Том Гледхилл - Книга Песни Песней
Эта тема связана с темой последующих строк, а именно темой все преодолевающей силы истинной любви. Для того чтобы осмыслить эту тему более глубоко, мы должны лучше познакомиться с древнееврейским словом, переводимым как любовь. В различных формах оно встречается в Песни Песней семнадцать раз и почти всегда используется для описания страсти молодых возлюбленных (у них всегда весна). Но в данных стихах мы встречаемся с более философским осмыслением природы любви. Это слово используется здесь в более общем и абстрактном смысле, вне связи с фактическим опытом влюбленных. В оригинале Ветхого Завета слово, переводимое как любовь, имеет множество значений. Оно используется для описания дружбы и преданности, которые существуют между представителями одного пола, как в случае Давида и Ионафана (см.: 1 Цар. 18:1–3), Исаака и Исава (см.: Быт. 25:28), Руфь и Ноеминь (см.: Руф. 4:15). Это общее слово для обозначения любви в рамках супружеских отношений, например, Исаака и Ревекки (см.: Быт. 24:67). Взаимоотношения Яхве и Его народа также описаны этим словом (см.: Втор. 10:15). Оно используется для описания отношений, в которых первоначальным мотивом является физическое желание. Царь Соломон любил многих иностранок (см.: 3 Цар. 11:1). Сын Давида Амнон полюбил Фамарь (см.: 2 Цар. 13:1) и Самсон любил Далилу (Суд. 16:4,15). Так что это слово имеет разные смыслы.
То, что одно слово может быть использоваться в разнообразных контекстах, не означает, что древнееврейский язык был не способен различать разные формы любви. На самом деле в древнееврейском языке помимо общего термина, означающего любовь в целом, существует ряд других слов. В Септуагинте (дохристианском переводе древнееврейских Священных Писаний на греческий язык) обычно используется слово агапе как перевод на греческий язык общего древнееврейского термина для обозначения любви. Однако в Новом Завете под агапе уже понимается божественная любовь, то есть свободный дар любви без ожидания какой–либо награды и оценки. Сексуальная любовь, эротический импульс, требующий физического удовлетворения, обычно обозначается в греческом языке словом эрос, хотя иногда это слово имеет оттенок мистического чувства. Льюис популярно описал различия разных видов любви в своей книге «Четыре вида любви». Такая дифференциация чувства любви является полезной, но может завести слишком далеко, поскольку это во многом теоретическая классификация, не принимающая во внимание очень сложную интегральную природу любви. Существует тенденция девальвировать эрос в сравнении с агапе. Поскольку эрос всегда видится обольстительным и эгоистичным, тогда как агапе — бескорыстная производная воли. В таком случае эти два вида любви являются непримиримыми антиподами. Эрос, в соответствии с этой классификацией, всегда будет иметь низкую моральную ценность, в то время как агапе — высокую. Эрос рассматривается как проявление инстинкта, чувство импульсивное, неконтролируемое, даже иррациональное. Он — производная нашей телесной природы: нервной, биологической и физиологической. Но сводить эрос к функции тела неправильно. Мы опять пойманы в ловушку абстрактного деления наших тел на высший и низший разделы, где воля, ум и душа признаются за высшую сущность человека, а тело, эмоции, желания и инстинкты — за низшую.
Важно осознать, что грехопадение исказило и загрязнило каждую сферу человеческого существования. Ум, воля и душа стали слепыми, зависимыми и мертвыми. Людям стали свойственны жадность и похоть. Во Христе человек спасен целиком, поэтому нам не стоит отвергать ни одной сферы наших спасенных жизней.
Таким образом, действие, которое доставляет удовольствие другому, не должно обесцениваться только по той причине, что оно доставляет удовольствие тому, кто является его инициатором. Взаимное удовлетворение — это часть радости любви, а не эгоизм, помноженный на два. В отношениях людей бывает время, когда доставлять удовольствие другому будет нелегко для партнера. Но, конечно, любовь — это нечто значительно большее, чем удовольствие. Наша способность получать и доставлять удовольствие может уменьшаться с увеличением возраста, но любовь–то остается. Желание видеть другого удовлетворенным, преданность друг другу являются сутью преодолевающей эгоизм любви, которая не увядает (см.: 1 Кор. 13:13).
