Антон Тихомиров - Истина протеста. Дух евангелическо-лютеранской теологии
И у нас, как у христиан, нет ничего другого, кроме креста. Ничего другого не можем мы предложить и возвестить миру. Мы не лучше других людей, не праведнее, не благочестивее, не умнее, не дружелюбнее, не сильнее. Мы те, кто стоим перед крестом, не в силах отвести от него наших глаз. Христианство началось тогда, когда люди поняли, ощутили, что в распятии Иисуса Христа Бог открылся им, прикоснулся к ним, излился на них Своей непостижимой любовью. Все, что у нас есть, это «соблазн и безумие»[6] креста. Мы являемся христианами не потому, что у нас особо истинное вероучение, не потому, что у нас святая Церковь с ее порядками и богослужениями, не потому, что мы ведем себя «по-христиански», а только потому, что мы слушаем и говорим о кресте, предстоим пред крестом Христовым.
Да, перед крестом мы сталкиваемся с Самим Богом, сталкиваемся с невыразимой, страшной и спасительной Тайной Божьей. И, конечно, мы будем снова и снова переживать эту тайну, размышлять о ней, пытаться найти все новые способы сказать о ней друг другу и другим людям. Так рождается Новый Завет, а вместе с ним – христианская теология и христианское вероучение, христианское богослужение и христианская этика. Они – это способы размышлять и рассказывать о кресте на человеческом языке. Это неизбежно и необходимо. Только надо помнить, что всякое такое размышление, как уже говорилось, будет несовершенно и ограниченно. Поэтому никакая протестантская теология, благочестие или церковность не могут и не должны понимать себя как способ смягчить нашу встречу с крестом, сделать крест более понятным и менее страшным, все, так сказать, красиво разложить по полочкам. Напротив, они должны быть лишь все новыми и новыми указаниями на всю непостижимую глубину, парадоксальность и таинственность события креста.
Крест Христов – эта невыразимая словами истина стоит в самом центре христианской теологии и благочестия. И протестантская теология по-особому подчеркивает это тем, что отвергает все остальное, все не имеющее отношения ко Христу в качестве откровения, тем что целиком и полностью сосредотачивается на этом откровении Иисуса Христа распятого. В XX веке эта истина была особенно четко провозглашена в знаменитой Барменской декларации, которую приняла на своем Синоде в 1934 году так называемая Исповедующая церковь в Германии, церковь, объединявшая традиционных протестантов, которые противопоставляли себя стремлениям некоторых немецких христиан увидеть в Гитлере и событиях Третьего рейха новое откровение Божье. Текст первого артикула этой декларации звучит так: «Иисус Христос, как Он засвидетельствован в Священном Писании, есть единственное Слово Божье, которое нам надлежит слушать, которому нам надлежит доверять в жизни и смерти и которому надлежит повиноваться. Мы отвергаем ложное учение, будто Церковь наряду с этим единственным Словом Божьим может и должна признавать и другие события, силы, образы и истины в качестве Божьего Откровения и источника своего провозвестия»[7]. Таким образом, первая и самая важная особенность протестантской теологии в том, что она радикально сосредотачивается на Иисусе Христе и на Его кресте как на единственном откровении Божьем. Она подчеркивает это одним из важнейших своих принципов: solus Christus – только Христос!
Вера
Откровение – это то, что затрагивает, захватывает человека, вызывает у него веру. Вера является ответом на откровение или, лучше даже сказать, оборотной стороной откровения. Ведь без принятия откровения, без ответа на него откровение становится бессмысленным. Тогда ни о каком откровении вообще невозможно говорить. Откровение – это всегда откровение кому-либо. Откровение не может быть без адресата, не может быть устремлено в ничто. Откровение совершается с кем-либо и для кого-либо. Откровение, чтобы быть откровением, нуждается в том, кто его воспримет. Никто из нас не скажет о каком-либо событии: «Оно стало для меня откровением», если это событие его не затронуло, не заинтересовало, если оно прошло незамеченным. Откровение всегда совершается для человека. Человек, воспреемник откровения, является его необходимой частью, необходимым элементом.
Итак, говорить об откровении, не рассматривая при этом веру, говорить об откровении без веры просто бессмысленно. Речь об откровении – это всегда речь веры, речь изнутри веры. Вне моей веры в то или иное откровение этого откровения для меня просто не существует. Я его не воспринимаю как откровение.
Более того, Лютер мог так говорить и о Самом Боге. В своем Большом Катехизисе, в комментарии к первой заповеди, он пишет так: «Словом “бог” обозначается то, от кого мы ожидаем всяческих благ, и в чем мы ищем прибежища во всех скорбях, так что выражение “Иметь Бога” означает не что иное, как уповать на Него и веровать в Него от всего сердца. (…) только убежденность и вера сердца воздвигают как Бога, так и идола.
