Игнатия (Петровская) - Святитель Игнатий - Богоносец Российский
И, воистину, слово Игнатия, архимандрита, а потом и епископа, стало бессмертным, питающим поколения людей, ищущих Христа, образующих подлинное стадо Христово, желающее обрести единое на потребу (см.: Лк 10, 42). Примечательно, что слово это не стареет и уже более чем через сто лет со дня кончины блаженного отца и писателя, святителя Игнатия, находит себе неубывающее со временем число последователей и учеников. В нашем кратком очерке, посвященном жизни и деятельности достопоминаемого Святителя, мы, естественно, не можем коснуться всего объема его творений. Наша задача — лишь отчасти остановиться на тех сокровищах Духа и слова, которые в них запечатлены.
В первую очередь здесь должны быть упомянуты те труды преосвященного Игнатия, которые излагают основные составляющие жизни монашеской, жизни духовной. Это произведения, находящиеся в первом и втором томах «Аскетических опытов»[46], которые содержат учение о молитве. В этих томах они занимают значительную их часть и могут быть разобраны только в специальном очерке. К подобным произведениям принадлежит его труд «Приношение современному монашеству»[47]. Должны быть отнесены сюда и статьи Святителя «О евангельских заповедях»[48] и «О евангельских блаженствах»[49], так же как и статьи его «О чтении Евангелия»[50] и «О чтении святых Отцов»[51], равно как и слово «О монашестве...»[52] в первом томе Сочинений, а также крупные произведения второго тома «Аскетических опытов» «Слово о страхе Божием и о любви Божией»[53] и «Слово о спасении и о христианском совершенстве»[54]. Все эти произведения должны составить предмет особого изучения и изложения, предполагающего специальный труд.
Из круга духовно-лирических произведений Святителя хочется отметить его слово «Роса»[55], которое имеет непосредственное отношение к Сергиевой пустыни. «По синему, безоблачному небу, в прекрасный летний день, великолепное светило совершало обычный путь свой,— так начинает эту небольшую поэтическую повесть священно-архимандрит Игнатий.— Горели златые кресты соборного пятиглавого храма, воздвигнутого во славу Всесвятыя Богоначальныя Троицы; сребристые купола его отражали ослепительное сияние лучей солнечных. Тень показывала наступление десятого часа, в который обыкновенно начинается Божественная литургия. <...>
За оградою того монастыря... лежит обширный луг. Тогда он был покрыт густою, нежною травою, разнородными дикими цветами, которые цвели и благоухали беспечно на свободе и привольи. В тот день упала на него обильная роса. Бесчисленные ее капли виднелись на каждом цветке, на каждом стебельке и мелком листочке, а в каждой капле изображалось с отчетливостью солнце; каждая капля испускала лучи, подобные лучам солнца. <...>
В то время священно-инок, готовившийся к совершению Божественной литургии, вышел с глубокою думою из боковых уединенных ворот монастыря и, сделав несколько шагов, остановился пред лугом обширным. Тихо было у него на сердце; тишине сердца отвечала природа вдохновенною тишиною, тою тишиною, которою бывает полно прекрасное утро июня, которая так благоприятствует созерцанию. Пред глазами его — солнце на лазуревом, чистом небе, и бесчисленные отпечатки солнца в бесчисленных каплях росы на лугу обширном. Мысль его терялась в какой-то бесконечности,— ум был без мысли. <...>
Как будто сказал ему кто: “вот! — солнце всецело изображается в каждой смиренной, но чистой капле росы: так и Христос, в каждой христианской православной церкви, всецело присутствует и предлагается на священной трапезе. Он сообщает свет и жизнь причастникам Своим, которые, приобщившись Божественному Свету и Животу, сами делаются светом и жизнию: так капли росы, приняв в себя лучи солнца, начинают сами испускать лучи, подобные лучам солнечным”». Почти заканчивая слово, священно-архимандрит Игнатий пишет: «Разделяя с ближним пользу и назидание, теперь, после многих лет, изображаю его словом и пером»[56].
Это произведение напоминает первые литературные опыты послушника Димитрия в Александро-Свирском монастыре и Площанской пустыни и вместе с тем показывает, как внутренняя жизнь подвижника Христова была всеобъемлюща, как она захватывала его, сообщая озарения в зрении духовных таин от одного внимательного созерцания природы Божией! Чистого созерцания! И это есть одна из особенностей творчества Святителя. Подобны приведенной и его статьи «Кладбище»[57], «Житейское море»[58] и многие другие.
