Софроний Сахаров - Видеть Бога как Он есть
Подобное познается подобным. Лишь персона способна познавать Живого Бога. Удаляется бессмысленное круговращение всего, что не-персонально. Земля, все миры, достигаемые нашим умом и убегающие в неисследимые дали, все говорит о Нем. “И без Него ничто же бысть, еже бысть” (Ин. 1, 3). “Что есть человек, что Ты помнишь его?” (Евр. 2, 6; Пс. 8, 5). Вот, Он Сам, первый, ищет быть с нами, чтобы сообщить нам полноту Своей неувядаемой жизни. Мы жаждем получить сей дар. Но опять и опять — мы никогда не должны забывать, что усвоение “всякого дара совершенного, нисходящего от Отца светов” (Иак.1, 17), связано с неизбежным распятием всего нашего существа. Мы должны уподобиться Его, Отца, Единородному Сыну, как Сей уподобился нам “во всем” (ср. Евр, 2, 18). Только при этом условии мы будем там, где Он (ср. Ин. 12,26), и уже никто не отнимет у нас сей святой радости (ср. Ин. 16, 22).
Великое слово — Я: оно означает персону. Самым существенным ее содержанием является любовь, раскрывающаяся прежде всего к Богу. “Я” не живет в спазме самолюбивого обращения на себя. Творимая волею Бога-Творца из “ничто”, погружаясь в себя, она пребудет в своем ничтожестве. Заповеданная Христом любовь к Богу до ненависти к себе, при отрешении от всех душевных и плотских связей, — выводит дух человека в просторы Божественной вечности (ср. Лк. 14: 26-27; 33; Ин. 12, 25; Мф. 16, 25). Любовь сия — атрибут Божества. Когда сила этой любви прикасается к сердцу человека, то раскрывает его до беспредельности: дает ему радость любовно обнять всю тварь, весь мир.
Полнота нетленной любви к Богу и ближнему чудным образом связывается с отталкиванием от самого себя даже до ненависти. Но это — святая ненависть: она дар Божий нам. Ею преодолевается наша смерть, стяженная в падении Адама. Чрез нее мы действительно приобщаемся вечности. Любовь до ненависти к себе возможна не иначе, как если Сам Бог соединится с нами и становится нашей жизнью.
Если бы Господь Иисус не открыл бы нам сию дивную тайну, то никто из смертных недомыслился бы до такого парадокса: возненавидь себя чрез любовь к Богу — и ты обымешь своей любовью все сущее. И Бог, и все богатство сотворенного Им бытия — становятся содержанием твоей жизни. “Я” забывает себя в порыве любви к Богу, но все же именно это “Я”, кто блаженно носит в себе и Небо, и Землю.
Мне и радость и мука говорить об этой любви, благодать которой я утерял. Не раз бывало в моей жизни по Богу, что как только я осознавал моим рассудком (“шуйца” моя) совершающееся со мною по Божиему снисхождению, так Свет покидал меня. Особенно я познал сие бедствие, когда был поставлен духовником. И до того времени я также переживал состояния покинутости Богом в связи с приближением к сердцу мысли или духа тщеславия, но тогда было менее трудно восстановить себя покаянием. Поведать же, как на площади, другим о даре Божием — много опаснее.
Господь хочет, чтобы мы были там, где Он (ср. Ин. 12, 26; 14, 3; 17, 24). Он дал нам повеление возненавидеть себя, потому что и Сам совершил сие по отношению к Отцу Своему, да и к нам, искаженным грехами. О, если бы видели, в каком мире живет Христос! Тогда бы мы оценили заповеди Его как невыразимо высокую честь: уподобиться Ему во всем.
В “те дни”, когда приблизились Его Гефсиманские и Голгофские страдания, Он решительно двинулся к тому, чтобы и как человек совершить подвиг истощания: “Отче! о если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! Но не Моя воля, а Твоя да будет... и был пот Его, как капли крови, падающие на землю” (Лк. 22: 42-44). Когда мы стоим пред заповедью возлюбить Христа до ненависти к себе (ср. Лк. 14: 26-27 и 33) и всему, что мы имеем в мире сем, то бываем близки к опасности сказать: “какие жестокие слова! кто может это слушать?” Господь же на это ответил: “никто не может прийти ко Мне, если на то не дано будет ему от Отца Моего”... С того времени многие отошли от Него... Но блаженный Петр почувствовал силу слов Христа: “Ты имеешь глаголы вечной жизни” (ср. Ин. 6: 60-68).
“Бог есть любовь... Любовь до того совершенства, что мы имеем дерзновение в день суда поступать в мире сем, как Он” (1 Ин. 4: 16-17). Та ненависть, о которой говорит Господь любви, в существе своем есть полнота кенотической любви Божией. Любовь, от Отца исходящая, влечет нас вслед за Христом. Видя себя в узах страстей безлюбовного эгоизма и не способными следовать за Ним, мы ненавидим себя. Сила боли этой святой ненависти выносит нас за грани времен и пространств. Тогда забывается и сия боль, и все преходящее, и остается с нами лишь стремление к любви. Так молится персона, отблеск Бога в нас и подобие Христу, молящемуся в Гефсимании.