Если ваша вера и ваше упование правильны, то и ваш Бог также истинен. И, с другой стороны, если ваше упование ложно и ошибочно, то вы не имеете истинного Бога. Ибо вера и Бог существуют только вместе. Итак, я утверждаю, что то, чему вы отдаете свое сердце и на что вы возлагаете свое упование, является, по существу, вашим Богом»[8]. Вера и Бог существуют только вместе, вера воздвигает Бога. Бог без веры немыслим. Теперь, после того, что мы видели, размышляя об откровении, эти слова должны быть нам более понятны. Вера является неотъемлемым элементом откровения, а вне откровения никакого Бога нам не дано. Бог – не как продукт отвлеченных теоретических размышлений и умозаключений, не как «что-то» или «кто-то», кто есть «где-то там», а как Бог Живой, как живая, обращенная к нам, открывшаяся нам реальность – существует для нас только в Своем откровении и потому – только в нашей вере. Вопрос о том, существует ли Бог объективно – это ложный вопрос. Он пытается загнать Бога в рамки наших привычных субъектно-объектных отношений. Но эти рамки тесны для Бога. Если мы говорим о Боге, то мы не можем ограничиться только «объективным» языком. Более того, такой язык будет заведомо ущербен. Всякая речь о Боге, лишенная элемента субъективной заинтересованности, затронутости, бессмысленна и пуста. Это все равно, что размышлять о том, что такое «друг»: одно дело «голое» значение этого слова как его можно найти в словаре и совсем другое – друг как конкретный близкий вам человек.
Объективно говорить о Боге смог бы только тот, кто сумел бы встать над Богом. Ни мы и никто другой этого сделать по определению не может. Мы все, как говорят в народе, «под Богом ходим».
Именно поэтому вера является одним из определяющих религиозных понятий. И не случайно, что именно в протестантизме одним из важнейших принципов становится: sola fide – только вера! Однако и этот принцип, верность которому, по крайней мере на словах, провозглашают все протестанты, на деле часто оказывается именно в протестантизме роковым образом искажен. Поэтому нам необходимо получить более ясное представление о том, что же такое вера в подлинном протестантском понимании.
Часто многие проповедники считают, что о вере говорить нечего, что вера – это нечто вполне понятное, нечто, что само собой разумеется. Если спросить такого проповедника, что же такое вера, он, скорее всего, ответит вроде: «Вера – это уверенность в том, что мы нашим разумом не знаем и понять не можем, уверенность в том, чего мы не видим». На самом деле, такое определение или описание отнюдь не лишено смысла, если понять его правильно, однако в том смысле, какой в него обычно вкладывают, оно никуда не годится: вера здесь – это принятие чего-либо на веру. Простой пример: нередко в популярных христианских брошюрках можно прочесть призыв к неверующим: «Уверуйте в Бога. Да, вы Его никогда не видели. Но ведь вы не видели и атомы, из которых состоит этот мир, и, тем не менее, вы же верите в их существование». Авторы таких брошюрок исходят из только что обозначенного нами понимания веры. И на этом примере мы, как мне кажется, ясно можем увидеть, насколько оно ущербно: вера в Бога приравнивается к принятию на веру каких-то научных положений. Бог приравнивается к атомам или микробам, или вирусам, которых мы тоже не можем увидеть невооруженным глазом. Бог – это все же нечто большее, чем вирус. И, соответственно, вера – это тоже нечто большее, нечто совершенно иное, чем просто принятие чего-либо на веру. Что же она тогда такое?
Пожалуй, в большинстве хороших протестантских догматик и во множестве популярных книжек, написанных неплохими богословами, вера объясняется как доверие. И это уже куда более достойное объяснение, чем то, о котором мы только что говорили. Это объяснение веры как доверия заслуживает того, чтобы обсудить его подробнее.
Согласно такому объяснению, верить – это значит безусловно положиться на кого-то или на что-то, безусловно довериться ему. Слово «безусловно» очень важно, но им мы займемся позже. Пока ограничимся главным словом этого определения, словом «довериться». Такое объяснение может открыть нам многое в сущности веры. Здесь вера уже не принятие на веру каких-то положений, а некое отношение к кому-либо или чему-либо, то есть речь идет не просто о принятии каких-то фактов, а о живой связи с кем-то или с чем-то. Причем эта связь имеет яркую эмоциональную окраску. Доверять кому-либо – это значит определенным образом к нему относиться, ожидать от него чего-либо. От атомов, как таковых, мы ведь не ожидаем ничего, мы к ним абсолютно безразличны. Понятая как доверие вера, кроме того, совсем не должна означать абсолютной, железной уверенности в чем-то. Такой уверенности, которой иные проповедники требуют от своих прихожан, на самом деле, в природе не существует, разве что у душевнобольных и у самых последних фанатиков. Доверие может и должно нести в себе элемент риска.
