных категориях или держаться в стенах наших богословии или идеологий. Может быть, пришло время религиозным людям отказаться от Бога, в которого они верят, а атеистам отказаться от Бога, в которого они не верят? Тогда наши разговоры о Боге перестанут превращаться в строительство стены, разделяющей нас, и станут словами и поступками, связанными с тем, что имеет для нас значение, с этим чудом своеобразия и единства, происходящим сейчас на этой земле. Правильно осуществленный акт отречения от наших собственнических притязаний на Бога станет не предательством своей религии или взглядов, а выражением признательности Богу и подтверждением прекрасного дара, которым наделены все мы, — жизни.
Кроме того, Кумарасвами утверждает, что даже самые образованные религиозные люди практически ничего не знают о вере других людей, «потому что они никогда не пытаются представить себе, каково было бы жить этими другими верами. Точно так же, как невозможно подлинное знание языка без изобретательного участия в деятельности, связанной с этим языком, не может быть и подлинного знания той или иной «жизни», если не пожить ею в какой–либо мере»[10].
На нашей тесной планете с ее взаимосвязями и взаимными зависимостями рушатся барьеры и преграды, которые когда–то позволили нам замалчивать вопросы жизни Бога среди приверженцев других религий. Наши жизни взаимосвязаны, наше будущее определяется нашей способностью устремлять взгляд дальше, чем просто к мирному сосуществованию, и учиться процветать в атмосфере взаимозависимости.
В настоящее время мы живем вместе с «иными» — в наших семьях, на рабочих местах, в жилых кварталах.
Вся планета — один большой дом. «Параллельная игра» закончена. Одна за другой наши религии и картины мира продолжают проигрывать битву с жизнью, а мы тем временем учимся с уважением относиться к тому, о чем говорит опыт нашего сосуществования. Теория и практика поисков Бога в других смещается от границ нашего религиозного опыта к его центру. Более удачная определенность уже в пределах нашей досягаемости.
Жизнь победит. Жизнь всегда побеждает.
А религия? Ей предстоит лишиться своей жизни, чтобы обрести ее.
На следующих страницах я приглашу вас совершить прогулку по некоторым эпизодам моей жизни. В моей истории вы — желанный гость. И если мне когда–нибудь выпадет честь познакомиться с вами, я не прочь услышать вашу историю.
1
Бог, религии и тайна жизни
Раз в год мы возим своих двух дочерей, Эну и Лету, на кладбище. Мы навещаем мертвых. Обычно мы делаем это в отпуске, чаще всего в шаббат, в городе, где нет общины, богослужения которой проводятся в субботу. Моя жена Весна находит на карте ближайшее кладбище, я собираю корзину для пикника, все мы стараемся принарядиться.
Мы рассматриваем памятники. Новые, запущенные, ухоженные, забытые. Памятник монахини–католички, мавзолей отважного пожарного, участок с могилами мусульманской семьи, надгробие поэта. Девочки отмечают детали на портретах, впечатанных в поставленные вертикально каменные плиты. Спрашивают, кто приносит свечи и можно ли рвать цветы, растущие вокруг памятников. Бегают и вдруг замирают, заметив вдову, которая, стоя на коленях, моет плиту на могиле мужа.
Думая о тысячах могил в тысячах городов за тысячи лет, мы силимся представить себе, сколько смеха и слез погребено под нашими ногами. И всякий раз начинаем держаться вместе, девочки, угомонившись, берут нас за руки.
— Мама, папа, что такое кладбище?
— Место, где мы вспоминаем.
— Вспоминаем что?
— То, что успели забыть с тех пор, как в последний раз побывали на кладбище.
— Я забыла. Что, папа?
— Что жизнь — это дар.
— Папа, может, тогда надо сходить и туда, где рождаются люди.
— Да, так и сделаем.
«Тонкие места»: где встретиться с Богом
В Ирландии христианство распространилось без кровопролития — весьма редкое явление в истории религии. Когда в 431 году н.э. святой Патрик познакомил кельтов со своей религией, он узнал, что Бог был у кельтов еще до христианства. Поэтому вместо того чтобы полностью отказываться от их духовного опыта, Патрик обнаружил присутствие Бога за пределами стен своей религии. Он демонстрировал красоту своей веры так, как научился у этого зачастую грубого, но уже духовного народа, в контексте его веры, в итоге возникла новая, свежая христианская духовность, отличающаяся от современного ей римского аналога и сохраняющая притягательность по сей день.
Кельтские христиане стремились к «тонким местам» — уголкам на границе миров, где перегородка между простой материальной реальностью и реальностью божественного присутствия истончилась, стала мягкой и проницаемой. Для них «тонкие места» — точки в пространстве и во времени, где мир Бога («реальность в том виде, в каком она есть») пересекается с нашим миром («реальностью в том виде, в каком мы ее воспринимаем»), так что этот мир Бога можно увидеть, потрогать, попробовать на вкус, ощутить неким безошибочным образом. Считается, что на побережье, в фьордах, возле рек и колодцев завеса между мирами настолько прозрачна, что сквозь нее почти что можно пройти.
В течение восьми лет из последних двенадцати многолюдные улицы Нью–Йорка были моим «тонким местом». Мне нравится бывать то там, где можно понаблюдать, как люди отдыхают — например, в Юнион–сквер–парке, то там, где можно посидеть и посмотреть, как горожане спешат на работу или с работы. Жизнь в Нью–Йорке предъявляет к ним суровые требования, их походка так же энергична и резка, как их существование. Они движутся быстро и решительно, влекомые стремлением, подозрением — или, скорее, знанием — что в мире есть нечто большее, чем монотонный дневной гул, производимый человечеством, спрессованным в фабрику грез размером с большой город. Тем не менее этот город — священное место; Бог любит людей, и где люди, там и Бог. Этот большой город, в который помещена любовь Бога в сжатом виде, — «тонкое место» для горожан, имеющих глаза, чтобы видеть, и уши — чтобы слышать. «Тонким местом» может быть разговор, сновидение, комната, дерево, рассвет, побережье, танец, человек, научная лаборатория, день субботний, евхаристия, трапеза ранним утром перед началом поста в Рамадан. Однажды, когда я преподавал в христианской богословской семинарии в Мичигане, одна девушка на занятии подняла руку и вызвалась рассказать о впечатлении, которое привело ее в лоно веры. Это случилось много лет назад, когда, находясь в своей комнате и сидя за компьютером, она обернулась, чтобы дотянуться до книги. Она унюхала Бога. Именно так она выразилась. Мысли остальных присутствующих так и читались по их лицам: «О, нет! Вот от таких–то бестактностей и страдает репутация нашей респектабельной религии, христианства. Лучше бы мы поговорили о чем–нибудь здравом и реальном». Но та, кого они имели в виду, была в здравом уме и не теряла связи с реальностью, она сияла, как ясный и снежный мичиганский день за стенами класса в университете Андрюса. Очутившись в своем «тонком месте», эта девушка уловила аромат Бога, и ее жизнь переменилась.
