Алексей Прохоров - Человек
«И будет там большая дорога, и путь по пей назовется путем святым... идущие этим путем, даже неопытные, не заблудятся» (Ис. 35,8).
«Западни и волчьи ямы» расставлены сатаной по обе стороны прямого пути» (Рогозин).
Заключительное слово по теме взаимоотношений Бога и человека
Есть миниатюрные рисунки, которые мы рассматриваем с помощью оптики и без нее.
Есть иные картины, из-за своих масштабов понятные лишь с высоты птичьего полета, как гигантские каменные рисунки в Перу.
Творец не миниатюра, и многое касательно Его понимается с высоты прожитых лет, духовного роста, когда мы подымаемся над временем, а не разглядываем Его сквозь толстые линзы своих немощей, проблем и горестные восклицания: «Да где же Бог».
Подымись душою выше земных мелочей и глянь на «тайну, сокрытую от веков и родов, ныне же открытую святым Его, которым благоволил Бог показать, какое богатство славы в тайне сей для язычников, которая есть Христос в вас» (Кол. 1,26-27).
Тайна - Христос в вас. Бог в человеке. Не чудо ли это? Как это понимать?
Да простит мне Бог некоторое сравнение, если оно не понравится Ему.
В природе есть много вредителей. Хвойные леса страдают от жуков-усачей, сады от плодожорок, огороды от капустниц и медведок... Но у них есть свои враги. Это насекомые-наездники. Они находят личинку вредителя, вонзают в нее свой хоботок и помещают внутрь свои яички, из которых вырастают личинки-наездники и съедают личинку вредителя изнутри, остается одна только шкурка. Новая жизнь поглощает старую.
Грехи - короеды души. «Грех есть беззаконие». Это наша природа, выходящая за рамки закона Божьего. Это чрезмерная забота о плоти, переросшая в похоть. И вот в эти узлы нашего естества, в эти очаги духовной патологии проникает слово Божие, рождает новую жизнь, которая поглощает старую и мы чувствуем обновление.
«Так, чтобы смертное поглощено было жизнью».
Это начало и залог вечной жизни.
Скорби, болезни, тесные обстоятельства, которые часто застилают перспективу вечной жизни, - ничто иное, как боль поглощения, съедания старой природы новой. И если мы помним конечную цель Божьего труда над нами, то на этом фоне все земные трудности станут незначительными.
«Что Я делаю теперь ты не знаешь, а уразумеешь после» (Иоан. 13,7).
Божественная жизнь вытесняет смерть.
О жизни и смерти будет разговор в следующих главах.
14. Глава 11. Смерть
«Последний же враг истребится - смерть» (1Кор. 15,26).
«Против всего можно добыть себе безопасность, но что касается смерти, мы все, люди, живем в неукрепленном городе».
Эти слова произнес в древности Эпикур.
«Смерть - самая неавторитетная тема у живых. И вместе с тем все абсолютно уверены в ее неизбежности».
«Здесь прошла смерть... Почему на месте происшествия нас не оставляют какие-то тревожные мысли?
Может быть, мы чувствуем на себе пристальный взгляд смерти, наблюдающей, какое впечатление па живых произвела ее работа? Возможно, она намечает новую жертву среди собравшихся?»
«Смерть. Одного она похищает с земли в первые же мгновения его бытия, к другому не может дотянуться в течение столетия. А весь этот период, называемый жизнью, сколько бы он ни длился, смерть протягивает к человеку свои руки, а он более или менее удачно отмахивается от них».
Это размышление живых о смерти. Они действуют отрезвляюще.
Когда смерть встает пред человеком во весь рост, ее мрачный силуэт заслоняет от него весь горизонт жизни со всеми радостями, печалями и проблемами. Даже самый отчаянный смельчак, услышав от врача: «у вас рак», или «у вас белокровие», сразу сникает, и его беспомощный взгляд скажет о многом.
Пройдут десятилетия, и 5 миллиардов теперешних жителей лягут в землю. Много это или мало. Если стать плечом к плечу, то 5 миллиардов человек опояшут Землю 62,5 раза. И эти миллиарды - не бездушные выключатели, которых коснется рука смерти. Каждый человек - это еще и мысли, мечты, планы, пропитанные жаждой жить.
«Один приговоренный к смерти за час до казни говорил: если бы мне пришлось жить где-нибудь на высокой скале и на такой узенькой полочке, а кругом пусть пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, я согласен оставаться так, стоя на вершине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность - лишь бы жить (по Достоевскому).
Это не фантазия, а страшная действительность. Нам, не ожидающим близкой смерти, трудно вообразить себе эту муку ожидания смерти и одновременно такую жажду жизни. Хоть бы как-нибудь, лишь бы жить».
