Станислав Сенькин - Афонские рассказы
– Я стараюсь убираться здесь не меньше раза в неделю. А если обретаюсь где-то поблизости, то прихожу сюда каждый день, выполняя завет моего старца Пахомия. Эту часовню он построил сам сразу после того, как его старец, великий схимонах Филофей, умер. Мой старец говаривал мне, что не было для него на всем Афоне места святее, чем это.
Мы затеплили несколько свечей перед святыми образами. Отец Анфим разжег в кадильнице уголь из виноградного дерева, и часовня наполнилась благоуханием святогорского ладана.
– Отче, – спросил я геронту, – а что случилось с братством Трифона? Почему келья находится в таком страшном запустении?
– Лаврские власти давненько ищут способного монаха, который бы мог восстановить ее. Но ты знаешь, в округе полно заброшенных келий куда в лучшем состоянии. Пройдет еще десять – пятнадцать лет, и эта келья совсем обрушится. Хотя братство отца Трифона когда-то процветало и многие из его послушников стали умудренными опытом старцами – некоторые из них даже возглавили обители, – но лет тридцать назад в этой келье поселился злой старец, который презрительно относился к своим послушникам, никого не пускал на ночлег и даже отказывал голодным в куске хлеба. После этого плодовитый ранее виноградник разорили мулы и кабаны, источник пересох, и место это стало таким запущенным.
Отец Анфим достал из шкафчика старенький часослов, и мы медленно, как он любил, прочли вечерню. На душе было легко и спокойно, несмотря на то что нам предстоял долгий и трудный путь до Панагии, а вечер был все ближе. Помолившись, мы вышли из часовни, присели на бревно и некоторое время ни о чем не говорили. Я ждал, пока старец первым нарушит молчание. Но отец Анфим погрузился в воспоминания, и мы просидели в тишине, наверное, с полчаса.
Наконец, геронта стал рассказывать:
– Как ты уже слышал, раньше здесь был большой виноградник, принадлежавший пополам братству Трифона и отцу Филофею. У Трифона было большое братство – семь послушников и монахов. А у старца Филофея был всего лишь один рясофорный инок Пахомий, которого старец постоянно гонял и называл нерадивым Пахомкой, причем это было самым ласковым прозвищем. Старый Филофей был суров к своим послушникам, именно поэтому у него никто долго не держался.
Монахи обоих братств охраняли виноградник и вместе собирали урожай и давили грозди. Ни у кого из подвижников никогда не возникало желания пересмотреть существующий порядок вещей, ни один не роптал на другого…
Отец Анфим посмотрел на меня и улыбнулся.
– Сейчас это звучит странно, правда? Но видит Бог, даже я застал то благословенное время… Однажды урожай винограда случился небывало большим. Братья с трудом таскали корзины к точилам. Два точила стояли у Трифона, а одно у Филофея. Отец Трифон дал своих послушников в помощь соседу давить гроздья в точиле и разливать вино по кувшинам, так как старец с Пахомием не справлялись. На этот раз урожай был такой большой, что пришлось даже приобрести несколько новых больших кувшинов. Старец говорил мне, что такого вина ему никогда больше не доводилось пробовать. А сейчас такого наверняка и в помине нет даже в Великой лавре, не говоря уже об остальных монастырях. И дело тут не в хороших сортах винограда или заботливом уходе. Просто в те благословенные времена монахи не только уважительно относились друг к другу, но и любили друг друга, как добрые братья. Поэтому Господь посылал обильную благодать, что сказывалось даже на вкусе приготовленного вина.
Собранный урожай отец Трифон и отец Филофей всегда поровну делили между собой. И никогда урожай у них не становился предметом унижающего дух торга.
Вот был поделен и новый богатый урожай. Поначалу все шло хорошо. Но затем мудрый отец Трифон начал просыпаться по ночам и скорбеть: «Нет, это несправедливо, видит Бог. Старый Филофей не имеет братства, только одного нерадивого Пахомку. И при этом старик получает половину урожая. У меня же братство немалое – целых семь сильных и здоровых монахов…»
– Неужели дьявол прельстил отца Трифона, – вырвалось у меня, – и он нарушил тот благословенный закон, решив затребовать себе большую часть урожая?!
Отец Анфим с легким упреком посмотрел мне в глаза:
– Когда ты наконец научишься слушать? Помолчи хоть пять минут! Даже сам дьявол боялся внушать старцу Трифону такие мысли, зная, что они с гневом будут отвергнуты! Старец думал совсем по-другому: у меня же братство немалое – целых семь сильных и здоровых монахов, и когда я совсем состарюсь, будет кому меня поддержать, накормить и принести воды. Но вот кто позаботится о Филофее, когда он состарится? На кого он обопрется? Этот его нерадивый Пахомка уже сейчас приносит ему больше хлопот, чем пользы… Видит Бог и Матерь Божья, ему нужно зарабатывать больше, чем он зарабатывает сейчас, я думаю, что он нуждается в деньгах больше меня.
