Алексей Сидоров - Творения древних отцов–подвижников
261
Так, думается, лучше переводить эту фразу (^Ω πόση τοίς άγίοίς δί&^εσείς). Слово δί&^εσίς («расположение», «состояние», «положение», «устройство») в античной литературе употреблялось сравнительно редко, будучи преимущественно медицинским термином, обозначавшим некое устойчивое состояние тела или души человека (состояние как здоровья, так и болезни). Это употребление слова в античной медицине оказало определенное влияние и на терминологию древнехристианских писателей. Так, Ориген говорит, что Создатель Бог знает состояния каждого человека (οίδε δε о τεχν/της θεός τάς δία^εσείς έχό.<ττων), а поэтому Он может со знанием дела (επίσ^ημόνως, то есть как мудрый Врач) назначить способы лечения (τάς θεραπείας): какие из лекарств и когда давать каждому (см.: The Philokalia of Origen / Ed. by J. A. Robinson. Cambridge, 1893. P. 246). Однако уже в данном случае наблюдается у Оригена «религиозная трансформация» указанного понятия, которая в других сочинениях александрийского учителя приобретает характер полного преображения его, ибо данный термин обретает сугубо религиозный смысл. Например, Ориген высказывается об «искреннем расположении (привязанности, любви) к Иисусу» (τό γν^σίον πρός τόν Ίησοΰν δία^εσεως) христиан (см.: Ongewe. Contre Celse. T. I // Sources chretiennes. № 132. Paris, 1967. P. 310). В другом месте «Против Кельса» Ориген замечает: для того чтобы святые Ангелы Божии были милостивы к нам и чтобы они все сделали ради нас, вполне достаточно для нас подражать, насколько это возможно, в своем расположении к Богу (ή πρός θεόν δί&^εσίς ήμών) их (Ангелов) свободному произволению (μίμουμενη τ^ν εκείνων προαίρεσίν), поскольку сами Ангелы подражают Богу (см.: Ongene. Contre Celse. T. III // Sources chretiennes. № 147. Paris, 1969. P. 24). Таким образом, у Оригена слово διά^εσις приобрело преимущественно смысл религиозного расположения души человеческой, ее привязанности и любви к Богу, которые немыслимы без акта свободной воли человека. Традиция подобного понимания этого понятия прослеживается и в позднейшей церковной письменности. Например, св. Афанасий в «Житии преп. Антония» передает следующую фразу великого подвижника: «вера происходит из [внутреннего] расположения души» (π/στις άπο δια^εσεως ψυχής γ'νεται) (^fAanase Vie d'Antoine. P. 332). Наиболее часто указанное понятие встречается в творениях св. Василия Великого. Оно здесь соотносится в первую очередь с эмоциональной жизнью человека, тесно сопрягаясь с чувством любви. Кроме того, διά^εσις указывает на отношение человека к Богу и нравственному закону, данному Им, а поэтому это слово тесно связывается и с областью духовного опыта. Поскольку и эмоциональная жизнь, и нравственный настрой человека, и духовный опыт его проявляются часто телесным образом, то διά^εσις обозначает и эти внешние проявления внутреннего состояния души человеческой (см.: Pam^e? gg _/. F. ΜΝΗΜΗ — ΔΙΑΘΕΣΙΣ: The Psychic Dynamism in the Ascetical Theology of St. Basil // Orientalia Christiana Periodica. Vol. 34. 1968. P. 238–244). Поэтому, учитывая уже сложившиеся в древнецерковной письменности ассоциации, связанные с рассматриваемым понятием, можно предполагать, что высказывание св. Серапи–она о τοίς άγιοΓς διά^εσεις предполагает внутреннюю цельность и единство духовной жизни святых, их всецелую устремленность и любовь к Богу, нравственную чистоту и благорасположенность к людям.
262
Дидим Слепец, толкуя это место Священного Писания, замечает, что Бог не случайно дал такое повеление Аврааму, ибо Он узрел в Аврааме нечто достойное попечения о нем, то есть веру. Слова Бога к Аврааму Дидим сопрягает с известными изречениями Господа в Лк. 14, 26 и Мф. 16, 24: эти изречения не означают возбуждения ненависти к сродникам, но предполагают, что если кто из них становится препятствием на пути добродетели, то это препятствие должно стать «ненавистно» ради высшего блага. «Земля», которую Бог повелел покинуть Аврааму, означает диавола, ибо «в супротивнике диаволе все — земное» (πάντα γή'να εν τω αντίχείμενω δίαβόλω); земля же, которую Бог собрался показать Аврааму, есть земля «незримая» (αόρατον), поскольку «надежда же, когда видит, не есть надежда» (Рим. 8, 24). См.: Di-^irne FHoeMgie. Sur la Genese. T. II / Ed. рar P. Nautin // Sources chretiennes. № 244. Paris, 1978. P. 136–140.
263
Уже в Священном Писании Нового Завета, в частности у св. апостола Павла, предполагалось, что «Авраам есть прообраз не только верующих в Новом Завете (Рим. 4; Евр. 11), но и верующих ветхозаветных — отец всех их, то есть и тех и других (Рим. 4)» (Дорсунскмм И. Новозаветное толкование Ветхого Завета. М., 1885. С. 70). Св. Серапион, развивая эту мысль, видит в Аврааме и «отца монахов».
