Неизвестен Автор - Лекции о сущности религии
Но как же приходит человек к тому, чтобы превратить свои желания в богов, в существа, как, например, желание сделаться богатым - в бога богатства, желание плодородия - в божество, приносящее плодородие, желание сделаться блаженным - в блаженного бога, желание не умереть - в бессмертное существо, преодолевающее смерть? То, чего человек желает, и - соответственно своей точке зрения - необходимо, существенно желает, в то он, как было уже сказано, верит, то он считает - в той обстановке, в которой имеет свои корни религия - за нечто действительное или возможное; он не сомневается в том, что это может быть; порукой этой возможности служит ему его желание. Желание уже само по себе имеет в его глазах значение волшебной силы. В древнегерманском языке "желать" - то же, что "колдовать". В древнегерманском языке и религии величайший из богов именовался, между прочим, также и желанием, чем древний язык, как об этом говорит Яков Гримм, в своей "Германской мифологии", выражал понятие счастья и блаженства, исполнения всех благ, и он полагает, что слово Wunsch, желание, происходит от Wunjo, означающего блаженство (Wonne), радость, или всякого рода совершенство. Гримм считает поэтому пережитком древнего языческого словоупотребления то обстоятельство, что некоторые из поэтов тринадцатого века олицетворяют желание, представляют его в виде могучего творческого существа, и при этом Гримм замечает, что у них в большинстве случаев на место слова "желание" можно поставить слово "бог". Если он, однако, при этом отличает значение желания в позднейшем словоупотреблении, когда оно означает стремление к тем благам и совершенствам, которыми обладает бог, от значения первоначального, то не следует упускать из виду, что первоначально в понимании языка и религии желание и предмет желания отождествлялись. Что я хочу иметь, то я имею ведь в воображении; чем я желаю быть - здоровым, богатым, совершенным, - тем ведь я и являюсь в воображении; потому что, когда я желаю для себя здоровья, то я себя представляю здоровым. Именно поэтому желание, как таковое, есть божественное существо, сверхъестественная волшебная сила, ибо оно сыплет на меня из рога изобилия фантазии все силы и блага, какие только я себе пожелаю. С языческим желанием дело обстоит, как с христианским благословением. Благословлять - это то же, что желать блага, благословение, стало быть, то же, что желание, но благословение означает также и предмет, то благо, которое желают себе и другим. "Поэтому и в писании, - говорит Лютер в своем толковании благословения, - обычна форма речи: дай мне благословение, разве у тебя нет больше благословения? - что значит:
дай мне что-нибудь из добра, хлеба, платья. Ибо это ведь все божьи дары, и то, что мы имеем, мы имеем через благословение бога, и потому благословение означает и дар божий, который он дает нам через свое благословение". Различие между божественным желанием, или благословением, и человеческим желанием, или благословением, лишь то, что божественное желание, или благословение, есть человеческое желание, исполненное, осуществленное. Поэтому бог называется желанием на том же основании, на каком бог вообще может и должен быть охарактеризован как человеческое желание счастья, удовлетворенное в фантазии, - может и должен по той же причине, по какой "молитва" называется "всемогущей", по какой божественное всемогущество есть не что иное, как превращенное в конкретное существо или в качестве такого существа представленное всемогущество человеческой молитвы и человеческого желания.
Религия, подобно поэзии, изображает как бы действительно, как бы чувственно существующим то, что существует лишь в представлении, она превращает желание, мысли, воображение, душевные настроения в действительные существа, отличные от человека. Вера в колдовство и волшебство имеет как раз своим источником то, что люди приписали желанию власть и силу, выходящую за человеческие пределы и действующую во вне, что они уверовали в то, что с человеком действительно приключится беда, если ему ее накликать. Римляне и греки представляли себе пожелания мстительного чувства, пожелания зла, проклятия в виде богов или больше богинь, то есть в виде существ, приводящих проклятия в исполнение, осуществляющих пожелания мести. У одних они назывались Диры (Dirae), у других Ары (Агае). Но то, что относится к проклятию, относится и к благословению. "В священном писании, - говорит Лютер в своем толковании Моисея, - имеются действенные благословения, а не только благословения-желания, - благословения, которые определенным образом влияют, которые фактически дают и с собою приносят то, что заключено в словах... Если, таким образом, я сказал: дай бог, чтобы тебе простились грехи, то это можно назвать благословением любви. Благословение же обетования и веры и приносимых даров гласит так: "я отпускаю тебе твои грехи"". Это именно значит, что вера, воображение превращают субъективное в объективное, представляемое в действительное, желаемое в осуществленное. Но так как человек, само собой разумеется, заключает свои желания - все равно, добрые, или злые, благословения, или худые посулы, - в определенные слова и формулы, то он именно этим формулам, словам, именам приписывает выходящие за человеческие пределы конкретные действия, то есть волшебные силы. Так, например, религиозные римляне верили в