Том Райт - Главная тайна Библии
15. Церковь, готовая к миссии (2):
жизнь из будущего
1. Введение: празднование Пасхи
И так, каким же образом нам научиться жить в состоянии полного бодрствования, жить как народ Пасхи? У меня есть на этот счет свои предложения. Я пришел к убеждению, что многие церкви год за годом отодвигают от себя Пасху, и умоляю задуматься, как мы — и в церкви, и по отдельности — можем жить согласно вере, которую провозглашаем. Я буду говорить о церкви, которая мне лучше всего знакома. Те, кто празднует воскресение иначе, смогут, я надеюсь, найти тут что–то ценное для себя, внеся нужные поправки.
Начнем с самого пасхального дня. Многие церкви сделали огромный шаг вперед, когда начали праздновать Пасху ночью, как то всегда делала Православная церковь, но во многих случаях это торжество совершается достаточно банально. Пасха — это наивысшее выражение восторга перед творческой силой Бога; быть может, это нужно не всем англиканам, но нам, по крайней мере, следует кричать «Аллилуйя!» изо всех сил, а не просто бормотать себе под нос, нам нужно зажечь каждую свечу в храме, а не дюжину, нам надо раздать в руки каждому присутствующему — мужчине, женщине, ребенку — по свечке, надо устроить настоящий фейерверк и все окропить водой, ибо таким образом мы обновляем наши крещальные обеты. Любое отступление от такого чина ведет нас к бесплотной или эзотерической Пасхе, но это событие никогда не было таковым. Реальный Иисус вышел из настоящей могилы, и за Ним к нам пришло реальное новое творение.
Но самую тяжелую проблему, на мой взгляд, представляет собой следующий понедельник. Мне кажется абсурдом, что мы проводим сорок дней Великого поста, обдумывая его смысл, проповедуя самоотречение, напуская на себя отрешенный вид, а затем переживаем его кульминацию — Страстную неделю, в которой есть также своя кульминация — Великий четверг и Страстная пятница… чтобы потом, после загадочного дня Великой субботы, попраздновать Пасху один–единственный день.
Конечно, воскресные дни после Пасхи посвящены этому событию. На протяжении нескольких недель мы слышим соответствующие отрывки из Писания и гимны. Но сама Пасхальная неделя не должна быть моментом, когда все клирики вздыхают с облегчением и наслаждаются отдыхом. Это должен быть восьмидневный праздник с шампанским после (или даже до) утренней молитвы, с возгласами «Аллилуйя!», гимнами и прекрасными псалмами. Стоит ли удивляться тому, что люди не верят в воскресение, если мы не бросаем шляпы в воздух? Стоит ли удивляться тому, что нам трудно жить воскресением, если мы не празднуем его, по–настоящему ликуя за богослужением? Стоит ли удивляться тому, что мир игнорирует Пасху, если для нас это один счастливый день, завершающий сорок дней поста и печали? Нам надлежит обратить пристальное внимание на то, как мы празднуем Пасху в церкви, дома, в личной жизни, на всех уровнях. И если мы увидим, что следует отказаться от каких–то привычных вещей, что же — возможно, настало время пробудиться. Такое всегда происходит неожиданно.
И если мы этим займемся, мы можем создать несколько более выразительных пасхальных гимнов и отобрать из тех, что уже были написаны, в которых Пасха занимает должное место, а не служит лишь билетом в страну загробного блаженства. Любопытно, что большинство самых здравых гимнов связано с церковью первых веков, а большинство самых неудачных создано в XIX столетии. Но нам нужно праздновать Пасху творчески и по–новому, используя искусство и литературу, детские игры, стихи, музыку, танцы, вечеринки, колокольный звон, пасхальные концерты и все, что мы только можем придумать. Это наш величайший праздник. Если убрать из календаря Рождество, мы потеряем только две главы в начале Евангелий от Матфея и Луки — ничего больше. Но если убрать Пасху, для нас будет потерян Новый Завет и само христианство, — как сказал Павел, значит, вы все еще во грехах ваших. Мы не вправе позволить секулярному обществу с его собственными программами, обычаями и псевдорелигиозными мероприятиями, с его модными пасхальными плюшевыми игрушками сбивать нас с пути. Это наш величайший день. Мы должны поднять наши знамена.
