Эрнест Ренан - Апостол Павел
В гораздо более сомнительном свете является Артемас, которого называют спутником Павла. Александр медник, Гименей, Филет, Фегел, Гермоген, по-видимому оставившие по себе дурную память, вызвавшие расколы и отлучения, и считавшиеся в школе Павла отступниками; Онисифор и домашние его, которые, наоборот, не раз показывали апостолу много дружбы и преданности. Многие из перечисленных имен суть имена рабов, как то видно из их странного значения, ироническая торжественность которого часто напоминает имена, которыми часто, глумясь в виде забавы, наделяли негров в колониях. Нет сомнения, что среди христиан было много людей рабского состояния. Рабство во многих случаях не было связано с такой полной зависимостью от дома хозяина, как наша служба в прислугах. Рабы известных категорий могли свободно видеться, в известной степени даже объединяться, образовывать братства, некоторого рода взаимно-страховые общества для пожизненных пенсий и на случай похорон. Весьма возможно, что иные из тех благочестивых мужчин и женщин, которые отдавали себя на служение церкви, были рабами, и что часы, посвящаемые ими диаконству, были те, что оставляли им хозяева.
Во времена настоящего рассказа в рабском состоянии были люди вежливые, покорившиеся своей участи, добродетельные, образованные, хорошо воспитанные. Самые высокие поучения в нравственности шли от рабов; Эпиктет провел в рабстве большую часть жизни. Стоики, мудрецы, подобно апостолу Павлу, говорили рабу: "Оставайся тем, что ты есть; не думай о том, чтобы стать свободным". He надо судить о простонародных классах греческих городов по нашей средневековой черни, тяжеловесной, грубой, неспособной ни к чему тонкому. Та тонкая мягкость, вежливость, которой дышат отношения первых христиан, происходит по традиции от греческого изящества. Скромные эфесские рабочие, которых так сердечно приветствует Павел, были, вероятно, люди мягкие, трогательно-правдивые, отличавшиеся очень хорошими манерами и тем особым очарованием, которое оттеняет вежливость простонародья. Их ясность душевная, их удовлетворенность были как бы постоянной проповедью. "Смотрите, как они любят друг друга! - вот что говорили язычники, удивлявшиеся их невинному, спокойному облику, их глубокой, привлекательной радости. Это, после проповеди Иисуса, второе божественное дело христианства; это его второе чудо, чудо, поистине извлеченное из живых сил человечества, из всего, что в нем есть самого лучшего и святого.
Глава XVI. Продолжение третьей миссии. Второе пребывание Павла в Македонии
Павел, по уходу из Эфеса, пошел, вероятно, сухим путем, по крайней мере часть пути. Действительно, он рассчитал, что Тит, проехав морем из Эфеса в Троаду, достигнет этого пункта раньше него. Расчет этот не оправдался. По прибытии в Троаду он там Тита не нашел, что сильно огорчило его. Павел уже прежде проходил через Троаду, но, кажется, не проповедовал там. На этот раз он нашел очень благоприятное настроение. Троада была латинским городом вроде Антиохии Писидийской и Филипп. Некий Карп приютил апостола и поместил его у себя; время, что Павел ждал Тита, он употребил на создание церкви. Успех был поразительный: через несколько дней его провожала уже с берега группа верных, когда он отправлялся в Македонию. Прошло около 5 лет с тех пор, как он в том же порте сел на корабль под влиянием македонца, виденного им во сне. Несомненно, никогда сон не подстрекал на более великое дело и не приводил к лучшим результатам.
Это второе пребывание Павла в Македонии продолжалось, должно быть, около 6 месяцев, от июня до ноября 57 г. Павел все это время занимался укреплением в вере своих дорогих церквей. Главным его местопребыванием была Фессалоника; однако, пришлось ему некоторое время прожить и в Филиппах и в Верии. Бедствия, переполнявшие последние месяцы пребывания его в Эфесе, как будто преследовали его. По крайней мере, в первые дни по прибытии у него не было ни минуты отдыха. Вся его жизнь была непрерывной борьбой; его преследовали самые тяжелые предчувствия. Эти заботы и огорчения несомненно шли не от македонских церквей. He было церквей более совершенных, щедрых, преданных апостолу, чем они; нигде он не встречал столько сердечности, благородства и простоты. Было и тут, правда, несколько дурных христиан, чувственных, привязанных к земному, о которых Павел говорил очень резко, называя их "врагами креста Христова; их бог - чрево, и слава их - в сраме", и которым он возвещал вечную гибель; но сомнительно, чтобы они принадлежали к пастве самого апостола. Крупные заботы были со стороны коринфской церкви. Он все более и более опасался, что его письмо разозлило равнодушных и дало оружие в руки его врагам.