то, что можно известными формулами молитвы и волшебства производить дождь и непогоду и прогонять их, что можно заколдовать плоды на поле, оберечь дома от пожара, излечивать раны и болезни, приковывать к месту людей, которые собираются бежать. Так еще и поныне старобаварцы верят в то, что можно кого-нибудь "замолить до смерти", то есть убить молитвами. Именно благодаря этой вере или этому суеверию и происходит то, что люди опасаются произнести слова или названия вещей, которых они боятся, потому что вместе с именем, как они воображают, они приворожат себе и предмет или взвалят его себе на шею. Североамериканские дикари до такой степени боятся мертвецов, что даже не произносят имени умершего, что оставшиеся в живых и носящие то же имя берут другое имя. Они верят, следовательно, что покойник - как мертвец, как привидение существует до тех пор, пока его называют, и представляют себе, что он, напротив того, не существует более, если он для них больше не существует, что его нет, если они его себе не мыслят, не называют. Так, греки и римляне верили в то, что знамение, предзнаменование лишь тогда оказывает действие, когда на него обращают внимание, что, разумеется, совершенно верно, потому, что оно оказывает хорошее или дурное действие в том случае, если мы ему придаем радостное или печальное значение. Точно так же многие народы, большинство из них в детском или первобытном состоянии, верят, что если они видят во сне мертвецов, то мертвецы к ним действительно приходили;
они вообще считают образ, представление о каком-либо существе, о каком-либо предмете за самое существо, за самый предмет. Некультурные народы верят даже в то, что душа во время сна выходит из тела, чтобы бродить, и направляется в такие места, куда фантазия переносит человека во сне; они считают, таким образом, подобные путешествия во сне за действительные путешествия, ту ложь и те сказки, какие преподносит им фантазия, - за истину и факты. Гренландцы верят даже в то, что и в бодрственном состоянии душа отделяется от тела и предпринимает путешествия, потому, что ведь и во время бодрствования часто переносишься мысленно в далекие места, находишься духовно не там, где телесно.
Мы имеем, впрочем, в этих представлениях лишь чувственные, грубые, бросающиеся в глаза примеры того, как вообще человек превращает субъективное в объективное, то есть делает чем-то существующим вне мышления, представления, воображения то, что существует только в его мышлении, представлении, воображении;
он поступает так тогда, когда то, что он представляет себе, есть предмет, связанный с его стремлением к счастью, предмет, которого он желает, как блага, боится, как зла; потому что как страх, так и любовь, потребность, влечение к чему-нибудь делает человека слепым, так что он ничего другого не видит, кроме того, что он именно любит и чего желает, забывая из-за этого все остальное. Или, иначе выражаясь: человек превращает в существа не безразлично каждое представление, каждый объект воображения, каждую мысль и желание, но главным образом те, которые теснейшим образом связаны с его собственным существом, которые являются характерным выражением его существа, которые именно поэтому для него так же действительны, как его собственное существо, имеющее для него характер необходимости, потому что именно эти представления заложены в его существе. Так, язычники считали своих богов действительными существами, потому что они не могли себе мыслить других богов, потому что только эти боги соответствовали их языческому существу, отвечали их языческим потребностям и желаниям. Наоборот, христиане не сомневаются в том, что боги язычников - лишь воображаемые существа, но только потому, что те блага, которые эти боги раздавали, те желания, которые эти боги исполняли, являются в представлении истинных христиан суетными, ничтожными желаниями. По представлению истинного христианина, нет необходимости быть здоровым, - к чему, стало быть, бог здоровья? Не необходимо быть богатым, - к чему, стало быть, бог богатства? По их представлению необходимо лишь то, что ведет к вечному небесному блаженству. Короче говоря: христианин считает лишь те мысли, представления, создания воображения за действительные существа, которые совпадают и связаны с его христианским существом, которые являются отражением его собственного существа, которые его собственное существо опредмечивают. Так, христианин не сомневается в истинности и действительности бессмертия, другой жизни после смерти, а между тем эта жизнь существует лишь в его представлении, в его воображении. И не сомневается он потому, что это воображение связано с христианским существом, уносящимся за пределы действительности. Именно потому, что человек верит лишь в бога, который выражает и отражает собственное существо человека, потому что он считает лишь то мысленное, представленное им себе или воображаемое существо действительным существом, которое находится в гармонии с его интимнейшими сердечнейшими желаниями. Именно поэтому я и высказал в "Сущности христианства" то положение, что вера в бога есть не что иное, как вера человека в самого себя, что он в своем боге ничего другого не почитает, ничего другого не любит, как свое собственное существо, что именно поэтому является ныне нашей задачей превратить это бессознательное, извращенное, фантастическое почитание в почитание сознательное, честное и разумное.