В частности, если Великий пост — время отказа от каких–то вещей, то Пасха должна стать принятием старых и новых правил. Мы снова пьем шампанское на завтрак — и хорошо делаем. Христианская святость ни в коем случае не должна нести только отречение от радостей жизни. Разумеется, время от времени сад необходимо пропалывать, ведь иные сорняки пускают глубокие корни, так что для их извлечения требуется труд. Вот что такое для нас Великий пост. Но мы не ставим перед собой цели превратить сад в вычищенный до основания участок земли. Пасха — время сеять новые семена и сажать саженцы. Если Голгофа несет в себе смерть для того в жизни, что необходимо убить, чтобы мы расцвели как христиане и просто как люди, то во время Пасхи мы сажаем и поливаем растения и культивируем те явления личной или общественной жизни, которые должны цвести, наполнять сад своими красками и ароматами и в свое время приносить плод. Сорок дней между Пасхой и Вознесением должны уравновешивать сорок дней Великого поста: мы можем взяться за новую задачу, опять пойти на риск, сделать какое–то плодотворное, общее дело, которому полностью отдадим себя. Можно посвятить этому только шесть недель, подобно тому как иные из нас обходятся без пива или табака на протяжении шести недель поста. Но если такое начинание осуществится, оно позволит нам почувствовать вкус новых возможностей, новых надежд, новых приключений, о которых мы и не мечтали. Тогда Пасха может проникнуть в самую глубину жизни. И тогда каким–то совершенно новым образом наступит пробуждение. Вот что такое Пасха.
2. Пространство, время и материя: искупленное творение
С этим связана одна серьезная проблема нашего времени. В западных церквах немало мест, куда проникла новая жизнь: там много молодых людей с их нерастраченной энергией, активной позицией и новой музыкой. Но именно там люди нередко отказываются от практик традиционных церквей: от храмовых зданий, богослужения, формальной молитвы, а в некоторых местах — даже и от таинств (или к ним прибегают лишь изредка и без особого воодушевления). Я вижу в таком поведении проявления скрытого протестантизма западного христианства: эти люди с недоверием относятся к храмам, богослужению, будто те сами по себе бездуховны, банальны и не стимулируют жизнь, а потому чем их меньше, тем лучше. Многие люди в новых церквах, избравших такое направление, или в традиционных деноминациях, которые живут подобным образом, и в самом деле могли убедиться в безжизненности традиционных церквей. И открыв для себя новую жизнь во Христе, они охотно расстаются с понятиями, которые кажутся им скучными, слишком респектабельными или даже бездуховными. Для многих «свежее выражение веры» равносильно отказу от храмовых зданий, от «службы» как таковой, особенно от литургии, от установленных часов или дней календаря, от таинств (по меньшей мере, от формальной евхаристии; при этом появляется немало «самодельных» обрядов, претендующих на замену таинства, но это другой разговор). Возможно, иные читатели, дойдя, наконец, до главы о формировании церкви вокруг миссии, подумают, что я также приветствую эту агрессивную и популярную версию протестантизма.
В таком случае мне придется их разочаровать. Я стою за «смешанную экономику» в богослужении и поклонении Богу. Позвольте мне объясниться. Мы живем в очень разнородном обществе — и на местном, и на глобальном уровнях, — и было бы неразумно думать, что один размер или одна форма христианской жизни точно подойдет любой группе людей, которая к нам присоединится. Однако логика нового творения наводит меня на некоторые здравые мысли, и хотя я не намерен гасить пыл тех, кто ищет новые формы, хотел бы напомнить таким энтузиастам, что не стоит выплескивать вместе с водой и младенца. В одной из своих знаменитых притч Иисус предупреждает нас об опасности уподобиться растению, которое стремительно растет, но не имеет глубокого корня — разумеется, есть другие растения с глубокими корнями, рост которых подавляется по другим причинам. Иными словами, неразумно рабски следовать всем старым формам в церкви, но неразумно и столь же рабски отвергать все традиции и непрерывно стремиться к новаторству. Нам не следует отрекаться от нашей надежды, воскресения Иисуса, ставшего началом, и об этом мы должны помнить, когда что–то меняем в поклонении Богу и в нашей работе во благо мира.
Поэтому вспомним о точке отсчета. Тварный мир, искупление которого Бог начал с воскресения Иисуса, — это мир, где небо и земля созданы не для того, чтобы существовать независимо, но чтобы соединиться. В этом единении творение, о котором Бог вначале сказал «хорошо весьма», не будет отброшено, но станет более прекрасным. Новый Завет никоим образом не позволяет нам думать, что после появления нового неба и новой земли Бог скажет: «Да, первое творение оказалось не таким уж хорошим, не правда ли? Разве это не здорово, что мы наконец–то избавились от всего этого пространства, времени и материи?» Скорее, Новый Завет показывает мир, в котором нынешнее творение с этими его тремя свойствами стало совершеннее, оно вписывается в великий замысел Бога, но Бог от него отрекается.
