Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Иоанна
4. Что же значит: еже вемы, глаголем, и еже видехом, свидетельствуем? И у нас зрение достовернее других чувств: поэтому, когда хотим уверить кого-либо, говорим, что мы видели своими глазами, а не по слуху знаем. Так и Христос беседует с Никодимом по-человечески, заимствуя и отсюда подтверждение Своих слов. А что это именно так и что Христос не другое что хочет показать Никодиму и не разумеет здесь зрения чувственного, это видно из следующего. Сказав: рожденное от плоти плоть есть, и рожденное от Духа дух есть, Он присовокупляет: еже вемы, глаголем, и еже видехом, свидетельствуем. Но в то время этого еще не было. Как же Он говорит: еже видехом? Не явно ли, что Он говорит о знании самом точном и безошибочном? И свидетельства нашего никтоже приемлет. Итак, слова: еже вемы Он говорит или о Себе и вместе об Отце, или только о Себе; а слова: никтоже приемлет не выражают в настоящем случае негодования, а высказывают то, что было. Он не сказал: можно ли быть бесчувственнее вас, не принимающих того, что мы возвещаем с такою точностию? Нет, Он ничего подобного не сказал, показывая и в словах и в делах совершенную кротость. Он кротко и тихо предвозвещает имеющее совершиться; так и нас побуждает к кротости и научает, чтобы мы, беседуя с кем-либо и не убеждая, не досадовали и не раздражались. Человек раздраженный не только ни в чем не может успеть, но и делает других еще более недоверчивыми. Поэтому надобно удерживаться от гнева, а в своих словах убеждать других не только не гневом, но и не криком, так как крик – пища гнева. Будем же обуздывать этого коня, чтобы ниспровергнуть всадника; обрежем крылья гневу – и зло не поднимется высоко. Гнев – болезнь жестокая и опасная тем, что можем погубить наши души. Поэтому надлежит отовсюду заграждать ему вход. Несообразно, если мы можем укрощать зверей, а свои свирепствующие помыслы оставляем без внимания. Гнев есть сильный, все пожирающий огонь; он и телу вредит, и душу растлевает, и делает человека на вид неприятным и постыдным. Если бы человек разгневанный мог видеть себя во время своего гнева, то он уже не имел бы нужды ни в каком другом увещании, потому что нет ничего неприятнее лица раздраженного. Гнев есть какое-то опьянение или, лучше сказать, хуже опьянения и несчастнее беса. Но только постараемся не кричать, – и мы найдем сами лучший путь любомудрия. Потому Павел внушает подавлять не только гнев, но и крик, говоря: всяк гнев и клич да возмется от вас (см.: Еф. 4, 31). Будем же повиноваться этому учителю всякого любомудрия и, когда гневаемся на слуг, помыслим о собственных своих согрешениях и устыдимся их кротости. Когда ты бранишь его, он молча переносит брань; таким образом, ты бесчинствуешь, а он любомудрствует. Прими же это вместо всякого увещания. Хотя он и слуга, но он человек, который имеет и душу бессмертную, и такими же, как и мы, дарами украшен от общего всех Господа. Если же он, будучи равночестен нам в высших, духовных преимуществах, с такою кротостию переносит от нас огорчения, потому только, что мы имеем некоторое незначительное и маловажное преимущество пред ним, то какого прощения или извинения достойны будем мы, которые не можем или, лучше, не хотим любомудрствовать ради страха Божия, как любомудрствует он из страха к нам? Итак, воображая все это, помышляя о своих грехах и общем для всех человеческом естестве, будем стараться всегда говорить кротко, чтобы, соделавшись смиренными сердцем, обрести своим душам покой и в настоящей и в будущей жизни, – которого да сможем достигнуть и все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Беседа XXVII
Изъяснение 3, 12–13. Не должно стараться постигнуть разумом происхождение Сына Единородного. – Медный змей как прообраз Иисуса Христа. – Как Бог возлюбил мир. – Любовь Божия: чрезмерность Его благости к грешникам и неблагодарным. – Бог, чтобы спасти нас, не пощадил даже Сына своего Единородного, а мы щадим свои деньги. – Дурное употребление, делаемое из богатства. – Наша неблагодарность Иисусу Христу в лице бедных за все Его благодеяния нам. – Против тех, которые расточая все на роскошь, презирают бедных и не заботятся о их нуждах.