Трудно уходить, нелегко и прощаться. В мир, откуда ты так неожиданно выбыл снова, утро придет на просторы полей, солнце будут встречать миллионы улыбок. Но меж ними не будет твоей.
Лето сменит весну. Там и осень настанет,
И от ветра сады зашумят.
Вновь потянутся вдаль перелетные стаи,
Только их не проводит твой взгляд.
Здесь, вдали от небес, в безотрадной юдоли,
Как всегда, будут песни звучать;
В них нечастая радость людская и боли,
Но тебе их уж не услыхать.
Детский смех, детский плач и доверчивость взгляда
Беззащитность протянутых рук,
Это хрупкое счастье - земная отрада
Так нуждалось в тебе, брат и друг.
Ты ушел. Ничего не изменится в мире.
Мало тех, кто заметят уход...
Только горе людское и глубже и шире
В нашу жизнь так заметно шагнет.
И надолго останется. Свяжет нам руки
И улыбки погасит, добавит седин.
На усталом лице твоей верной подруги
Будет сеточка новых морщин.
Смерть лишена эмоций и лицеприятия, у нее один подход к простолюдину и президенту. Умирают все, но по-разному. На этом пробном камне выверяется верность мировоззрения и убеждений.
Умирающий атеист метался и кричал в предсмертном ужасе. Стоящие рядом сподвижники ободряли его.
- Ты уж держись как-то, ведь мы атеисты.
- Рад бы держаться, да не за что, - ответил умирающий.
Вспоминается рассказ одной женщины о себе. До описываемого ниже происшествия она занимала крайне непримиримую позицию в отношении верующих, работающих под ее началом.
Но вот, доведенная до отчаяния рядом жизненных обстоятельств, она решила отравиться. Никто не помешал ей. И когда жгучая боль разлилась по телу и обычные глаза перестали видеть, она каким-то другим зрением увидела себя окруженной толпой ужасных существ. Они хлопали в ладоши и дружно скандировали: наша, наша, наша!
Но в планы Божий, видимо, пока еще не входила смерть этой женщины - ее спасли. Но это уже была не прежняя безбожница, а на удивление спокойный и веротерпимый человек.
«30 мая 1778 года умер в Париже французский ученый Вольтер (1694-1778). Он был весьма остроумный, но не совсем приятный насмешник, проникнутый ненавистью к христианству и Св. Писанию. Этот безбожник сильно заболел. Неверующие друзья поддерживали его твердость в атеизме. А больной то молился, то богохульствовал и проклинал всех своих сторонников.
В ужасной борьбе со смертью он упал с кровати, лежа на полу, кричал в отчаянии: «Неужели Бог, от которого я отрекся, не может меня спасти? Неужели безграничное милосердие не может быть мне уделено?»
Все его оставили, т.к. не могли смотреть на его страдания. Когда доктор Тронский последний раз навестил его перед смертью, умирающий сказал ему: «Доктор, дайте мне еще полгода жизни».
- Дорогой мой, - ответил доктор, - вы не можете прожить и шести дней.
- Значит, я пойду в ад, - вскричал несчастный, - идите же и вы за мной.
И вот этого несчастного и трусливого атеиста Франция причислила к знаменитым героям Родины, с большими почестями похоронила труп его в Пантеоне (Храме Славы) и поместила его сердце в народной библиотеке Парижа. Но, друзья мои, кто из вас хотел бы быть на его месте? Кто хотел бы так прожить и умереть, как безбожник Вольтер?»
По мере изменения мировоззрения меняется и картина умирания, когда порог смерти переступает человек, заботившийся «иметь Бога в разуме».
Когда Сократу подали кубок с отравленным вином (он знал об этом. Был такой обычай в древней Греции), он, поднося его к губам и обращаясь к правителю, произнес:
- Я ухожу, но кому из нас будет лучше, откроет Бог в вечности.
Великий физиолог Павлов известен миру не только как ученый, но и как глубоко верующий человек. Это давало ему силу не прекращать самопознания даже в процессе своей смерти. Посадив рядом с собой ассистента, он диктовал ему свои предсмертные ощущения, пока еще едва уловимы изменения в организме, связанные с процессом выхода жизни из разрушающегося жилища.
Раздался стук в дверь, умирающий досадует:
- Кто там? Павлов занят, Павлов умирает (это о себе).
Глаза еще открыты. В них очертания так и не покоренной вершины познания, к которой он шел до последнего вздоха. В его разум хлынул неудержимый поток импульсов, зазвенели бесчисленные звонки из всех органов и систем, почувствовавших что-то непривычное, какую-то дисгармонию: ...«что с нами, что происходит? Просим объяснения...» Но разум бессилен переработать всю поступающую информацию, чтобы дать ответ. Да и некогда ему. Его уже торопят: он должен уйти вместе с жизнью. Ассистент уже не пишет. Не отрываясь смотрит он на уходящего учителя.