Наконец, Тит пришел к нему и утешил его во всех его горестях. В общем он нес добрые вести, хотя далеко не все тучи рассеялись. Послание произвело самое глубокое впечатление. При чтении его, ученики Павла разразились рыданиями. Почти все, проливая слезы, свидетельствовали Титу о глубокой любви, которую они питают к апостолу, о сожалении, что они огорчили его, о желании вновь увидеть его и просить у него прощения. Эти греки, по природе подвижные и непостоянные, возвращались к добру так же скоро, как отошли от него. К их чувствам примешивалась боязнь. Думали, что у апостола во власти самая страшная сила; перед угрозами его все, кто был ему обязан верой, затрепетали и стали стараться оправдать себя. Они не могли достаточно сильно выразить своего возмущения против виновных; каждый старался рвением своим, направленным против них, оправдать себя и отвратить от себя гнев апостола. Тита верные Павла окружали самым нежным вниманием. Он вернулся в восторге от сделанного ему приема, от пыла, покорности, доброго расположения, которые он нашел в духовной семье своего учителя. Сбор шел медленно; но можно было надеяться, что он даст хорошие результаты. Приговор против кровосмесителя был смягчен, или скорее дьявол, которому Павел предал его, не исполнил решения. Грешник продолжал жить; на счет сознательного милосердия апостола было наивно поставлено то, что было лишь естественным ходом вещей. Его даже не изгнали безусловно из церкви; избегали только сношений с ним. Тит вел все это дело чрезвычайно осторожно и так же искусно, как повел бы его сам Павел. Никогда еще апостол не испытывал такой жизнерадостности, как когда получил такие вести. В продолжение нескольких дней он собой не владел. Минутами он раскаивался, что огорчил такие добрые души; потом, видя удивительное действие, которое имела его строгость, он не помнил себя от радости.
Радость эта, однако, не была совсем безоблачной. Враги его далеко не уступили; письмо привело их в ярость и они резко критиковали его. Отмечали все, что в нем было жестокого и оскорбительного для церкви; обвиняли апостола в гордости и хвастовстве: "Письма его, говорили они, строги и сильны; но сам они слаб, и слово его безвластно". Его строгость к кровосмесителю приписывалась личной ненависти. Его называли безумцем, чудаком, чванным и бестактным. Перемены в его маршрутах представляли, как непостоянство. Взволнованный этим двойственным докладом, апостол стал диктовать Тимофею новое письмо, которое с одной стороны должно было смягчить впечатление от первого и передать его любимой церкви, которую он считал обиженной, выражение его отеческих к ней чувств, с другой - ответить противникам, которым одно время чуть-чуть не удалось отнять у него любовь детей его. Среди бесчисленных скорбей, теснящих его за последнее время, верные коринфяне - его утешение и слава. Он изменил свой маршрут, который сообщил им через Тита и который, заставляя его дважды быть в Коринфе, дал бы ему возможность доставить им двойное удовольствие, не по легкомыслию, а заботясь о них же, чтобы не показываться им постоянно с гневным лицом. "Ибо, если я огорчаю вас", прибавляет он, "то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" Последнее письмо писал он им со стесненным сердцем и со слезами; но теперь все забыто; он почти совсем забыл свое неудовольствие. Иногда он чувствует раскаяние, думая, что огорчил их; потом, видя, какие плоды сожаления принесло это огорчение, он уже не может раскаиваться. Печаль ради Бога спасительна; печаль мирская производит смерть. Быть может, тоже, что он был слишком строг. Что касается кровосмесителя, например, позор, павший на него - достаточное ему наказание. Лучше надо утешить его, чтобы он не умер с горя; каков он ни есть, он все еще имеет право на милосердие. Итак, апостол великодушно утверждает смягчение приговора. Таким жестоким он показал себя только для того, чтобы испытать послушание своих верных. Теперь он отлично видел, что не слишком сильно полагался на них. Все, что он хорошего сказал о них Титу, оправдалось; они не захотели, чтобы их апостол, одними ими прославляющий себя, поражен был стыдом.
Что до врагов своих, Павел знает, что не обезоружит их. Ежеминутно он ярко и остроумно намекает на этих людей, "повреждающих слово Божие", особенно на те рекомендательные письма, которыми злоупотребили против него. Враги его - лжеапостолы, лукавые делатели, принимающие вид апостолов Христа. Сатана принимает иногда вид ангела света; надо ли удивляться тому, что и служители его принимают вид служителей правды? Конец их будет по делам их. Говорят, будто он не знал Христа; он с этим не согласен; ибо для него видение по дороге в Дамаск было настоящей личной беседой с Иисусом. Да и что в том, в конце концов? С тех пор, как Христос умер, все умерли со Христом для телесного. Сам он никого более не знает по плоти. Если он и знал когда-нибудь Христа по плоти, то ныне уже не знает. Пусть не заставляют его выходить из себя. Когда он между ними, он кроток, скромен, застенчив, но пусть не принуждают его пустить в ход оружие, данное ему для разрушения всякой крепости, враждебной Христу, чтобы снести всякую высоту, возносящуюся против знания Божьего, и всякую мысль подчинить игу Иисусову; а то увидят, как он умеет наказывать непослушание. Те, кто причисляет себя к партии Христа, должны бы вспомнить, что и он тоже из школы Христа. Господь дал ему власть для поучения; неужели хотят заставить его пользоваться этой властью для разрушения? Коринфян стараются уверить, что он старается напугать их своими письмами. Пусть те, кто держит такие речи, поостерегутся, чтобы не пришлось ему быть с ними таким, какой он в письмах своих. Он не из тех людей, которые сами себя хвалят и разносят повсюду свои рекомендации. Его рекомендация, это коринфская церковь. Эту рекомендацию он носит в сердце своем; ее все могут видеть; она написана не чернилами, а духом Бога живого, не на каменных скрижалях, а на скрижалях сердца. Он меряет себя только на свою мерку и сравнивает себя только с собой же. Он присваивает себе власть только над им же самим основанными церквами; не так, как те, кто хочет распространить свое влияние на страны, где они сами никогда не были, и кто, уступив ему, Павлу, евангелие обрезания, теперь приходят срывать плоды дела, с которым они прежде боролись. Каждому свой удел. Ему нет надобности хвалиться чужими трудами, хвастаться неосновательно и без меры; часть, данная ему Богом, достаточно прекрасна, ибо ему дано было принести Евангелие в Коринф; и он надеется пойти еще далее. Но хвалиться должно только о Господе.