Бог есть Любовь; и человек-персона одарен способностью воспринимать от Бога пламя сей любви. Бог есть Свет, в котором нет никакой тьмы; и мы призваны стать светом в Божественной вечности (ср. Мф. 13, 42). Богу все совершенно открыто, все ведомо Ему до конца; и человек-ипостась, включенный в Акт Божественного Бытия, чрез Бога и в Боге становится носителем всеведения (это показал опыт веков молитвы к Божией Матери и Святым). Бог все наполняет, везде присутствует, не Сущностью, которая абсолютным образом трансцендирует все тварное, но Своей жизненной энергией; и сыны Царствия, в Духе Святом, становятся как бы везде присутствующими: обращенные к Единому Богу, Святые в Нем видят весь мир.
Человек — тварная ипостась; однако в своем внутреннем существе как образ Абсолютного Бога и он есть некий всемирный центр, великий и дивный в своем конечном завершении чрез Сына, собезначального Отцу. Сие отчасти предугадывается в состоянии благодатной смертной памяти, когда человек свою смерть переживает как космическую катастрофу: в нем самом, для него самого с его смертью все умирает, даже и Бог, уже познанный до некоторой меры. Негативный характер этого опыта прелагается в позитивный опыт воскресения души, когда нисходящий на молящегося Нетварный Свет порождает в нем глубокую молитву за всего Адама.
Тварная ипостась-персона является богообразным центром: Творец относится к нему не как к Своему акту, но как к некоему факту даже для Него. Для ипостаси нет внешнего авторитета. В силу этого нет никого и ничего во всем бытии мира, что или кто мог бы навязать ему (человеку) свою волю, принудить к тому или иному выбору насилием, будь то во времени или в вечности. И Бог Вседержитель и Создатель всего сущего Своим явлением во плоти завершил Свое откровение нам чрез смерть на кресте о безмерности Своей любви к нам и тем “влечет” нас к Себе — Первообразу нашему (Ин. 6, 44; 12: 32-3).
Спасаемся мы только чрез веру во Христа, как извечную Истину Бытия несокрушимого. Он заключил Свое Истощание на кресте возгласом: “совершилось!. И, преклонив главу, предал дух” (Ин. 19, 30).
Непостижимо в полноте своей сие “совершилось”. Но в данном контексте я осмеливаюсь остановиться вниманием на том, что именно тогда закончилось откровение о кенотическом характере любви Божией; любви, свойственной персональному Началу.
На пороге моей физической зрелости (в 17-18 лет) Господь оставил меня, и я пал падением нашего Праотца. Не до конца удалился Он от меня, как я могу судить об этом теперь, но воззвал меня из темной бездны и приоткрыл мне духовную сущность первородного греха. Если понимать грех как уклонение от Бога и Отца в силу аберрации ли умственного видения бытия, или вследствие преступления против Его любви, то грех Адамов, т.е. мой, имел оба сии аспекта.
Человек, ощутив внутри самого себя отражение, отблеск Абсолютного Существа, рискует впасть в преувеличенное о себе понятие и взыскать нечто, превосходящее его меру. Находясь в подобной аберрации, он стремится утвердиться в своем видении, ошибочно приняв его за истину о себе. Именно сие претерпел Адам, а вслед за ним многие из его потомков повторили и продолжают повторять тот же грех. Человеку оказались не чуждыми гордые порывы безумной свободы. Всем нам необходимо знать эту правду о нас. Но роковое безумство, отлучившее нас от любви Отчей, может и должно продлить в нас святой страх и молитву с глубинным плачем. Мы — тварь. Абсолютное Истинное Существо даровало нам бытие и обещало приобщить нас Своей безначальной и бесконечной Жизни. Мы отвергли сие обетование и ринулись на пути к иному, воображаемому нами Абсолюту, слияние с которым обусловлено нашей персональной смертью.
Спасение от смерти приходит чрез принятие Христа; такого принятия, какого Сам Он ожидает от нас: “... если не уверуете, что это Я (Который открылся прежде Моисею на Синае), то умрете во грехах ваших” (Ин. 8, 24). Когда же мы веруем в Него, как Истину Бытия несокрушимого, тогда Дух Божий возносит нас в область Божественного Света.
Откровение чрез Христа состоит в том, что Абсолют Персонален, но Он не есть одна Персона (Магометанский генотеизм), а три Персоны, единые в Своей Сущности, в Своем Царстве, в Своей Славе, в Своем Действии: Христианский монотеизм. Чрез веру в сего Бога Любви, Святую Троицу, мы входим в Царство безначальное, сохраняя наше личное бытие. Здесь нам дается первая встреча с нашим Творцом; осуществление же искомого нами соединения с Ним лежит за пределами нашего земного бывания (ср. 1 Кор. 13, 12).
