Эрнест Ренан - Марк Аврелий и конец античного мира
Умственные потребности времени были очень слабы; нежные стремления сердец, напротив, очень властны. Умы не просвещались, но нравы становились мягче. Хотелось веры, которая учила бы благочестию, мифов, которые представляли бы хорошие примеры, пригодные для подражания, как бы некоторую мораль в действии, изображаемую богами. Хотелось честной религии, - а язычество честным не было. Нравственная проповедь предполагает деизм или единобожие; а политеизм никогда не учил нравственности. Всего более хотелось уверенности в будущей жкзни, где бы возмещены были несправедливости жизни земной. Религия, обещающая бессмертие и свидание с возлюбленными, всегда берет верх. "Те, у кого нет надежды", легко побеждаются. Множество братств, исповедывавших эти утешительные верования, привлекали многочисленных последователей. Таковы были сабазианские и орфические таинства в Македонии; во Фракии таинства Дионисия. Во II веве символы Психеи принимают погребальный оттенок и становятся маленькой религией, которую христиане признают очень охотно. Увы! представление о загробной жизни, как все, являющееся делом вкуса и чувства, всего легче подвергается капризам моды. Образы, удовлетворявшие нас в этом отношении, проносятся очень быстро; по части загробных мечтаний, ищут нового, так как ничто не выдерживает продолжительного изучения.
Итак, установленная религия не давала никакого удовлетворения глубоким потребностям века. Бог античного мира не был ни добрым, ни злым; он был силой. С течением времени приключения, которые приписывались этим мнимым божествам, сделались безнравственными. Культ вырождался в идолопоклонство, самое грубое, иногда самое смешное. Философы нередко публично нападали на официальную религию, при рукоплесканиях слушателей. Вмешавшись в дело, правительство еще более его унизило. Божества Греции, давно отожествленные с божествами Рима, по праву заннмали места в Пантеоне. Божества варваров подверглись таким же отожествлениям и превратились в Юпитеров, Аполлонов, Эскулапов. Местные божества спаслись посредством культа богов-Ларов. Август ввел в религию очень значительное изменение, возвысив и упорядочив культ богов Ларов, в особенности Ларов перекресточных, и позволив присоедннить к двум Ларам, освященным обычаем, третьего, Гения императора. Вследствие этого сообщества, Лары стали называться августейшими (Lares augusti), и так как местные боги сохранили легальное положение преимущественно в виду переименования в Лары, то и они почти все стали называться августейшими (numina augusta). Вокруг этого сложного культа образовалось духовенство, состоявшее из фламина, т. е. своего рода архиепископа, представителя государства, и жрецов Августа, корпораций рабочих и мелких горожан, специально приставленных к Ларам или местным божествам. Но Гений императора естественно раздавил своих соседей; настоящей государственной религией сделался культ Рима, императора и правительства. Лары остались очень неважными господами, Иегова, единственный местный бог, который упорно не захотел поддаться августейшему сообществу и которого невозможно было превратить в безобидного перекресточного фетиша, разгромил и божество Августа и всех прочих богов, которые так легко согласились сделаться пособниками тирании. Отныне борьба пойдет между иудаизмом и странно смешанным культом, который хотел установить Рим. Ему это не удастся. Рим даст миру правительство, цивилизацию, право, искусство управления, но религию он ему не даст. Религия, которая распространится, по-видимому, наперекор Риму, а в действительности благодаря ему, не будет ни религией Лациума, ни религией, сочиненной Августом, это будет та самая религия, которую Рим столько раз считал уничтоженной его усилиями, - религия Иеговы.
Мы видели благородные попытки философии отозваться на потребности душ, которых религия уже не удовлетворяла. Философия все видела и все выразила чудным языком; но было необходимо, чтобы это совершилось в форме популярной, т. е. религиозной. Религиозные движения возбуждаются только духовными лицами. Философия была слишком права. Предлагаемая ею награда была недостаточно осязаема. Бедные, необразованные, лищенные возможности к ней подойти, оставались в сущности без религии, без надежды. Человек родится таким плохим, что он бывает хорош только, когда мечтает. Ему необходимы обольщения, чтобы он исполнил то, что должен был бы сделать из любви к добру. Только ради страха и обмана этот раб исполняет свой долг. Масса приносит жертвы только при обещании, что ей заплатят. Самоотречение христианина в сущности лишь тонкий расчет: внесение капитала в виду царствия Божия.
