Андрей ЗУБОВ - ИСТОРИЯ РЕЛИГИИ
Душа-панян имеет определенный, но очень незначительный вес. С одной стороны под ней даже травинка не гнется, с другой, душа, положенная на землю, ясно отпечатывается.
В 1962 г. А. В. Смоляк спрашивала старого нанайца П. В. Caлданга каким образом шаман отыскивает черта, утащившего душу больного? Ответ был следующий:
– По следу. Черт нес душу; несколько раз садился отдыхать, клал душу на землю, а на ней отпечатывались все особенности, все физические недостатки больного (короткая нога, отсутствие пальца на ноге, руке и т. п.), по этому следу и шел шаман. Так же говорили и другие старики ульчи» [228].
В средневековой Западной Европе было распространено убеждение, что вес души – 3-4 унции. Рассказывали об умерших матерях, которые по ночам приходили кормить грудью своих маленьких детей. На кровати после этого оставался их след. «Душа бледна, нежна, ее нельзя схватить» – объясняли гренландские эскимосыинуиты миссионерам. И, однако, эта душа достаточно материальна, чтобы испытывать затруднение перед материальными преградами. У многих народов в самых различных концах земли существует уверенность, что в гробу умершего надо оставлять отверстие, дабы душа могла свободно выходить из гроба в большой мир. Так, в частности, поступают североамериканские индейцы – ирокезы и поволжские марийцы. Да и у восточных славян по сей день сохраняется обычай открывать окна в доме только что умершего человека, дабы душа могла свободно отправиться в свои странствования. Широко распространены также мнения, что душа не может перейти через воду. У бирманских каренов поэтому через ручьи протягивают нити – мосты для душ.
По представлениям нанайцев душа-панян может произвольно менять свои размеры, то она ростом с человека, то – около метра, то с мошку – «дунешь – улетит». Молодые нанайские вдовы, выходя из дома на улицу, трясли подол платья – считалось, что к нему могла прицепиться душа умершего мужа, которой будет неприятно, если женщина идет на любовное свидание «с другим». Обиженная душа могла наслать болезни на «изменницу». Вдовы этого боялись и предпочитали оставить ревнивую душу дома. Напротив, свекрови внимательно следили, чтобы овдовевшие невестки не трясли подол, уходя из дома и даже нашивали на платье колокольчики, дабы душа всегда знала, где находится женщина. Только когда через год после смерти панян удалялась навсегда в потусторонний мир, вдове можно было думать о новом замужестве. До этого в общественном мнении нанайцев ее любовная связь рассматривалась как прелюбодеяние и осуждалась. Именно панян после смерти человека сохраняла какое-то подобие личной, сознательной жизни [229].
Следует иметь в виду, что если для большинства нанайцев все эти качества имела одна душа – панян, то некоторые особо знающие шаманы и старики, говорили, что душ таких несколько. Но рассказы об этом отличались путанностью. Видимо, более тонкие различения душ в среде современных нанайцев забылись. Однако этнографический материал свидетельствует о явлении полипсихизма у многих неписьменных народов. У индейцев дакота, по сообщению французского миссионера начала XVIII пека Шарлевуа, существует мнение, что одна душа остается после смерти в теле, вторая – в его селении, третья отлетает в воздух, четвертая отправляется в страну духов. Карены, кроме ответственной за прижизненные поступки нравственной части души – тхах, знают еще двух личных жизненных духов – ла и кела [230].У индийских гондов также существует вера в четыре души. Древние римляне полагали, что после смерти плоть скроет земля, тень будет витать вокруг могилы, Орк (потусторонний мир) примет манов, а дух вознесется к звездам.
Полипсихизм – очень характерный момент религиозности неписьменных народов. В принципе, и в высоких религиях иногда имеется память о многих составляющих человека душах. Но все они настолько объеденены личностью человека, его богоподобной сущностью, что утрачивают особливую свою значительность. Древняя, читаемая уже в египетских текстах III тысячелетия до Р. Х., но присутствовавшая, по всей видимости, и много раньше, в доистории идея, что человек – образ Божий [Мерикара, 132], не позволяла человеку распасться на множество душ. Сколько бы энергий не сосуществовали в человеке, он оставался их хозяином и средоточием. Живая вера в единого Творца и Держателя мира делала и верующего таким же единством для сил, пребывающих в нем. Напротив, там, где Творец всяческих «выносился за скобки» сознания и ум погружался в стихию бесчисленных духов, человек также терял присущую ему цельность, его энергии обретали несвойственную ранее самостоятельность, персональность. Начинали «бродить, где хотели». Отсюда – актуальный полипсихизм практических всех неписьменных народов.
