Том Райт - Главная тайна Библии
Резко контрастируют со знаменитой цитатой стихи, отражающие твердую позицию классического христианского богословия, которые принадлежат бывшему настоятелю Собора св. Павла Джону Донну:
Смерть, не тщеславься: се людская ложь,
Что, мол, твоя неодолима сила…
Ты не убила тех, кого убила,
Да и меня, бедняжка, не убьешь.
Как сон ночной — а он твой образ все ж —
Нам радости приносит в изобилье,
Так лучшие из живших рады были,
Что ты успокоенье им несешь…
О ты — рабыня рока и разбоя,
В твоих руках — война, недуг и яд.
Но и от чар и мака крепко спят:
Так отчего ж ты так горда собою?..
Всех нас от сна пробудят навсегда,
И ты, о смерть, сама умрешь тогда![24]
На первый взгляд может показаться, что Донн близок к Скотту Холленду. Смерть — ничто? Смерть в конечном счете не всемогуща и не ужасна? Но это не так, все самое главное тут сказано в двух последних строках. Смерть — наш великий враг, но она была повержена, в конце над ней будет одержана полная победа. «Всех нас от сна пробудят навсегда, / И ты, о смерть, сама умрешь тогда!» В отрывке из проповеди Скотта Холленда вроде бы не с чем бороться. А для Джона Донна смерть важна, она — враг; но поскольку он — христианин, смерть для него — поверженный враг. В согласии с традиционными христианскими представлениями и, как мы могли видеть, со стихотворением Киплинга Донн считает, что жизнь после смерти проходит два этапа: сначала это кратковременный сон, а затем вечное пробуждение.[25] И ты, о смерть, сама умрешь тогда! Донн верно уловил саму суть (как мы увидим) веры Нового Завета: в конечном итоге смерть не просто приобретет иной смысл, но будет сокрушена. По замыслу Бога мы должны навсегда расстаться со смертью. Если бы обещанное будущее сводилось только к тому, что бессмертные души покинут свои смертные тела, это означало бы, что смерть продолжает господствовать — это говорило бы не о победе над смертью, но о той же смерти, рассматриваемой с иной точки зрения.[26]
Но здесь я слишком спешу. Классические представления христиан отражают древние Символы веры, которые опираются на Новый Завет, и об этом мы еще поговорим позже. В моей церкви мы каждую неделю или каждый день утверждаем веру в «воскресение тела». Но так ли это? На протяжении нескольких последних десятилетий многие христианские учителя и богословы ставили под сомнение верность этих слов. В одной недавно вышедшей толстой и богато иллюстрированной книге на тему смерти и загробной жизни всего лишь четыре страницы посвящены «причудливым» представлениям о воскресении. Как утверждается в этой книге, «современное ортодоксальное христианство уже отказалось от веры в физическое воскресение, оно отдает предпочтение концепции вечного существования души, хотя некоторые Символы веры все еще угверждают эти устаревшие идеи».[27] Тут нам опять–таки нужна полная ясность. Если это правда, значит, смерть не упразднена, а только изменился ее смысл: она уже не враг, но средство, с помощью которого, как о том говорится и в «Гамлете» Шекспира, бессмертная душа покидает этот бренный мир.[28]
2. Прояснение ситуации
Фактически сегодня наблюдается постоянное колебание между двумя полюсами. Если вы, оказавшись около любой старинной церкви, почитаете надписи на надгробиях, вы сможете в этом убедиться.
Одни надписи изображают смерть как ужасающего врага, который преследует свою добычу. Часто рядом мы также найдем выражение веры в то, что в конечном счете этот враг будет повержен: традиционная надпись RESURGAM, «я воскресну», о которой мы говорили в прошлой главе, означает, в согласии с Киплингом и Донном, что умершего ждет период сна, после которого в какой–то момент он вернется к новой телесной жизни. Вот почему иногда хоронили лицом на восток, чтобы, восстав, люди могли встретить Господа в момент Его пришествия, — хотя Стенли Спенсер, один из самых знаменитых художников, писавших картины на тему воскресения, отвергает этот момент ради подобия реализма: на кладбище при церкви в Кукхеме трупы выходят из могил и разбредаются в разные стороны. Мы еще вернемся к этому вопросу, в частности, в десятой главе.
Другой полюс отражен в строках знаменитого гимна Франциска Ассизского «Всякая тварь нашего Бога и Царя…», где святой обращается к смерти: «И ты, дорогая и благая смерть, ожидающая, когда затихнет наш последний вздох». Во многих гимнах, молитвах и проповедях видна попытка смягчить удар, представив смерть другом, который приходит, чтобы перенести человека в лучшее место; эта тема постоянно звучала в XIX веке, и ее отражает секулярное эхо — сегодняшнее движение сторонников добровольной эвтаназии. Таким образом, христианская мысль колебалась между двумя образами смерти: подлого врага и гостеприимного друга.
