Эрнест Ренан - Апостол Павел
Это осуждение, которому подвергаются непознающие великой святости трапезы Господней, не есть вечная погибель, это временное испытание, даже смерть, т. к. последняя часто является душеспасительным искуплением. "От того, прибавляет апостол, многие из вас немощны и больны, и не мало умирает. Ибо, если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы; будучи не судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром" т. е. на вечную погибель. Пока апостол ограничивается приказанием, чтобы приходящие на агапу ждали друг друга, ели бы дома, если кто голоден, и сохраняли за вечерей Господней ее мистическое значение. Остальное он обещает устроить, когда придет.
Затем, апостол дает теорию проявлений Св. Духа. В туманно определяемые разряды "даров" , "служений" и "действий" он помещает тринадцать проявлений, составляющих всю иерархию, все формы сверхъестественной деятельности. Три проявления ясно указаны и подчинены друг другу; это: 1) функция апостольская; 2) функция пророческая; 3) функция учительская. Затем идут дары, служения и действия, которые, не сообщая столь высокого постоянного положения, служат к непрерывному проявлению Духа. Это: 1) слово мудрости; 2) слово знания; 3) вера; 4) дар исцелений; 5) дар чудотворения; 6) дар различения духов; 7) дар говорить на разных языках; 8) дар истолкования языков, когда на них говорят по предыдущему; 9) дела вспоможения; 10) заботы управления. Все эти функции хороши и полезны; они не должны ни умалять друг друга, ни завидовать друг другу; у всех один и тот же источник. Все дары исходят от Святого Духа; все "служения" исходят от Христа; все "действия" идут от Бога. У тела много членов, но все-таки оно одно; разрешение функций необходимо в церкви так же, как и в теле. Члены церкви точно так же не могут обходиться друг без друга, как глаз - без руки, голова - без ног. Стало быть, всякая зависть между ними неуместна. Конечно, они не равны по достоинству; но самые слабые члены именно и являются самыми необходимыми; самые скромные члены наиболее уважаются, самым заботливым образом охраняются, т. к. Бог пожелал вознаградить их, чтобы в теле не было ересей и зависти. Стало быть, члены должны заботиться друг о друге; если страдает один, все страдают; преимущества и слава одного заставляют радоваться за него и другой. Да и к чему тут соперничество? Есть путь, открытый всем, и лучший из всех, дар, стоящий далеко выше всех остальных. Вдохновленный поистине пророческим наитием и выведенный им из массы перемешанных с заблуждениями мыслей, которые он только что излагал, Павел пишет тут дивную страницу, единственную во всей христианской литературе достойную сравнения с речами Иисуса:
"Если я говорю языками человеческими и ангельскими, a любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, - нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, (Бога) подобно как я познан (им). А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше".
Если бы у Павла был опыт в экспериментальной психологии, он пошел бы дальше, он сказал бы: "Братья, бросьте иллюзии. Эти нечленораздельные бормотанья, эти восторги и чудеса - только ваши младенческие грезы. To, что есть не сказочного, вечного, - это то, чему я сейчас учил вас". Но тогда он не принадлежал бы своему времени; он не сделал бы того, что он сделал. Разве мало еще того, что он указал на основное различие между вечными, неувядающими религиозными истинами, и теми, которые исчезают, как грезы детства? Разве он не достаточно сделал для бессмертия, написав, что "буква убивает, дух вносит жизнь"? Горе тому, кто остановится на поверхностном и кто, из-за двух или трех воображаемых даров, забудет, что в этом странном списке, между диаконствами или харизмами первобытной церкви, числятся и заботы о страждущих, распоряжение милостыней, взаимное вспоможение! Павел ставит эти функции на последнем месте, как нечто незначительное. Но его пронизывающий взгляд и тут умеет прозреть истину. "Берегитесь, говорит он, наименее благородные члены наши окружены наибольшим почтением". Пророки, имеющие дар языков, учителя, время ваше преходяще; диаконы, самоотверженные вдовицы, управители имуществом церкви, вы останетесь; вы создаете вечное.
