Неизвестен Автор - Лекции о сущности религии
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ.
То обычное явление, что разум, по крайней мере в известных сферах жизни, уживается с суеверием, политическая свобода - с религиозным рабством, естественнонаучное и промышленное движение вперед - с религиозным застоем, даже ханжеством, многих привело к поверхностному взгляду и утверждению, что религия совершенно безразлична для жизни, в том числе для жизни общественной и политической. Единственно, к чему в этом отношении нужно стремиться, - это к безусловной свободе верить, как кто хочет. Я, однако, возражаю на это, что такое положение вещей, при котором политическая свобода соединяется с религиозными предрассудками и ограниченностью, не есть надлежащее положение. Я гроша не дам за такую политическую свободу, которая оставляет человека рабом религии. Истинная свобода - лишь там, где человек свободен также и от религиозных предрассудков; истинное образование - лишь там, где человек возвысился над своими религиозными предрассудками и воображением. Но цель государства не может быть иной, как формировать настоящих, совершенных людей, - совершенных, разумеется, не в смысле фантастики; поэтому государство, граждане которого, при наличности свободных политических учреждений, религиозно не свободны, не может быть истинно человеческим и свободным государством. Не государство делает людей, а люди делают государство. Каковы люди, таково и государство. Там, где имеется налицо государство, там, разумеется, отдельные лица, сделавшиеся его членами в силу рождения или переселения, носят на себе печать этого государства;
но что другое представляет собой государство по отношению к отдельным лицам, в него входящим, как не сумму и соединение уже существующих и образующих это государство людей, которые при помощи имеющихся в их распоряжении средств, при помощи созданных ими учреждений формируют вновь и позже приходящих сообразно их духу и воле. Поэтому там, где люди свободны политически и но свободны религиозно, там и государство не достигло совершенства и законченности. Но что касается второго пункта, свободы веры и совести, то, конечно, первым условием свободного государства является положение, что каждый "может делаться праведным на свой лад", каждый может верить по-своему. Но это свобода весьма незавидная и бессодержательная; ибо она не что иное, как свобода или право каждому быть дураком на свой манер. Государство, как мы его понимали, до сих пор, не может, правда, ничего больше делать, как воздерживаться от всякого вмешательства в область веры, предоставить в этом отношении неограниченную свободу. Но задача человека в государстве заключается не только в том, чтобы верить, во что он хочет, но и верить в то, что разумно; вообще но только в том, чтобы верить, но чтобы и знать то, что он может и должен знать, если он хочет быть свободным и образованным человеком. Здесь нельзя удовольствоваться пределами человеческого знания. В области природы есть, правда, еще много непонятного; но тайны религии, которые скрыты от человека, человек может понять до самого основания. Именно потому, что он это может, он это должен. Наконец, совершенно поверхностна, опровергнута историей и самой обыденной, повседневной жизнью та точка зрения, что религия не имеет влияния на общественную жизнь. Эта точка зрения ведет свое происхождение лишь от нашего времени, когда религиозная вера стала химерой. Разумеется, где вера не является больше для человека истиной, она не имеет и практических последствий, она и не творит всемирно-исторических дел. Но там, где это имеет место, где вера уже только ложь, там человек находится в самом отвратительном противоречии с самим собой, там вера имеет, по крайней мере морально, пагубное действие. Но такой ложью является современная вера в бога. Устранение этой лжи есть условие нового, дееспособного человечества.
Только что указанное явление, - а именно, что религиозность в обычном смысле слова часто связана с противоположными свойствами, - привело многих к гипотезе, или предположению, что существует особый орган религии или совершенно специфическое, особое религиозное чувство. Однако с большим правом можно было бы принять существование особого органа суеверия. В действительности положение, что религия, то есть вера в богов, в духов, в так называемые высшие невидимые существа, господствующие над людьми, врождена человеку, как и всякое другое чувство, - это положение, переведенное на простой язык, означает: суеверие врождено человеку, как это уже утверждал Спиноза. Источник же и сила суеверия есть власть невежества и глупости, - величайшая власть на земле: власть страха или чувства зависимости и, наконец, власть воображения; они из всякого зла, причину которого человек не знает, из всякого явления, - хотя бы это было мимолетное атмосферное явление, какой-либо газ, пугающий человека потому, что он не знает, что это такое, - делают злое существо, духа или бога; из каждого же счастливого случая, из каждой находки, из всякого добра, доставшегося ему нежданно, он делает доброе существо, доброго духа или доброго бога. Так, например, караибы верят, что есть злой дух, действующий через посредство огнестрельного оружия, что злой дух поглощает луну при лунном затмении, что злой дух налицо даже там, где они замечают дурной запах. Но, обратно, у Гомера, когда кому-нибудь выпадает, благодаря случаю, неожиданно удача, то говорится, что бог дал ее. Вера в дьявола так же прирождена человеку или естественна, как и вера в бога, так что если допускать существование особого чувства бога или органа бога, то придется допустить существование в человеке и особого чувства дьявола или органа дьявола.