Нанайцы не потому только путались в счислении душ, что семидесятилетний период атеистической пропаганды коммунистической эпохи порядком «проветрил» их головы, но и потому еще, что ни предание, ни живой опыт, полученный шаманом в камлании, не позволяют сосчитать человеческие энергии. Коль они не центрованы личностью, число таких энергий – «легион».
«В психологии бессознательного, – указывал Карл Густав Юнг, – существует положение, согласно которому любая относительно самостоятельная часть души имеет личностный характер, то есть она сразу же персонифицируется, как только ей предоставлается возможность для самовыражения… Там, где проецируется самостоятельная часть души, возникает невидимая персона» [231].
ЧЕЛОВЕК- БОГ ИЛИ ЗВЕРЬ?
Впрочем, знание о человеке, как об образе Божием не вовсе отсутствует у неписьменных народов. Но, подобно представлению о Самом Боге-Творце, – это смутное припоминание, а не напряженно переживаемая реальность. Нигерийские ибо и племена Дагомеи, народы, стоявшие на пороге государственности ко времени начала колониальной экспансии в Экваториальной Африке, называли Бога-Творца и человеческую душу одним и тем же словом – Маву (Дагомея), Чукуву (ибо) – «так как душа от Бога вышла». Фоны Дагомеи поясняют, что человеческий дух сэ составляет частицу Маву, великого духа вселенной [232]. Одна из четырех душ гонда идет после смерти к великому Богу Бура. Нанайцы также объясняли А. Смоляк, что кроме уксуки и панян, человек имеет еще и эрген. «В представлениях нанайцев Амура эргени и панян – неадекватные понятия» – поясняет ученый [233]. Филолог Н. Б. Киле, сам по происхождению нанаец, объяснял: «Человек мира земного помимо эргэн имеет еще панян (дословно – тень). Это – душа земного человека… Эргэн же скорее не душа, а жизненная сила человека. Душой человека является лишь панян» [234].
Не следует, однако, спешить с выводом о тождественности понятия эрген, категории дух, пневма платонизма и христианства. Как вы помните, нанайцы часто называли Высшее Существо Боа Эндури – небесный дух. «Но, – добавляли они, – духи эндур имеются у всех людей, животных, деревьев. Когда умирает существо, душа отправляется к своему эндур» [235]. Эндур – эрген, а это понятие скорее всего тождественное, указывает не на подобие человека Богу, но скорее на то, что, созданный подобно всему прочему тварному миру, человек содержит в себе эту энергию творения, креативный импульс, слово, которым именно он был создан, то, что в письменных традициях часто называют «истинным именем», которым как бы позвал Бог свое творение из небытия в бытие. Такой дух, понятно, есть у всего созданного, и у животных, и у деревьев. Только упоминание, что «Боа Эндури как человек» является чуть заметным следом особенности человека, его богоподобности, схранившимся в верованиях сегодняшних нанайцев. Каким-то уголком религиозной памяти нанайцы сознают, что человек подобен Богу, но много яснее убеждены они в ином. В том, что человек тождествен всему тварному миру, имеет теснейшую связь и подобие со всем прочим творением. Различие между миром и человеком почти стерто, его уникальная особенность забыта.
«Душа – панян имеется, по мнению многих [нанайцев], не только у людей, но и у медведя, у тигра, иногда говорят, что и у других животных», – указывает А. Смоляк [236]. «Камчадалы, – писал исследователь Камчатки Стеллер в конце XVIII века, – верят, что каждое живое существо, даже мошка будут жить в подземном мире». Практически все североамериканские индейцы были убеждены, что каждое животное имеет свою душу, и каждая душа – будущую жизнь. Гренландцы думают, что душу больного человека колдун может заменить здоровой душой зайца или оленя – и тогда человек исцелится – сообщает со ссылкой на Крантца Э. Тайлор [237].
В северном полушарии, как в Старом, так и в Новом Свете повсюду распространено почитание медведя. Медвежьи праздники, на которых посвященные вкушают мясо этого зверя, правильным образом принесенного в жертву, – составляют главный нерв религиозной жизни многих народов. Медведь повсюду именуется братом, отцом человека. Он может превращаться в человека, а шаман – в медведя. Предания о сожительстве медведя с женщиной (то есть о единстве брачном, когда между мужем и женой происходит обмен качествами) во множестве имеются, даже среди русских (см. например, рассказ И. Бунина «Железная шерсть»), тем более обычны они среди туземных народов Сибири. Шведский ученый Карл-Мартин Эдсман сообщает, что в Скандинавии и Карелии широко распространено предание о супружестве женщины и медведя, который затем соглашается на уговоры брата своей жены и добровольно приносится в жертву, перед тем сообщая во всех подробностях тот ритуал, которым, должно быть, обставлено это и все последующие аналогичные жертвоприношения [238]. У тунгусских народов от брака медведя и женщины рождаются духи огня, то есть опять подчеркивается жертвенный характер этого союза.