С такими мыслями он вставал за час до полунощницы, незаметно пробирался в келью отца Филофея с кувшином вина и подливал его в кувшины соседа…
В это же самое время отца Филофея тоже начали посещать подобные мысли. Иногда он долго не мог заснуть и размышлял в стыде: «Какой же я жадный монах! Разве такие, как я, наследуют Царствие Небесное? Нет, это совершенно несправедливо. У моего доброго и незлобивого соседа есть семеро здоровых братьев, многие из них не привыкли к постам, да и работают все они не покладая рук. Поэтому им нужно больше еды и вина, а Трифон, раб Божий, получает только половину урожая. А что же я? Кроме Пахомия, который довольствуется одной похлебкой и даже не притрагивается к вину, у меня нет больше едоков. Разве справедливо, что мой благородный брат, чья нужда больше моей, получает столько же, сколько и я?» С такими мыслями он дожидался, когда монахи после повечерья лягут отдыхать, вставал, брал кувшин и также подливал вино в кувшины соседа. После этого возвращался со спокойной совестью в келью и проводил время в молитве.
Однажды случилось так, что отец Трифон и отец Филофей в одно и то же время направились к кельям друг друга с кувшинами в руках и встретились! Они почти не удивились, обнялись, и после этого случая их дружба еще более укрепилась.
Эта история так бы и осталась никому не известной, если бы не мой приснопоминаемый старец, которого тогда еще звали нерадивым Пахомкой. Ему не было тогда еще и девятнадцати лет, а по молодости он отличался любопытством. Он заметил, что отец Филофей на протяжении недели каждую ночь куда-то ходит. Движимый любопытством, он решил проследить его путь. Благодаря этому он стал свидетелем встречи старцев.
Через десять лет, живя уже в отдельной келье в Кавсокаливии, отец Пахомий построил на этом месте часовенку и часто приходил сюда помолиться. И не было, как сам он мне говорил, для него места святее этого.
Мы с отцом Анфимом еще немного посидели на бревне, а потом пошли по тропе к Панагии. Отец Анфим тяжело дышал и не разговаривал со мной. Потом остановился и сказал:
– Возвращайся-ка ты в монастырь, не дойду я сегодня до Панагии. Устал я, старый совсем стал.
Он мягко улыбнулся мне:
– История виноградника поучительна сама по себе. Но я рассказал тебе все это потому, что ты обидел своего брата. – Старец многозначительно замолчал.
Я долго думал, когда я мог обидеть своего брата, но не мог вспомнить ничего, кроме одного незначительного случая.
Недавно на мельнице мука в нескольких мешках испортилась. Пришел эконом и стал отчитывать старшего по мельнице; я был младшим, и когда эконом спросил меня, по чьей вине это случилось, я лишь пожал плечами, не сказав ни слова оправдания или обвинения. Я просто промолчал, но мое молчание значило примерно то же самое, что «моя хата с краю – ничего не знаю». Старший мой товарищ, как мне показалось, с укором посмотрел на меня. После того как эконом ушел, я начал бранить ушедшего и говорить, что он сам виноват, потому что купил испорченный товар. Я думал, что так я утешу своего брата.
Я исповедался отцу Анфиму в этом малом, по моему мнению, проступке. Но он сделался вдруг очень серьезным:
– Ты можешь убегать от своего конца долго. Ты и от правды можешь долго скрываться. Но все равно придет смерть и заберет твою жизнь. Скажи это клеветнику со злым языком, монастырскому иноку, расскажи об этом усталому сиромахе, монаху-келиоту, зилоту со свирепым взглядом, нерадивому дьякону, послушнику Афониады, подвижнику со свалявшейся бородой. Сделав земной поклон и взяв благословение, скажи это и тому брату, кого обидел, – смерть придет и за ним.
Как ты можешь бросать острый камень в ближнего и быстро прятать свои ладони, пытаясь обмануть в темноте мира сего своего брата? Сделанное втайне обязательно станет явным. Это очевидно так же, как то, что солнце сияет. Иди, беги! – Отец Анфим легонько толкнул меня в спину и слово в слово повторил:
– Ты можешь убегать от своего конца долго. Ты и от правды можешь долго скрываться! Но все равно придет смерть и заберет твою жизнь. Скажи это клеветнику со злым языком, монастырскому иноку, расскажи об этом усталому сиромахе, монаху-келиоту, зилоту со свирепым взглядом, нерадивому дьякону, послушнику Афониады, подвижнику со свалявшейся бородой. Сделав земной поклон и взяв благословение, скажи это и тому брату, которого обидел. Скажи им!