В подробностях указаний, относящихся к проявлениям духа, Павел высказывает свой практический ум. Он ставит пророчество гораздо выше дара языков. He отвергая вполне глоссолалии, он по ее поводу делает замечания, равносильные порицанию. Глоссол говорит не с людьми, а с Богом, никто его не понимает, он поучает только самого себя. Пророчество, напротив, поучает и утешает всех. Глоссолалия хороша только в том случае, если ее истолковывают, т. е. если другие верные, специально для того одаренные, вмешиваются и если им удается найти в ней смысл; сама по себе она подобна неопределенной музыке; слышен звук гусель или свирели, но непонятно, что играют на этих инструментах. Это как глухая труба: сколько ни звучи она, никто не повинуется непонятному сигналу и не готовится к сражению. Если язык произносит невразумительные слова, он говорит на ветер; речь на непонятном языке ничего не значит для ума. Итак, без толкования глоссолалии не должно быть. Мало того, глоссолалия сама по себе бесплодна; ум с ней остается без плода; молитва происходит внутри человека, и он в ней не участвует.
"Ибо, если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет "аминь" при твоем благодарении! Ибо он не понимает, что ты говоришь. Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается. Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками; но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтоб и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке. Братия! Не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, a по уму будьте совершеннолетни. В законе написано: "иными языками и иными устами буду говорить народу сему, но и тогда не послушают Меня, говорит Господь". Итак, языки суть знамение не для верующих, а для неверующих; пророчество же не для неверующих, а для верующих. Если вся церковь сойдется вместе, и все станут говорить незнакомыми языками, и войдут к вам незнающие или неверующие, - то не скажут ли, что вы беснуетесь? Но когда все пророчествуют, и войдет кто неверующий или незнающий, то он всеми обличается, всеми судится, и таким образом тайны сердца его обнаруживаются; и он падает ниц, поклонится Богу и скажет: "истинно с вами Бог". Итак, что же, братья? Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование, - все сие да будет к назиданию. Если кто говорит на незнакомом языке, говорите двое, или много трое, и то порознь, и один изъясняй. Если же не будет истолкователя, то молчи в церкви, а говори себе и Богу. И пророки пусть говорят двое или трое, а прочие пусть рассуждают; если же другому из сидящих будет откровение, то первый молчи. Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение. И духи пророческие послушны пророкам, потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира... Итак, братия, ревнуйте о том, чтобы пророчествовать, но не запрещайте говорить и языками; только все должно быть благопристойно и чинно".
Некоторые странные звуки, которые издавали глоссолалии и где смешивались языки греческий, сирийский, слова anathema, maran atha, имена Иисуса и Господа, сильно смущали простолюдинов. Павел, к которому и по этому поводу обращались, применяет то, что называлось "различением духов", и старается разобрать, что в этих бессвязных речах могло исходить от Св. Духа, что нет.
Основному догмату первобытной церкви, вере в воскресение и близкую кончину мира, отведено в этом послании важное место. Апостол восемь или девять раз возвращается к этому предмету. Обновление произойдет через огонь. Праведники будут судить мир, даже ангелов. Воскресение, из всех христианских догматов наиболее претивший греческим умам, является предметом особого внимания. Многие, допуская воскресение Иисуса, его близкое пришествие и обновление, которое он должен произвести, не верили в воскресение мертвых. Каждый смертный случай в общине вызывал соблазн и недоумение для них. Павел без труда доказывает им, что они непоследовательны: если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес; всякая надежда тщетна, христиане самые жалкие из людей, мудрее всех те, кто говорит: "Будем пить и есть, ибо завтра умрем!" Воскресение Христа обеспечивает воскресение всем. Иисус открыл шествие, ученики его последуют за ним в день славного его пришествия. Тогда наступит царствие Христово, всякая власть, кроме его власти, упразднится; смерть будет последним врагом, которого он истребит; все покорится ему, кроме Бога, покорившего ему все. В самом деле, Сын тотчас же восхвалит Бога и покорится ему, да будет Бог все во всем.
