Софроний Сахаров - Видеть Бога как Он есть
Беспомощно пытаюсь я говорить о Науке, величайшей из всех ведомых на Земле и Небе. Усваивается она не за несколько коротких лет академической учебы, но всем нашим бытием. Реальное, не отвлеченное, познание стяжевается соучастием в бытии; чрез пламенное покаяние и пребывание в духе заповедей дается нам сие страшное благословение.
Когда некая тень подобия Гефсиманской молитве осенит человека, тогда он разрывает узы эгоистической индивидуальности и вступает в новый образ бытия: персональный, ипостасный по образу Ипостаси Единородного Сына. Воспринять страждущую любовь Христа есть неоценимый дар Духа Святого, приближающий духовно к ощущению смерти Его на кресте и, вместе, силы воскресения. Соединенный с Ним подобием умирания в глубокой молитве о мире, в томительной жажде спасения людей, предвосхищает подобие воскресения (ср. Рим. 6, 5; 8, 11). Вводимый нисходящею Свыше силою в этот новый образ Бытия, достигает “конца веков” и ощутимо прикасается к Божественной Вечности.
Ипостась — Персона есть первичный принцип и последнее, всеобъемлющее измерение в Божественном Бытии; так же и в человеческом, по образу Божию тварном бытии. Вне сего ипостасного принципа ничего не существует и не может существовать. “Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть. В Нем жизнь” (Ин. 1: 3-4). "Живу Я! говорит Господь” (Ис. 49, 18). “Аз есмь... Начало и Конец, Первый и Последний" (Откр. 22, 13). “Аз Есмь" (Ин. 8, 58)
Неописуемы дары Божии: они делают человека носителем полноты богочеловеческого бытия чрез единение со Христом в молитве, уподобляющей его Ему. Редкая привилегия, совмещающая крайние состояния страданий любви и ее, любви, победу. Восстав от такой молитвы, человек сквозь животворящую боль медлительно входит в действенное ощущение воскресения своей души. Он ясно зрит, “что Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти” (Рим. 6, 9). Победа Его в вечности неизбежна. И дух молится внутри:
Господь мой и Бог мой...
Ныне, Господи Иисусе Христе, по дару неисследимой силы Твоей и благоволения Твоего к нам, и я убогий и нищий перехожу от смерти в жизнь...
Ныне — аз есмь.
О молитве, в которой открывается Бог-Истина
Всякий человек, кто бы он ни был, где бы ни жил, какое бы место ни занимал, учен или неуч, богат или нищ, знатен или никому неведом, в молодости, в зрелом возрасте или старости, в дни радости или горя, “из глубины” и с силою или едва касаясь, но задумается над смыслом жизни и поставит пред собой вопрос: что есть истина? (Ин. 18, 38).
Девятнадцать веков тому назад Пилат небрежно бросил Христу этот вопрос. Содержание и дух вопроса, при той же самой словесной формуле, могут радикально различествовать. В случае Пилата сказался критицизм посредственного философа-римлянина: задав вопрос, он вышел к Иудеям, не дожидаясь ответа от Христа: он был убежден, что удовлетворительного ответа вообще нет. Полагаю, что в наше время подавляющее большинство людей стоят не выше уровня пилатовской мысли и строят свое земное бывание не на скале веры, а на отрицании возможности посмертного бытия.
Что есть Истина? Существует ли она вообще? Еще прежде, чем мы познаем ее, внутри нас присутствует положительный ответ, как сознание, что без нее было бы невозможно и само Бытие. Истина недоказуема путем снизу идущих логических демонстраций, но бытие ее для нас несомненно, ибо дано как непосредственное знание: оно предваряет всякую нашу мысль: вне сего сознания невозможно было бы вообще мышление, цель которого всегда есть нахождение именно истинного решения.
На каком уровне ставится этот вопрос? Здесь мы встретимся с бесчисленным множеством расхождений. Оставляя позади все прочие, возьмем тот уровень, который соответствует нашей идее о Человеке. Человек по природе своей не может остановиться на середине, он должен идти до конца: он имеет в виду Перво-Истину, лежащую в основе всего существующего.
Что представляет собою Первая и Последняя Истина, вечно неизменная, всеобъемлющая? Вот, единственно насущный вопрос (ср. Лк. 10, 42). По мере того, как в нашем земном бывании мы претерпеваем неудачи, срывы, поражения, потерю дорогих нам лиц, уносимых смертью в неведомое нам “ничто”; после того, как переживаем падение многих идолов земли: науки, философии, искусства, гуманизма, политики, внутри вырастает не выраженное словом чаяние того, что пребывает непреложным.