До самого последнего времени и в самом деле вера в обоих была неразрывна; еще в восемнадцатом веке тот, кто отрицал существование дьявола, был таким же безбожником, как и тот, кто отрицал существование доброго или в собственном смысле так называемого бога. Тогдашние ученые защищали веру в дьявола с таким же остроумием, с каким современные ученые защищают веру в бога. В восемнадцатом веке ученые, даже протестантские, так же высокомерно обзывали глупостью отрицание дьявола, как в настоящее время они обзывают глупостью атеизм. Я отсылаю по этому поводу к подтверждающим цитатам из философского лексикона Вальха, имеющимся в примечаниях к моему "Пьер Бейлю". Только половинчатость и бесхарактерность современного рационализма сохранила одну часть религиозной веры, а другую ликвидировала, разорвала связь между верой в добрых и злых духов или богов. Если поэтому берут под защиту религию, то есть веру в бога, на том основании, что она человечна, что почти все люди верят в бога, что человеку необходимо мыслить себе "свободную", то есть человеческую, причину природы, то нужно быть настолько последовательным, настолько честным, чтобы на том же основании брать под защиту и веру в дьявола и ведьм, короче говоря, суеверия, невежество и глупость человека, ибо нет ничего более присущего человеку, нет ничего более распространенного, чем глупость, нет ничего более естественного, нет ничего более врожденного человеку, чем невежество, незнание.
Отрицательная теоретическая причина или, по крайней мере предпосылка, всех богов есть невежество человека, его неспособность вдуматься в природу; и чем невежественнее, чем ограниченнее, чем некультурнее человек, тем больше он сливается с природой, тем меньше он может отвлечься от себя. Так, перуанцы, видя солнечное затмение, верили, что солнце за какой-нибудь совершенный ими проступок сердится на них. Они, стало быть, верили, что солнечное затмение есть лишь следствие свободной причины, то есть недовольства, дурного расположения духа. Если же происходило лунное затмение, то они считали луну больной и были в тревоге, что она умрет, упадет затем с неба, всех их убьет и вызовет конец мира. Когда же луна опять начинала светить полным светом, то они радовались этому, как признаку ее выздоровления. Так, человек, стоя на точке зрения религии, на точке зрения, в которой имеются все корни веры в бога, приписывает даже свои болезни небесным телам. Так, индейцы на Ориноко считают даже солнце, луну и звезды живыми существами. Один из них сказал однажды Сальватору Гилии: "Эти там наверху - люди, как мы". Патагонцы верят, что звезды - это бывшие когда-то индейцы, и что млечный путь - это поло, на котором они охотятся за страусами; гренландцы подобным же образом верят, что солнце, луна и звезды были их предками, которые по особому случаю были перенесены на небо; точно также другие народы верили, что звезды - это жилища или даже души великих мертвецов, которые перенесены на небо за их заслуги и там вечно сияют и блестят. Так, Светоний рассказывает, что когда после смерти Цезаря на небе появилась комета, римляне думали, что эта звезда есть душа Цезаря. Может ли человек идти дальше в претенциозности своего невежества, в очеловечении природы, в подчинении ее свободной причине, то есть человеческой силе воображения и произволу, чем если он видит в звездах своих коллег или предков или звездные ордена, которыми люди украшаются после смерти за их заслуги? В наше время верующие в бога смеются над подобными представлениями, но они не сознают того, что их вера в бога покоится на той же точке зрения, на том же основании. Разница лишь та, что они делают основой природы, или, вернее, заставляют из-за спины ее действовать не человека во плоти, не индивидуума, как я раньше указывал, индивидуума, как телесно отдельное существо, но абстрактно представленное существо человека. Сравните с тем, что в 11 и 21 лекциях я говорил о политеизме и монотеизме. Но, в сущности, все равно, вывожу ли я, как патагонцы, явления неба из настроений духа и решений воли, солнечный свет - из добродушия и любезности солнца, его затмение - из его злобности, его немилости к человеку, или, как христианин, верующий в бога, вывожу природу вообще из свободной причины или воли личного существа, ибо только личное существо имеет волю.
