Софроний Сахаров - Видеть Бога как Он есть
Человек-персона для себя самого выявляется в акте самосознания, самоопределения, в обладании способностью познавать не только мир тварных вещей, но и Божественное Бытие, т.е. Самого Творца. Он полнее сознает себя в пламени любви, соединяющей его с возлюбленным Богом. Любовь, соединяя его с Богом свойственным ей образом, дает ему познание Бога. Персональному началу в нас открывается Бог во свете и как Свет; в горении любви и как Любовь. В состоянии озарения Свыше созерцает человек евангельскую истину, как отражение жизни Самого безначального Бога в плане нашей Земли. В явлении нетварного Света познается слава Христа, как Единородного от Отца. Сей нетварный Свет являлся в веках тем, кто воспринял глубокой и несомненной верою Христа как Бога. Свет сей есть Энергия Божия, и как таковая, он есть Единый Свет Святой Троицы, Он, сей Свет, исходит от Отца; он есть Свет собезначального Отцу Логоса; он есть действие внутри нас Духа Святого. Его, Света, снисхождение на нас является как бы “личным откровением” тем, кто удостоился сей благодати. В силу этого благоволения Отца Небесного, Писания Нового Завета предстают духовному зрению в их неизменной в веках актуальности. Исчезает ощущение, что слово сие было дано когда-то в прошлом; оно несет в себе вечность, объемлющую всю протяженность времен (ср. Мф. 24, 35).
Личное откровение о Надмирном Бытии может прийти как бы внезапно, подобно блеску молнии. Но воспринятое внезапно, оно все же усваивается постепенно, в длительном процессе молитвенного подвига. С первого прикосновения светоносной благодати существенное содержание явленного познания бывает внутренне ясным; в душе нет потребности изъяснения переживаемого в рациональных понятиях: она удивляется благости Божией и всецело заполнена присутствием Духа Божественного в ней. Когда же Свет сей отступит от души, тогда тихий восторг ее сменяется печалью, и естественно растет жажда более совершенного, т.е. непреложного и неотъемлемого единения с возлюбленным Богом.
Первый, кому открылся Абсолютный Бог как персона — был Моисей. Но и его исключительный гений не смог воспринять всей глубины явленного ему “Аз есмь” (ср. Исх. 33, 23). Из истории Богооткровенной религии Ветхого Завета мы видим, что ни один пророк не достиг всей полноты, свойственной персональному началу. Образ сего бытия с великой силой был явлен миру Христом. Но далеко не все уразумели его, как должно. Даже в христианской исторической Церкви этой формы бытия достигали лишь единицы на поколения. Редки сии герои веры, но их влияние распространяется на все множество членов Церкви. Следуя за избранниками Бога Вышнего, не поддающееся учету число благочестивых подвижников становились в ту же перспективу, хотя и не достигали ее вершин. Так я рассматриваю себя самого. Старец Силуан был на моем жизненном пути важнейшим событием: благодаря ему я так близко в течение ряда лет был зрителем, и даже учеником, подлинно христианской жизни. Его молитвам обязан я несравненно более, чем всем другим моим наставникам. А среди них было несколько выдающихся представителей нашей Церкви: облагодатствованных аскетов, в монастырях и в пустыни; епископов и священников; также и профессоров богословской школы.
Старцу Силуану в начале его монастырской жизни явил Себя Господь в великом Свете, как я пытаюсь описать сие событие в моей о нем книге. Тогда “познал он Бога Духом Святым”; тогда ему было дано насладиться “неописуемым Христовым смирением”, и он стал молиться за весь мир, как за самого себя. Нет нужды говорить, что это духовное состояние идет далеко за пределы человеческой этики; что ему, Старцу, дано было жить в сфере сего Света, дышать воздухом горнего мира.
Процесс моего роста был медлительным, по сравнению с ним. Но и то, что я получил, — незаслуженно велико для меня. Позднее, уже в пустыне, моему духу-уму в молитве пришло уразумение онтологического места персонального начала в Бытии Божественном и человеческом.
Да не покажется противоречивым, что в одиночестве пустыни я глубже осознал Ипостасное Начало. Уверен, что это было следствием моего стремления все жить во Христе, чрез Его Ипостась. Без Него я не знаю ни Бога, ни Человека. В пустыне же более, чем в других местах, и мне бывала дана молитва за весь мир, за все человечество, за всего Адама. Чрез молитву “весь Адам” перестает быть продуктом усилий воображения: становится конкретной реальностью, действенным содержанием созерцания. Глубокому состраданию всему человечеству содействовала и мировая война (вторая). Да не вменится мне в безумие или чрезмерное дерзание считать ту молитву даром от Бога, как некую отдаленную тень Гефсиманской молитвы Христа.
