Георгий Чистяков - Над строками Нового Завета
«…Пилат искал отпустить Его, иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин 19: 12).
И дальше на вопрос Пилата, обращенный к ним: «Царя ли вашего распну?» – они кричат: «…нет у нас царя кроме кесаря» (Ин 19: 15).
Этим и только этим они ставят точку в процессе над Иисусом. Известно, что римские чиновники, в общем-то, ничего не боялись: ни того, что их уличат во взяткобрательстве, ни того, что их обвинят в нарушении закона. Они были достаточно хорошо профессионально подготовлены и поэтому, чиня беззакония, обычно не допускали промахов, на которых можно было попасться. Римский чиновник безумно боялся только одного: что его обвинят в каких-то личных претензиях к принцепсу, то есть к Цезарю. Все тоталитарные государства в этом очень похожи. Самое страшное здесь – задеть персону императора, персону «главного»; всё остальное сходит с рук. И именно в эту плоскость переводят дело Иисуса первосвященники.
У Августа был друг Корнелий Галл, с которым они вместе учились в школе. Август стал императором, а Корнелий Галл – блестящим поэтом. Овидий считал его своим главным учителем и предшественником, ему подражал Проперций, знаменитый поэт, которым восхищался Гёте. Все необычайно ценили стихи Корнелия Галла – римские писатели, теоретики красноречия, например, Квинтилиан. При этом до нас его произведения не дошли. Чем это объяснить?
Корнелий Галл, приближенный к Августу как его старый друг, во время войны с Марком Антонием выполнял очень ответственные задания: в частности, когда Клеопатра заперлась в мавзолее, он по лестнице поднялся к окошку и через это окошко вел с ней переговоры. Для Августа очень важно было взять Клеопатру в плен живой, чтобы провезти ее в золотых цепях по Риму. Это был бы подлинный триумф… Когда же военные действия закончились и Египет был завоеван, Галл остался там высшим представителем римских оккупационных властей и, казалось, уже сделал блестящую карьеру, но тут его погубил донос. Как только этот донос достиг Рима, Галлу пришлось покончить с собой, и тут уже никакая старая дружба не могла выручить его из беды. В доносе, рассказывает историк Дион Кассий, сообщалось, что Корнелий Галл занят возвеличиванием собственной персоны: он устанавливает свои статуи в разных городах Египта и высекает на пирамидах надписи о своих подвигах. Факты здесь изложены в преувеличенном виде, но они вполне реальны. В Риме действительно сохранился обелиск в честь Корнелия Галла (привезенный сюда из Египта много позднее) с надписями, в которых прославляется Галл, оказавшийся, по мнению их составителей, не только замечательным поэтом, но и великим полководцем. В конце прошлого века была обнаружена каменная стела с надписью на трех языках – египетскими иероглифами, по-гречески и по-латыни, где тоже говорится о великих подвигах Корнелия Галла: усмиряя непокорных царьков, он прошел через пороги до верховьев Нила и сделал то, чего не мог сделать ни один из египетских царей или греческих и римских полководцев.
В политике Галл остался поэтом, но именно это его погубило. Он оказался виновным в том единственном преступлении, которое Август не прощал никому, – в империи может быть культ только одной личности, самого императора.
Освободив из-под стражи Человека, Который называл Себя Царем Иудейским, Пилат бросил бы прямой вызов Тиберию, пасынку умершего к тому времени Августа. Здесь Пилат почувствовал, что дело касается его собственной жизни. Если Он отпустит Иисуса, ему придется или ехать в Рим, где с ним расправятся, или, приняв яд, самому покончить с собой (в Риме предпочитали последний вариант). Пилат понял, что обвинение сформулировано таким образом, что он «не друг Цезарю», а поддерживает какого-то Иисуса, называющего Себя Цезарем. Именно тогда он испугался – и приговорил Иисуса к смерти.
В деле Иисуса действует несколько сил. Во-первых, архиереи и старцы – элита Иерусалимского храма, люди, без сомнения, честные, верующие, но не способные довериться чувствам и убежденные в том, что суть религии заключается только в верности традиции. Понятая так религиозность заставляет их видеть в Иисусе богохульника, достойного смерти.
Во-вторых, ученики с их неверностью: смутились, испугались и разбежались.
В-третьих, Пилат – человек почти честный и пытавшийся что-то сделать для Иисуса, но лично трусливый и поэтому отступивший перед угрозой собственной жизненной катастрофы.