Убедившись в недостаточности всех человеческих усилий достигнуть сию искомую нами вечную Истину, так, чтобы слиться с Нею, иметь Ее как свое личное достояние, я обратился к молитве, сначала не-христианской, а типа дальневосточных медитаций. Прошло немало времени, приблизительно 7-8 лет, когда я с большой силой увидел себя на ложном пути: в духе мне явился Тот, Кто сказал: “Аз есмь Истина” (Ин. 14, 6). О, этот светоносный момент, что вывел меня из ада смертной тьмы: всем существом я ощутил, что вступил на верный путь. Но как бы ни был он, путь, великолепен, он в то же время исполнен многих скорбей, прежде, чем мы достигнем Искомого (Ин. 16, 33).
Когда огонь веры в Него воткнулся в мое сердце подобно острию меча, тогда я преисполнился жизнерадостного вдохновения. Я еще не достиг Живой Истины, но само то вдохновение превращалось в ощущение Ее, становилось Ее присутствием внутри меня (ср. Евр. 11, 1). Я пытался найти возможно близкую аккомодацию моего умного зрения, чтобы яснее, как в фокусе, уловить очертания явившейся мне Святой Истины, но скоро догадался, что это было безумием с моей стороны: чем больше я всматривался, тем беспредельней становилась она.
Я не собираюсь писать о какой-то мною открытой доселе неведомой миру Истине. Я пишу о том, как мне дано было жить мое покаяние. Дух наш алчет, и жаждет познать Истину, т.е. то Перво-Бытие, которое никем и ничем не обусловлено: абсолютное Само-Бытие, о котором говорили Пророки Ветхого Завета, о котором свидетельствовали Апостолы Нового Завета (ср. Исх. 3, 14; Ис. 44, 6; Ин. 1: 1-4; Откр. 2, 13).
Мы не воображаем, да и не можем воображать Его, исходя из самих себя. Мы не творим Бога “по образу и по подобию нашему”. В благоговейной молитве мы ожидаем, что Он услышит наш вопль и даст нам о Себе “знак”. В болезни нашей мы открываем себя для восприятия ответа-откровения, от Него исходящего. Мы хотим “знать” Его, Виновника нашего бытия, “как Он есть”. Он являлся отцам нашим и прадедам, и мы свято храним как драгоценность полученное от них свидетельство. Доверяя им, мы веруем тому, что они сообщили нам, но вместе с тем, подобно Моисею, мы взываем к Нему: “Дай мне познать Тебя, как Ты есть в Твоей вечности”. Ибо, иное дело “вера от слышания” (Рим. 10, 17), и совсем иное — “знать Тебя”.
Едва мы решимся предать себя в “руки Бога Живого”, как сии руки бросают нас в такие просторы, о которых мы никак не подозревали. Мы приходим в ужас пред открывающимися нам безднами. Бог кажется нам “жестоким”. И однако, чрез причиненные нам “боли” неизъяснимым процессом внутри нас раскрывается способность созерцать сверх-образно — “как Он есть”... пусть еще “отчасти” (ср. 1 Кор. 13, 12).
Он есть Свет и Истина. И когда сей Истинный Свет (Ин. 1, 9) объемлет нас, тогда мы живем Его любовь и Премудрость. Мы бываем в радости, и на нас нисходит глубинное ведение, не как мысль, но как состояние нашего духа.
Он Сущий. В Нем нет ни начала, ни конца. Он Сам есть и Начало — Принцип всего существующего и бесконечный конец всех наших чаяний. Мы узнаем в сердце нашем, что Он хочет видеть нас совершенными, не менее, чем Он Сам (ср. Мф. 5, 48).
Истомленные тиранией низменных страстей, мы, естественно, молим Благого Господа, чтоб Его Дух почил на нас: Дух разумения путей спасения Его. И укрепляемые сим Духом, мы видим, что в трагических испытаниях освобождаемся мы от последствий падения; что в страданиях наших расширяется наше бытие, и мы становимся раскрытыми для иных великих миров. Мы преодолеваем замкнутость-эгоизм звериного индивидуума, выходим из полуживотного состояния: не знать нашего Творца. Постигая, что для меня, из “ничто” сотворенного, необходимо пройти чрез огненную боль, чтобы познать глубже “Мужа скорбей” (Ис. 53: 1-12), я с благодарной любовью принимаю сию святую боль. Она преисполнена смысла; она посвящает меня в тайны бытия, не только тварного, но и нетварного. Благодаря Ей — я становлюсь сострадательным, чрез нее (боль) я духом вижу всех других — страждущих: внутрь меня нисходит любовь Божия, сначала как сострадание всей твари, а в веке грядущем — как блаженство видеть спасенных во Славе Нетленной.
Маленькое отступление. Сказанное выше вовсе не значит, что мы культивируем “долоризм” психического порядка. Совсем нет. Но кто прошел чрез метафизические страдания духа, тому бывает ясно, что эта “боль” есть нечто качественно иное: необходимый “этап” в нашем вырастании от земных измерений до космических и даже более сего: вечных. Не только ли об этом Благая весть Христа: Евангелие?