Когда Живой Бог — Аз есмь Сый — приходит в сердце, тогда радость души полна Света. Он тихий, Он кроткий. Я могу говорить Ему — Ты. И в этом — Аз —, и в моем Ты — все Бытие: и Бог и сей мир. Он самосущий, Он любящий. Он смиренный. И вместе беспредельно могущественный. Его очам открыто и проницаемо все сущее. “Нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его” (Евр.4, 13). Всякий момент моей жизни, каждое биение сердца моего — все непрестанно во власти Его. Все мое бытие, и временное, и вечное, от него даруется даже до деталей; кроме моих грехов, о которых Он знает, но в которых не участвует. Когда я в Нем, то и “я есмь”. Если же вне Его, то я умираю. Когда Дух Божий нисходит на меня, тогда я люблю Его всем моим существом. Такое состояние я живу как мое личное, а не как нечто вне меня сущее. Но даже и из моего опыта я знаю, что сия жизнь от Него нисходит на меня. Чрез Его пришествие внутрь меня, следовательно чрез соединение с Ним в самом Акте Бытия, я живу, как Он; Он моя жизнь; Его Жизнь — моя. В часы Его пребывания со мною — я познаю, что Он есть Любовь. Однако странная, особенная любовь, которая никак не может прийти человеку на ум или в сердце, если он, человек, в мышлении о сем предмете отправляется от самого себя, как он есть ныне, в падении своем.
Любовь Бога — кенотическая. Он открыл нам тайну Своего Бытия, заповедав нам любить Бога до ненависти к себе (ср. Лк. 14: 26-27, 33). Открывает Он нам тайны не чрез отвлеченную философию, а бытийно, т.е. включая нас в Свое Бытие так, что оно становится нашим. Именно так живем мы сей дар.
Частое явление, которое я встречал на Святой Горе Афона: монах весь в Боге; он во Свете, и Свет сей в нем. Но у него нет рассудочной реакции на сие событие: оно ему представляется естественным состоянием.
Тайна Божественного Кенозиса — непостижима твари: беспредельный Бог, пребывая неизменно в полноте Своего всемогущества, умаляется до края, “до конца” (ср. Ин. 13, 1). И это характерно для вечной жизни Бога. Она, тайна, нам не доступна, потому что мы живем сие истощание-кенозис как смерть; и это — доколе не снидет на нас благоволение Вечного Бога. Ни один из человеков не может следовать за Христом, если нет с ним силы Отчей (ср. Ин. 6, 65). Не может естественный человек, доколе не родится он Свыше (ср. Ин. 3, 3), воспринять евангельское слово как благую весть об обожении человека чрез сообщение ему Божественной вечности в его, человека, неотъемлемое обладание. Заповеди Христа суть не иное что, как самооткровение Бога, как проекция Его бытия в плане Земли. Да, в них, заповедях, ощущается запах — для одних смертоносный, на смерть; а для других — живительное благоухание на жизнь нетленную. Но как подойти к сему таинству (ср. 2 Кор. 2, 16)? Начало сему — молитва, хотя бы отчасти подобная Гефсиманской.
“Аз есмь Сый”... Да, только Он и есть воистину Сущий. Все, что существует во всем космосе, вызвано из “не-бытия”, и не иначе, как по воле Его. Разумное прикосновение к Нему не проходит бесследно: познавший Его любовь — уже не отойдет от Него во веки (ср. Ин. 10: 28-30). Ум такового перерождается: прежде он был склонен повсюду видеть детерминированные космические процессы, теперь же все начинает воспринимать во свете персоны.
Подобное познается подобным. Лишь персона способна познавать Живого Бога. Удаляется бессмысленное круговращение всего, что не-персонально. Земля, все миры, достигаемые нашим умом и убегающие в неисследимые дали, все говорит о Нем. “И без Него ничто же бысть, еже бысть” (Ин. 1, 3). “Что есть человек, что Ты помнишь его?” (Евр. 2, 6; Пс. 8, 5). Вот, Он Сам, первый, ищет быть с нами, чтобы сообщить нам полноту Своей неувядаемой жизни. Мы жаждем получить сей дар. Но опять и опять — мы никогда не должны забывать, что усвоение “всякого дара совершенного, нисходящего от Отца светов” (Иак.1, 17), связано с неизбежным распятием всего нашего существа. Мы должны уподобиться Его, Отца, Единородному Сыну, как Сей уподобился нам “во всем” (ср. Евр, 2, 18). Только при этом условии мы будем там, где Он (ср. Ин. 12,26), и уже никто не отнимет у нас сей святой радости (ср. Ин. 16, 22).
Великое слово — Я: оно означает персону. Самым существенным ее содержанием является любовь, раскрывающаяся прежде всего к Богу. “Я” не живет в спазме самолюбивого обращения на себя. Творимая волею Бога-Творца из “ничто”, погружаясь в себя, она пребудет в своем ничтожестве. Заповеданная Христом любовь к Богу до ненависти к себе, при отрешении от всех душевных и плотских связей, — выводит дух человека в просторы Божественной вечности (ср. Лк. 14: 26-27; 33; Ин. 12, 25; Мф. 16, 25). Любовь сия — атрибут Божества. Когда сила этой любви прикасается к сердцу человека, то раскрывает его до беспредельности: дает ему радость любовно обнять всю тварь, весь мир.