У разума всегда будет немного мучеников. Люди приносят себя в жертву только ради того, во что веруют; а веровать можно только в неверное, в нерассудочное; рассуждению подчиняются, но в него не верят. Вот почему разум не поощряет к действию; напротив, скорее советует воздержаться. Никакой большой переворот не совершается в человечестве без очень определенеых убеждений, без предрассудков, без догмата. Сильны только те, которые ошибаются вместе ео всеми. В стоицизме заключалась ошибка, которая много вредила ему в глазах народа. Для него добродетель и нравственное чувство тожественны. Христианство их разделяет. Иисус любит блудного сына, блудницу, души в сущности добрые, хотя и грешные. Для стоиков все грехи равны, и грех не прощается. A в христианстве имеются прощения для всех преступлений. Чем более человек нагрешил, тем более он в его власти. Константин примет хрнстианство потому, что верит, что у одних христиан есть искупления для отцеубийц. Успех, который имели, начиная со II века, отвратительные жертвоприношения быков, откуда люди выходили все в крови, доказывает, как жадно современное воображение искало средств примирить богов, предполагавшихся прогневанными. Из всех языческих обрядов христиане всего более опасались конкуренции тавроболов, которые явились как бы последним усилием умирающаго язычества против возраставшего с каждым днем торжества крови Иисусовой.
Существовала одно время надежда, что братства cul tores deorum дадут народу духовную пищу, в которой он нуждался и век видел их процветание и их упадок. Они постепенно утратили свой религиозный характер; в некоторых областях забыли даже их погребальное назначение, и они стали тонтинами, страховыми и пенсионными кастами, обществами взаимной помощи. Только коллеги, посвященные культу восточных богов (пастофоры, поклонники Изиды, древоносцы, жрецы Великой Матери), сохранили поклонников. Ясно, что эти боги гораздо больше говорили народному чувству, чем греческие и италийские. Вокруг них собирались в кружки; их последователи вскоре становились братьями и друзьями, тогда как никто уж не сходился, по крайней мере сердечно, вокрут официальных богов. В религиозном деле только немногочисленные секты успевают создать что-нибудь.
Так приятно считать себя как бы маленькой аристократией истины, верить, что вместе с неболыним кружком привилегированных существ обладаешь сокровищем истины! Тут и гордость находит себе пищу; еврей, сирийский метуали, униженные, оскорбляемые всеми, в глубине души дерзки, презрительны; никакое оскорбление до них досягнуть не может; они так гордятся между собой, что они избранный народ! В наши дни, жалкие кружки сииритов более утешают своих членов, чем здравая философия; множество людей находят счастье в этих бреднях, связывают с ними свою нравственную жизнь. В свое время абракадабра доставляла религиозные наслаждения, и при желании в ней находили высокое богословие.
Культ Изиды получил свободный доступ в Грецию с IV века до Р. X. Весь греко-римский мир был им буквально завоеван. Этот культ, каким мы его видим в Помпейской и Геркуланумской живописи, с тонзурованным и безбородым духовенством, в облачении в роде наших стихарей, очень походил на наше богослужение. Каждое утро, систр, также как и наши колокола, сзывал богомольцев на своего рода обедню, с проповедью, молитвой за императора и империю, опрыскиванием Нильской водой и отпуском (Ite missa est). Вечером также была служба, желали богине спокойной ночи, целовали ее ноги. Были странные торжества, смешные шествия по улицам, во время которых братья носили своих богов на плечах, Иногда они нищенствовали в чужеземном одеянии, над которым настоящие римляне смеялись. Это было нечто в роде братств, кающихся в южных странах. Изиасты брили головы, одеваясь в льняной хитон, в котором "желали быть погребенными". К этому присоединялись чудеса в доверенном кругу, проповеди, посвящения, горячие моления, крестины, исповеди, кровавые покаяния. Посвящение внушало восторженную приверженность, как в средние века, к Пресвятой Деве. Один вид богини уже был наслаждением. Очищения, искупления поддерживали возбуждение душ. Между участниками этих благочестивых комедий устанавливались чувства нежного братства. Они все становились отцами, сыновьями, братьями и сестрами одни других. Эти маленькие франмасонства с условными пропусками, как IXOУС христиан, создавали тайные и глубокие связи. Озирис, Серапис, Анубис имели такой же успех, иак и Изида. Серапис в особенности, отожествленный с Юпитером, сделался одним из божественных имен, всего более нравившихся тем, которые стремились к известному единобожию и, в особенности, к близкому общению с небом. Египетский бог, действительно, соприсутствует людям; его видят постоянно; он сообщается в сновидениях, показывается беспрестанно. При таком понимании религии, она становится непрерывным священным поцелуем между верующим и его божеством. Женщины в особенности увлекались этими иностранными культами. К своему национальному они оставались холодны. Куртизанки, между прочим, почти все были поклонницами Изиды и Сераписа. Храмы Изиды считались местом любовных свиданий. Идолы этого рода часовен были разряжены, как мадонны. Женщины участвовали в священнодействии, облекались священными званиями. Все внушало благочестие и способствовало возбуждению чувств: плач, страстное пение, танцы под звуки флейты, поминальные представления в честь смерти и воскресения бога. Нравственность, не будучи стеснительной, сохраняла внешнее приличие. Были посты, известные строгости, дни воздержания. Овидий и Тибулл жалуются, что эти празднества в ущерб их удовольствиям; но тон этих жалоб показывает, что богиня требовала от этих прекрасных поклонниц лишь весьма ограниченных умерщвлений плоти.