264
Ср. у преп. Иоанна Кассиана Римлянина, который также соотносит Плач. 3, 27–28 с анахоретами. Для преп. Иоанна данные слова Писания означают, что «совершенство пустынножителя (Aerernifae) состоит в том, чтобы иметь дух (rneniern — ум) свободным (ежм^яж — отрешенным) от всего земного и соединять его с Христом, насколько это дозволяет [наша] человеческая слабость» (/ean Cassien. Conferences. T. III. P. 18, 46).
265
В одном из экзегетических сборников на Книгу Екклесиаста приводятся два вида толкования этого места. Одно, буквальное, гласит: «работающий» (δούλος; Букв.; раб), сколько бы ни поел, вкушает сладкий сон, ибо его ничто не приводит в смятение; «любящему же богатство» (φίλόπλουτον) не позволяет погрузиться в сон либо страх о своих деньгах, либо попечение об имуществе, то есть забота о том, как бы сохранить или приумножить его. Второе толкование, «анаго–гическое» (духовное), заключается в следующем: под «работающим» следует понимать «работающего для Бога» (τον τώ Θεώ δουλεύοντα), живущего по заповедям и надлежащим образом исполняющего [нравственный] закон. Сон его — блаженный, ибо является уходом от жизни [сей] и оставлением плоти (τοΰ β<ου τήν απαλλαγήν κα< τής σαρχός τήν από^εσιν), «мало ли, много ли он съест». Ибо если он постится, то постится для Господа и благодарит Бога, а если ест, то ест для Господа и благодарит Бога (ср. Рим. 14, 6). Он имеет одно желание — разрешиться м быть со Хрмстож (Флп. 1, 23). Насытившийся же земными богатствами не может позволить себе заснуть, поскольку для него сон, как и смерть, не есть отдохновение, но — «воспоминание о зле» (χαχών ανάμνησις). См.: Catena Havniensis in Ecclesiasten in qua saepe exegesis servatur Dionysii Alexandrini. Edita ab A. La‑bare // Corpus Christianorum. Series Graeca. Vol. 24. Turnhout; Leuven, 1992. Р. 87–88.
266
Выражение παιδεύεται χατα τον χόσμον не совсем ясно, если учитывать тот факт, что св. Серапион обращался преимущественно к христианской аудитории. Но здесь следует учитывать и вообще специфику образования этого времени (IV в.), в силу своей консервативности остававшегося языческим по преимуществу, и характерную особенность Египта (точнее, наиболее эллинизированных областей этой страны, особенно Александрии). Ибо в этой столице тогдашней учености и «христианская Александрийская школа учит детей не одной только христианской вере, но и наукам энциклопедическим, из которых мы знаем о грамматике, арифметике, геометрии, риторике, поэзии, музыке, истории и философии и др., которые во главе с философией, по Клименту, ведут к мудрости» (Доброклонскмм А Александрийская образованность как сфера, благоприятствовавшая происхождению христианской александрийской школы // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. Ч. I, 1881. С. 222). Впрочем, «светское» и «церковное» далеко не всегда мирно сосуществовали; чаще между ними происходила упорная борьба: «среди христиан, принадлежащих к образованному классу империи, не было почти ни одного, на котором не отразилось бы влияние двух образований: школьного и церковного. Везде мы встретили бы их вместе, бессильными уничтожить друг друга и, смотря по обстоятельствам и временам, господствующими одно над другим. У молодых верх брала обыкновенно школа. Св. Киприан в «Письме к Донату» не может забыть, что недавно еще был профессором; он тщательно обрабатывает стиль, развивает и распространяет речь, рисует картины, придумывает тирады, подражает то пространным периодам Цицерона, то отрывочным фразам Сенеки. Позже вера берет верх, но влияние школы держится упорно, и часто между двумя враждебными принципами завязывается глухая и ожесточенная вражда» (Буясье Г. Падение язычества. Исследование последней религиозной борьбы на Западе в четвертом веке. М., 1892. С. 221). Это наблюдение, сделанное Г. Буа–сье относительно западных христианских писателей, можно распространить, хотя и с оговорками, также и на писателей греческих.
267
Сходные описания невзгод супружеской жизни довольно часто встречаются в аскетической письменности IV в. Ср., например, сочинение «О девстве» св. Иоанна Златоуста. См.: Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Т. 1, кн. 1. СПб., 1898. С. 345 и далее.
268
Ср. у св. Григория Паламы, который в сочинении «К инокине Ксении» говорит, что хотя и в супружестве можно достичь высокой чистоты жизни, однако все те, которым от юности сопутствует милость Божия, которые «острым оком мысли» (οξυτερφ δίανοίας ομματί) взирают на будущую жизнь и становятся возлюбившими (έρασταί) ее блага, избегают супружеских уз, ибо е еоскресенмм мм женятся, нм еы^одяж замуж, но мребыеаюж, как ^н^елы Божмм на небесам (Мф. 22, 30). Поэтому кто желает быть подобным Ангелу Божиему, тот поставляет себя здесь «превыше телесного смешения», по примеру «сынов Воскресения» (Лк. 20, 36). (ΦΙΛΟΚΑΛΙΑ. ΤΟΜΟΣ Δ. Σ. 97).