Уступают им по числу те произведения Святителя, где он говорит о подлинном «молитвенном действии», о том подлинно духовном состоянии, которое не связано даже с созерцанием природы Божией. Как в своем жизнеописании он любил относить эти состояния на счет некоторых иноков-подвижников, так и в статьях этого характера Святитель делает примечания, чтобы утаить подлинность происшедшего с ним. Мы разумеем его слово «Странник»[59], которое сразу, без всяких предисловий начинается с беседы, с вопрошания Бога душою человека. «Откуда Ты шествуешь? Где Твое обычное селение? Где Ты был доселе? Почто доселе оставлял меня в одиночестве, в сиротстве, в нищете, в смерти ужасной?». Такими вопрошаниями начинается это необычное слово Святителя. «Ты приходишь!.. <...> Неожиданно являешься в душе, Невидимый и Непостижимый! являешься с несказанною тихостию и тонкостию, вместе с властию и силою Творца, потому что изменяешь всего человека: изменяешь, претворяешь, воссозидаешь, обновляешь и ум, и сердце, и тело!».
Так детально, пространно изъясняет подвижник происшедшее с ним великое Благодеяние, и не сокращает, не ограничивает описания невещественных явлений! Статья эта по объему значительно более тех, где берутся образы внешней природы, и от зрения их продолжается богословствование. Статья эта — вся из невещественных, чисто-духовных ощущений и по высоте своей может быть сравнима лишь с аналогичными писаниями преподобного Исаака Сирина. И так же, как последний, по любви к братии, святитель Игнатий не предал молчанию совершившегося с ним чуда, дабы люди знали о свойствах подлинно духовных подкреплений, которые во время и время посылаются подвизающемуся Владыкой всяческих.
«Как назову Тебя? Как скажу о Тебе братии моей? Как передам им имя Странника, уклонившегося под кров души моей?..» — продолжает вопрошать посещенный Благодатью. «Как же назову витающего у меня, витающего во мне Странника? Как назову чудного Гостя, пришедшего утешить меня в моем изгнании?..» — дальше и дальше вопрошает этот посещенный. «Он не имеет никакого образа, ни вида, ничего в Нем нет чувственного»,— вопиет душа человека.— «Откуда Он пришел, как во мне явился — не знаю. Явившись, Он пребывает невидимым, вполне непостижимым. <...> Очи мои смотрят, и не смотрят,— видят, и не видят; уши слышат, и не слышат; все члены мои упоены,— и я шатаюсь на ногах моих...»,— продолжает посещенный и опять вопрошает: «Как же назвать самое действие? — Оно примиряет, соединяет человека с самим собою, а потом с Богом: невозможно не узнать в этом действии веяния благодатного мира Божия...»
Наконец, Странник скрывается «так же незаметно, как незаметно приходит и является». Однако «...Он оставляет во всем существе... воню бессмертия, невещественную... воню духовную, живительную, ощущаемую новым ощущением... Оживляемый, питаемый этим благоуханием,— кончает строки своего исповедания святитель Игнатий,— пишу и сказую слово жизни братии моей»[60].
Здесь же в Сергиевой пустыни святитель Игнатий писал и свое знаменитое «Слово о смерти»[61]. Если в «Аскетических опытах» он касался различных сторон нравственного богословия, то в «Слове о смерти», идя от опыта внутренней жизни, епископ Игнатий становится изъяснителем богословия догматического. Разобранный им вопрос о существе сотворенных духов и человеческой души, о чувственном и духовном их видении не теряет своего значения до последних дней и составляет предмет пристального изучения богословов. В данном очерке мы не можем достаточно подробно и вдумчиво анализировать это значительное произведение Святителя. Можно сказать только одно: опирающееся на опыт духовной жизни мнение епископа Игнатия о Боге, душе и сотворенных духах находит свое признание.
Неся трудное послушание настоятеля Сергиевой пустыни, имея много отвлечений от присущей ему склонности к жизни внутренней, незримой, архимандрит Игнатий очень серьезно просился на покой и в 1847 году писал об этом весьма подробное прошение начальству. Однако он был принужден остаться на своем посту и продолжать свое служение, по-прежнему испытывая глубокие скорби наряду с утешениями, подаваемыми Богом. В 1856 году архимандрит Игнатий опять имел недлительный отпуск, когда посетил Оптину пустынь, имея серьезное желание поселиться там в скиту.
Епископское служение и последние годы жизни
Но рабу Божию был уготован более высокий жребий: он был призван к епископскому служению, о котором никогда не мог и подумать, так как не имел специального образования и не кончал Духовной академии. «Быть епископом своего сердца,— говорит он в своей речи при наречении его во епископа Кавказского,— и приносить в жертву Христу помышления и чувствования, освященные Духом: вот высота, к которой привлекались мои взоры»[62]. «Счел бы я более верным для спасения моего, и более сообразным с силами моими провести остаток дней моих, как и начало их, в безмолвии пустынь, в созерцании греха моего»[63],— говорит далее новопоставляемый епископ.