Поэтому любовь в Песни Песней — всеохватывающая. Она страстная, но и пугливая. Она удерживает, но и позволяет уйти. Она освобождает, но и связывает. Она укрепляет и отнимает силы. Она приносит суматоху и покой. Она торжественна и игрива. Она возвышенна в теории и приземлена в своем выражении. Она эгоистична и самоотверженна. Она дает и получает. Она стремится подарить удовольствие и она надеется получить удовольствие. Она пуглива и робка, хотя экстравагантна и храбра. Этот союз противоположностей, эта конфликтующая совокупность несовместимостей присущи такому сложному феномену любви между мужчиной и женщиной. Она превосходит логику и рациональность. Это любовь, которую переживают с болью и экстазом и о которой гениально сказано в Песни Песней (8:6):
Крепка, как смерть, любовь;
люта, как преисподняя, ревность;
стрелы ее — стрелы огненные;
она пламень весьма сильный.
Строчки стиха характеризуются синонимичным параллелизмом. Смерть — преисподняя, любовь — ревность, стрелы огненные — пламень. Первая строка звучит более сильно, чем вторая. Смерть — это активная сила; она держит свои жертвы в непреодолимом плену, которого никто не может избежать. Смерть призывает их к себе и тащит в свои объятия. Сила любви такая же, как сила смерти. Это не значит, что между этими двумя силами идет постоянная война. Здесь просто сравнение. Крепка, как смерть, любовь. Речь не о том, что любовь преодолевает смерть или что любовь сильнее, чем смерть, но что любовь держит свои жертвы в объятиях так же крепко, как и смерть. Для сраженного ею нет отступления. Процесс односторонний и безвозвратный. Любовь связывает неразрушимыми путами. Любовь, как и смерть, здесь почти персонифицирована: это внешняя сила, которая охотится, пересиливает и управляет своими жертвами. Однажды пораженный ею человек никогда не будет прежним. Вторая строка в буквальном переводе с древнееврейского читается так: «ревность непреодолима, как преисподняя».
В Новой международной версии Библии древнееврейское слово, буквально переводимое как преисподняя (ад), всегда передается словом могила[48]. Понимание контекста переводчиками упомянутого издания, в котором встречается это слово, приводит их к восприятию преисподней не иначе, как могилы — места, куда помещают умерших. Однако большинство комментаторов воспринимают преисподнюю как сферу мертвых, подземный мир, прибежище теней. Из–за разнообразия контекстов, в которых используется это слово в Ветхом Завете, нелегко дать точное определение преисподней. Похоже, что все люди — как хорошие, так и плохие — жили в преисподней после своей смерти в виде теней (фантомов) в нижних разделах вселенского океана (см.: Иов. 26:5), ниже основания гор (см.: Ион. 2:6). Это было место, где люди задерживались навсегда, область полного забвения (см.: Пс. 87:11,12), место одиночества и изоляции, полного отрицания жизни, один шаг от абсолютного несуществования; где те, кто усердно трудился в своей жизни, нашли покой и облегчение (см.: Иов. 36:17–19). При этом суверенная власть Бога распространяется и на преисподнюю (см.: Пс. 138:8), и Он Своей властью спасет оттуда праведных, освободит их от несправедливости, которая заставляла их страдать всю жизнь (см.: Пс. 15:10; 85:13).
Преисподняя — это нечто, характеризующееся как монстр с ненасытным аппетитом, с широко раскрытым чревом. Его чрево — это канал, ведущий в одну сторону, его голод никогда не утоляется. Такова же ревность любви. Негативный оттенок ревности отсутствует здесь. Так что, возможно, лучше всего это перевести не как ревность, а как страсть к одному человеку. В Песни Песней нет намека на саморазрушающую ревность, которая возникает из разочарования любовью в связи с вмешательством соперника, на болезненную нетерпимость к счастью и удаче других, непрерывное желание причинять боль прежнему партнеру. Это, действительно, непреодолимо, как преисподняя. Скорее Песнь Песней воспевает всеохватывающую страсть любви, ее рвение и пыл, которые не вынесут конкурентов.
Смерть здесь — персонификация силы, отрицающей жизнь. В хананитских легендах смерть (Мое на хананитском и древнееврейском языках) пребывает в состоянии циклического конфликта с Ваалом, хананитским богом погоды и плодородия. Когда Ваал побеждает, тогда идет дождь, зерна прорастают, скот накормлен. Когда Мос одолевает, тогда наступает неплодородие, засуха и голод.
