Арчибальд Кронин - Ключи Царства
Отец Чисхолм поспешно прошел в переполненное людьми здание. Все три сестры были там. У каждой была деревянная мерка и покрытый черным лаком ларь с рисом. Они были поглощены бесконечным зачерпыванием трех унций зерна, которое ссыпали в подставляемые миски. Он постоял, наблюдая. Его люди были терпеливы, они хранили полное молчание, но движение сухих зернышек наполняло комнату непрерывным шелестящим звуком. Потом Фрэнсис тихо сказал Марии-Веронике:
— Мы больше не можем так продолжать. Завтра мы должны уменьшить паек вдвое.
— Хорошо, — она кивнула в знак согласия.
Напряжение последних недель отразилось на ней. Он подумал, что преподобная мать необычайно бледна. Она же не отводила глаз от ларя с рисом. Фрэнсис несколько раз прошел к наружной двери и обратно и пересчитал людей. Наконец, с облегчением увидев, что очередь редеет, он снова пересек двор и спустился в подвал, где хранились их запасы, чтобы пересчитать их. К счастью, два месяца тому назад он сделал заказ господину Чиа, и тот был добросовестно доставлен. Но запас риса и сладкого картофеля, которые у них употреблялись в большом количестве, был угрожающе мал. Отец Чисхолм стоял в раздумье. Хотя цены и были непомерно высоки, все же в Байтане пока еще можно было купить продовольствие. Внезапно он решился и впервые за всю историю миссии отправил телеграмму Миссионерскому Обществу с просьбой о вспомоществовании ввиду их критического положения.
Неделю спустя он получил ответную телеграмму:
«Выделение каких-либо денежных сумм для вас совершенно невозможно. Пожалуйста, не забывайте, что мы воюем. У вас войны нет и, следовательно, вы находитесь в чрезвычайно благоприятных условиях. Я поглощен работой в Красном Кресте. Наилучшие пожелания.
Ансельм Мили».
С лицом лишенным всякого выражения Фрэнсис скомкал зеленый клочок бумаги. В этот день он собрал все имевшиеся в миссии деньги и пошел в город. Но теперь было слишком поздно — уже ничего нельзя было купить. Рынок зерна был закрыт. В самых больших магазинах было выставлено ничтожное количество скоропортящихся продуктов: несколько дынь, редиска и мелкие речные рыбешки. Расстроенный, Фрэнсис зашел в миссию на Улице Фонарей, где долго разговаривал с доктором Фиске.
Потом, на обратном пути, он посетил дом господина Чиа, который принял его, как всегда, радушно. Они выпили чаю в маленькой конторе с решетками на окнах, пропахшей пряностями, мускусом и кедром.
— Да, — серьезно согласился господин Чиа, когда они всесторонне обсудили вопрос о нехватке продовольствия. — Это, конечно, причинит нам некоторые небольшие затруднения. Господин Пао отправился в Чжэкоу, чтобы получить известные гарантии от нового правительства.
— Есть у него какие-нибудь шансы на успех?
— О, все шансы на успех у него есть. Но, — добавил мандарин, — гарантии ведь не продукты, — и впервые в его словах Фрэнсис услышал что-то очень похожее на цинизм.
— Говорили, что в зернохранилище лежит много тонн запасного зерна.
— Генерал Наян взял с собой все до последнего бушеля[57]. Он выкачал из города все продовольствие.
— Но не может же он, — сказал Фрэнсис, хмурясь, — смотреть, как народ умирает с голода. Он ведь обещал людям всякие блага, если они будут воевать на его стороне.
— А теперь он деликатно выразил мнение, что некоторое незначительное сокращение населения может послужить на благо общества.
Они замолчали. Отец Чисхолм размышлял.
— Хорошо еще, что у доктора Фиске будут большие запасы. Ему обещали доставить их из миссии в Пекине три джонки провианта.
— А-а!
— Вы сомневаетесь?
Господин Чиа ответил, кротко улыбаясь:
— От Пекина до Байтаня две тысячи ли. А по дороге множество голодных людей. По моему недостойному мнению, мой весьма уважаемый друг, мы должны быть готовы к шести месяцам тягчайших лишений. Такие вещи случаются в Китае. Но какое это имеет значение? Мы можем исчезнуть — Китай останется.
На следующее утро отец Чисхолм был вынужден отказать всем пришедшим за рисом. Это причинило ему глубокую боль, но он вынужден был закрыть двери миссии. Он велел Иосифу написать объявление, что в случаях крайней нужды нужно сообщить свое имя в привратницкой, — он лично займется этими случаями. Вернувшись в дом, Фрэнсис принялся вырабатывать план нормирования продуктов для миссии. Со следующей недели он ввел его в действие. Дети сначала недоумевали, потом капризничали и, наконец, впали в какую-то растерянную понурость. Они стали сонными и после каждой еды просили добавки. Больше всего дети, по-видимому, страдали от недостатка сахара и крахмалистых веществ. Они заметно теряли в весе.