Принято думать, что христианство учит о небе вверху, куда отправляются спасенные или блаженные, и об аде внизу для нечестивых и нераскаявшихся. Многие люди, как вне, так и внутри церкви, все еще считают, что такова официальная позиция христианства, которую можно принять или отвергнуть.
Яркий пример подтверждения такого взгляда прислали мне недавно по почте — это, без сомнения, бестселлер, написанный Марией Шрайвер, женой Арнольда Шварценеггера и племянницей Джона Кеннеди, под названием «Что такое небеса?»[29] Это книга для детей, и в ней множество выразительных картинок с уютными облаками на голубом небе. На каждой странице одно предложение напечатано огромными буквами, что позволяет быстро уловить основную суть сказанного. Шрайвер пишет:
Небеса — место, в которое ты веришь… прекрасное место, где можно сидеть на мягких облачках и разговаривать с людьми, которые тут оказались. Ночью можно сидеть прямо около звезд, которые тут светят ярче, чем в любом другом месте вселенной… Если ты делал добро в своей жизни, ты попадешь на небо… Когда закончится твоя жизнь тут, на земле, Бог пошлет ангелов, чтобы они отнесли тебя на небеса, чтобы ты был рядом с ним… [И моя бабушка] живет во мне… Очень важно, что бабушка научила меня верить в свои силы… Она в хорошем месте, там, где звезды, Бог и ангелы… Оттуда она смотрит на нас…
«Я хочу тебе сказать [сообщает героиня своей прабабушке], что хотя ты уже не с нами, твой дух всегда будет жить во мне».[30]
Без сомнения, миллионы людей верят примерно в то же самое, видят здесь истину и учат этому своих детей. Книгу Шрайвер прислал мне друг, который работает с детьми, пережившими трагедию. Он назвал ее «одной их худших детских книг» и отметил: «Надеюсь, эта кошмарная книжка научит вас лучше понимать, как не надо говорить». Действительно, это яркий пример подобного жанра. Истина, заложенная в Библии, во многих аспектах разительно отличается от этого.
Люди, как правило, изумляются, когда им сообщают о фактическом положении вещей: что в Библии крайне мало говорится о том, что «мы умрем и пойдем на небеса», в равной степени там почти ничего нет об аде для умерших. Средневековые образы неба и ада, которые популяризировал Данте, хотя не он их придумал, оказали огромное влияние на представления западного человека. Многие христиане просто уверены, что, когда в Новом Завете упоминается о «небесах», речь идет о том месте, куда спасенные попадают после смерти. В Евангелии от Матфея Иисус говорит о «Царстве Небесном», хотя в параллельных местах других Евангелий речь идет о «Царстве Божьем». Многие сначала читают Матфея, поэтому, когда они встречаются со словами Иисуса «войти в Царство Небесное», это соответствует их заранее сложившимся ожиданиям, и им кажется, что здесь говорится о том, «как отправиться на небеса после смерти». Но можно определенно утверждать, что именно такого смысла ни Иисус, ни Матфей в эти слова не вкладывали. Однако вокруг них выросло множество образов и представлений, которые якобы объясняют, «чему учит Библия» или «во что верят христиане».[31]
Слова о небесах в Новом Завете имеют совершенно иное значение. «Царство Бога», о котором говорил Иисус, указывает не на посмертную участь человека и не на побег из этого мира в другой, но этим выражением обозначается верховная власть Бога «и на земле, как на небе».[32] Такое неверное понимание имеет глубокие корни, не в последнюю очередь — это последствия платонизма, заразившего многие христианские умы. В результате верующие начали думать, будто христиане должны презирать нынешний мир и видеть в своем теле нечто низкое и постыдное.
Образ небес в Откровении также слишком часто понимают неверно. Поразительная картина в главах 4 и 5, где двадцать четыре старца повергают свои золотые венцы перед престолом Бога и Агнца, находящимся за стеклянным морем, изображает (вопреки словам знаменитого гимна Чарльза Уэсли) отнюдь не последний день, когда все искупленные наконец оказались на небесах.[33] Это образ нынешней реальности, небесное измерение теперешней жизни. Небеса в Библии — это, как правило, не будущее нашей надежды, но скрытое измерение обычной жизни — можно сказать, Божье измерение. Бог создал небо и землю; в конечном счете Он их воссоздаст и соединит навсегда. И когда в Откровении, в главах 21–22, действительно говорится о конце, мы видим иную картину: это не искупленные души, восходящие на бесплотные небеса, но Новый Иерусалим, спускающийся с небес на землю, так что небо и земля сливаются в вечном объятии.[34]