Четвертая сила – римские воины, которые об Иисусе услышали в то утро впервые. Они не имеют к Нему никакого отношения и вообще не знают, Кто это такой. Малообразованные люди, они жаждут грубых развлечений, которых здесь, в Палестине, им явно не хватает. И вот Он в их власти. Его одевают в царскую одежду, надевают на Него терновый венец, дают Ему в руки трость, смеются, кланяются и восклицают: «Радуйся, Царь Иудейский» (Мк 15: 18). Его бьют и плюют в Него только для того, чтобы повеселиться, и ни для чего другого. В сущности, все они – неплохие ребята, только очень грубые, необразованные и привыкшие к дурацким шуткам, как все солдаты, – вот и всё. Они не догадываются даже, что принимают участие в чем– то страшном.
Есть еще одна, пятая сила. Человек, который не присутствует на страницах Евангелия, но в конце концов становится чуть ли не ключевой фигурой. Он боится всех – и богов, и людей. Он сбежал из Рима и поселился на острове Капри, окруженный верными ему воинами. Здесь он читает ученые книги, управляет империей на расстоянии, приходит в ужас, когда получает мрачные сведения из разных религиозных центров. Это Тиберий. Вероятно, когда до Тиберия дошла весть о том, что Пилат распял Иисуса, именно он испугался этого больше всех. Но ведь только из-за Тиберия Пилат распял Иисуса.
В результате получается, будто в смерти Иисуса не виноват никто. Первосвященники и старцы – просто фундаменталисты. Пилат – просто трусливый человек, испугавшийся личной катастрофы. Ученики просто разбежались. Римские воины – просто грубые солдаты со своими казарменными шутками. Тиберий вообще не имеет к этому никакого отношения. Он, наверное, был бы готов первый сделать что-то для Иисуса, потому что он боится богов и их гнева; он, вероятно, как и многие люди его времени, видел в Иисусе одного из языческих богов, сошедшего зачем-то на землю. Иуда, и это надо ясно понимать, тоже не главный виновник того, что случилось. Это просто маленький человек, решивший воспользоваться ситуацией и заработать на ней денег, пусть и небольшую сумму, – если бы его не было, Иисуса всё равно схватили бы, только на два часа раньше или, наоборот, позже. Иуда получил свое, но не выдержал и покончил с собой.
Таким образом оказывается, что каждый по отдельности здесь слаб, конечно, может быть, и глуп, но не совсем плох и не преступен. А все вместе делают нечто чудовищное! Страшно, когда людей, по одиночке неплохих, объединяет не Бог, а зло, – тогда в них начинает действовать черная сила, которая способна на всё. Вот, наверное, самый страшный урок Страстной недели.
Но Иисус идет вперед. И только тем, что Он неуклонно идет вперед, Он побеждает зло, с которым, как и Он, сталкиваемся и мы в нашей жизни.
В тексте у каждого евангелиста есть какие-то особенности в рассказе о Страстной пятнице и о Кресте. Так, Матфей говорит о землетрясении в момент смерти Иисуса. Марк и Лука упоминают о тьме, которая настала по всей земле с часа шестого до часа девятого, и о разодравшейся завесе храма. Но только Матфей говорит о землетрясении и о том, что мертвые воскресли, вышли из гробов своих и стали благовествовать. Образ такого рода космической катастрофы есть уже у пророков Амоса, Иезекииля, Исайи, Даниила, Иеремии. Эта сцена у Матфея написана чисто библейским языком. Так представляли День Господень пророки: землетрясение, померкшее солнце, мертвые, которые выходят из гробов… Настал День Господень. Настал День Суда.
Ничего подобного нет в Евангелии от Иоанна. В нем Спаситель, стоя перед нами в Своем застиранном хитоне, просто говорит: «Ныне суд миру сему» (Ин 12: 31). На самом деле и здесь, и там говорится об одном – только по-разному.
В Евангелии от Марка подчеркивается, что Крест связан с тремя определенными моментами дня: «Был час третий и распяли Его… В шестом же часу настала тьма по всей земле, и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: “Элои́! Элои́! лама́ савахфани́?” что значит: “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?”… Иисус же, возгласив громко, испустил дух» (Мк 15: 25, 33–34, 37; курсив мой – Г.Ч.).
До сих пор утреннее богослужение включает в себя третий и шестой часы, а перед наступлением вечера совершается девятый час. Евангелие от Марка навсегда связало Крест и смерть Иисуса с молитвенным распорядком дня.