1. Что я многократно говорил, то и теперь скажу, и не перестану говорить. Что же такое? Что Иисус, намереваясь коснуться высоких догматов, нередко приспособляется к немощи слушателей и употребляет образ учения, не всегда соответствующий Его величию, но более приспособительный к ним. Учение высокое и важное и, однажды будучи высказано, достаточно может показать свое достоинство, сколько мы в состоянии слышать его, но, если о предметах, более простых и близких к понятию слушателей, говорить не часто, то и предметы высокие не скоро могут овладеть умом преклоненного долу слушателя. Потому-то Христос гораздо больше говорил о предметах простых, чем высоких. Но чтобы и это не причинило вреда в другом отношении, то есть чтобы не удерживало ученика долу, Он не иначе обращается к предметам простым, как предварительно высказав причину, по которой говорит о них. Так Он сделал и в настоящем случае. Сказав о крещении и рождении, совершающемся на земле по благодати, потом намереваясь приступить к слову и о собственном рождении, неизреченном и непостижимом, Он между тем еще медлит и не приступает. Потом высказывает и причину, по которой не приступает. Какая же это причина? Грубость и немощь слушателей. На нее Он и делал намек, говоря: аще земнаярекох вам, и не веруете: како, аще реку вам небесная, уверуете? Та к и м образом, где Он говорит о чем-либо простом и маловажном, там это надобно относить к немощи слушателей. Некоторые говорят, что выражение: земная здесь надобно разуметь о ветре, – как бы так Он сказал: Я показал вам пример из земных вещей, но вы и тем не убеждаетесь: как же вы можете понимать предметы более возвышенные? Но если Он здесь называет земным и крещение, не удивляйся. Он называет его так или потому, что оно совершается на земле, или сравнительно с Своим страшным рождением. Наше (в крещении) рождение, хотя и есть небесное, но, в сравнении с Его истинным от существа Отчего рождением, оно – земное. И справедливо, что не сказал: вы не разумеете, но: не веруете. Кто затрудняется и нелегко принимает то, что понятно для ума, тот справедливо может подвергнуться обвинению в неразумии; но кто не принимает того, чего нельзя постигнуть разумом, а только верою, тот заслуживает обвинения уже не в неразумии, а в неверии. Таким образом, не позволяя Никодиму испытывать своим умом сказанное, Христос еще сильнее продолжает обличать его в неверии. Если же наше (духовное) рождение надлежит принимать верою, то чего заслуживают люди, испытующие умом рождение Единородного? Но, может быть, кто-либо скажет: для чего было и говорить это, если слушатели не хотели верить? Для того, что хотя они и не хотели верить, но могли принять это и получить отсюда пользу люди последующих времен. Так, со всею силою поражая Никодима, Христос показывает наконец, что Он знает не только это, но и гораздо больше и выше этого, – что высказывает в последующих словах: никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий, сый на небеси (ст. 13). Какая же, скажешь ты, здесь связь мыслей? Весьма великая и тесная связь с предыдущим. Никодим сказал: вем, яко от Бога пришел еси Учитель (ст. 2); это самое теперь Христос и исправляет, как бы так говоря: не думай, что Я – такой же учитель, каковы были многие пророки, бывшие от земли; Я с Неба пришел. Из пророков ни один не восходил туда, а Я там всегда пребываю. Видишь ли, как и самое по видимому высокое еще слишком недостойно Его величия. Он не на Небе только существует, а и везде, и все исполняет. Но Он беседует, еще снисходя к немощи слушателя, чтобы мало-помалу возвести его к высшему. Сыном же Человеческим Он здесь называет не плоть Свою, а, так сказать, всего Себя по низшему естеству[33]. И обыкновенно Он называл всего Себя иногда по Божеству, иногда – по человечеству. И якоже Моисей вознесе змию в пустыни, тако подобает вознестися Сыну Человеческому (ст. 14). Опять и это по видимому не имеет связи с предыдущим; но (на самом деле) вполне соответствует ему. Сказав, что чрез крещение людям оказано величайшее благодеяние, Он приводит и причину этого, не меньшую самого благодеяния, – Крест; как и Павел, беседуя с коринфянами, соединяет вместе эти благодеяния в следующих словах: еда Павел распятся по вас, или во имя Павлово крестистеся? (1 Кор. 1, 13). Два эти благодеяния больше всех других показывают неизреченную любовь Господа: Он и пострадал за врагов, и, умерши за врагов, даровал в крещении всецелое прощение грехов.