Из методистой миссии ничего не сообщали об ожидавшемся грузе продовольствия. Джонки должны были бы прибыть уже три недели тому назад, и тревога доктора Фиске была так сильна, что он уже не мог скрывать ее. Его общественная рисовая кухня была уже больше месяца закрыта. В Байтане люди еле таскали ноги и погружались в тяжелую апатию. Их лица потухли, движения стали замедленными. А потом началось и постепенно все усиливалось бесконечное переселение, древнее, как сам Китай. Мужчины и женщины с детьми безмолвно покидали город и направлялись на юг. Когда отец Чисхолм заметил этот симптом, сердце похолодело у него в груди. Ужасное видение стало преследовать его — он видел свою маленькую общину, изнуренную, ослабевшую, впавшую в окончательное бессилие, умирающую с голода. Глядя на медленную процессию, разворачивающуюся перед его глазами, Фрэнсис быстро понял, что надо делать. Как в дни чумы, он вызвал Иосифа, поговорил с ним и спешно отправил его со срочным поручением. На следующее утро после отъезда Иосифа отец Чисхолм пришел в столовую и приказал выдать детям по лишней порции риса. В кладовой оставался последний ящик винных ягод[58].
Он прошел вдоль длинного стола, оделяя каждого ребенка липкими, сладкими комочками. Этот признак улучшения питания всех приободрил. Но Марта, кося одним глазом на почти пустую кладовку, а другим на отца Чисхолма, растерянно пробормотала:
— Вы что-то узнали, отец? Что-то случилось, я уверена.
— Вы узнаете все в субботу, Марта. А пока передайте, пожалуйста, преподобной матери, что мы будем выдавать лишнюю порцию риса всю эту неделю.
Марта пошла выполнять его приказание, но нигде не могла найти преподобную мать. Это было странно. Весь этот день Мария-Вероника не показывалась. Она пропустила урок плетения корзин, который всегда бывал по средам. В три часа ее не смогли найти. Может быть, это было просто оплошностью. Однако вскоре после пяти Мария-Вероника пришла, как всегда, на дежурство в столовую. Она была бледна и спокойна и не дала никаких объяснений по поводу своего отсутствия.
Но в эту ночь Марта и Клотильда проснулись от странных звуков, доносившихся, несомненно, из комнаты Марии-Вероники. На следующее утро они испуганно перешептывались в углу прачечной, смотря в окно на преподобную мать, проходившую через двор. Она шла прямо, полная достоинства, но гораздо медленнее, чем всегда.
— Она, наконец, сломилась, — слова, казалось, застревали у Марты в горле. — Пресвятая Дева! Вы слышали, Клотильда, как она плакала ночью?
Клотильда стояла, крутя в руках конец простыни.
— Может быть, она узнала о крупном поражении немцев, о котором мы еще не слыхали?
— Да, да… это что-то ужасное, — лицо Марты вдруг сморщилось. — Если бы она не была проклятой немкой, мне, право, было бы жаль ее.
— Я никогда раньше не видала ее плачущей, — задумчиво сказала Клотильда, продолжая теребить простыню. — Она гордая женщина. Ей должно быть вдвойне тяжело.
— Гордыня до добра не доводит. Пожалела бы она нас, если бы мы сдались первыми? И все-таки я должна согласиться… Ба! Давайте-ка продолжим глаженье.
Рано утром в воскресенье маленькая кавалькада, спустившись с гор, приблизилась к миссии.
Предупрежденный Иосифом о ее прибытии, отец Чисхолм поспешил к привратницкой, чтобы встретить Лиучи и его трех спутников, которые прибыли из деревни Лиу. Он сжал руки старого пастуха так, словно никак не мог выпустить их.
— Вот это истинная доброта. Милосердный Бог благословит вас за нее.
Лиучи улыбался, простодушно радуясь теплому приему.
— Мы бы приехали раньше, но нам пришлось долго собирать пони.
С ними было около тридцати низеньких лохматых горных пони, но не оседланных, с большими двойными корзинами, прикрепленными ремнями к их спинам. Пони с удовольствием жевали сено, которое для них набросали. На сердце у священника стало легче. Он заставил мужчин закусить тем, что жена Иосифа уже приготовила в привратницкой и сказал им, что после еды они должны отдохнуть. Потом Фрэнсис нашел в бельевой преподобную мать, где она молчаливо выдавала недельный запас белья — простыни, скатерти, полотенца — Марте, Клотильде и одной из старших учениц. Отец Чисхолм больше не пытался скрыть свое удовлетворение.
