Николай Японский (Касаткин) - Дневники 1870-1911 гг.
Разговор о Грузине и проекте Миссионерской Академии Митрополита Филарета, о Пашкове и письме Преосвященного Фео-фана («попы в черной и белой шляпе»).
26 мая 1880. Понедельник
<...> Осматривал Филаретовское Женское Училище, для духовных девочек. Там теперь живут триста сорок, ходят, кажется, с сотню. Видели девушек — в столовой, за чаем; в церкви, за молитвой; в зале, где я им сказал несколько слов; видели их классы, дортуары, умывальные. Все вообще производит очень хорошее впечатление. Заведение осматривали как оно есть — нас не ждали (разбросанные по окнам учебники)...Чистота везде (и в этом, и во всех женских заведениях) — необыкновенная. Не забыть бы сказать Марии Александровне Черкасовой об ее товарке Завары- киной: «Пусть»-де «сама о своих нуждах пишет». Велела также напомнить о ней Марье Николаевне Струве — отцы знакомы были, кажется.
27 мая 1880. Вторник
<...> Заехали в Классическую Женскую Гимназию Мадам Фишер. Видели половину воспитанниц. Я поблагодарил их за пожертвование для Миссии. Осмотрели комнаты; попросили сыграть на фортепиано, что сделали две племянницы Преос-вященного Алексия с двумя классными дамами, в восемь рук. Осмотрели сад, видели куропаток. Заведение — очень серьезное. Готовятся женщины серьезные по образованию, которые будут в состоянии приготовлять и мальчиков к поступлению в гимназии. Дай Бог процветания! Вернувшись, продолжал укупоривать вещи. Была Всенощная — Отдания Пасхи; но я только мимобеганьем слышал пение Ирмосов «Воскресения День»; в церковь, к несчастью, некогда было. Приготовили к отсылке восемнадцать ящиков; гимназисты-карапузы сделали надписи. После Всенощной вечером позвали к Преосвященному, где пили чай М-me Фишер с воспитанницами — человек восемь; они часто бывают у Владыки; «Мы — саранча Саввинского Подворья», — пошутила М-me Фишер. С Филиппычем, келейником Владыки, съездили в баню, на ЭТОТ раз очень хорошую, только полы и скамейки — каменные (холодно); цена — пятнадцать копеек. Лег спать с головною болью — от усталости, должно быть.
В Троицко-Сергиевой Лавре
28 мая 1880. Среда
Утром отослал ящики на железную дорогу, в товарный поезд. К Обедне не поспел, и тоже только мимоходом слышал пение Пасхальных Часов. Преосвященный Алексий поехал в Чудов монастырь по случаю совершающегося сегодня в Петербурге погребения Государыни Марии Александровны; Митрополит совершает Заупокойную Литургию, а после будет Панихида. Я с двенадцатичасовым поездом отправился в Лавру, вчера предупредив телеграммою Наместника, отца Леонида, о том, что Митрополит позволил мне на Вознесение служить в Лавре. В Посаде, на станции, встретил монах, и карета была прислана. Комнаты отведены очень приличные. Отец Леонид любезно принял, угостил обедом, после чего я осматривал Лавру в сопутствии келейника, отца Алипия, бывшего на Афоне и в Иерусалиме. Богомольцев столько теперь здесь, что в соборе Преподобного Сергия невозможно было пройти приложиться к мощам; по случаю свободы еще от сельских работ всегда в это время бывает много. Слазил на колокольню и оттуда любовался Лаврой и видами; на восток — скит, несколько правее — Вифания. Церквей видно в Посаде пять, в дальних селах — больше того. Большой собор поправляют теперь — под полом проводят трубы, чтобы не было сыро. В шесть часов началась Всенощная и шла до половины десятого; я выходил на Литию и Полиелей, после чего помазывал священным елеем народ до самого Отпуста, а осталось еще, говорят, на час; меня уже позвали в Алтарь, а жаль было оставить народ — с таким усердием богомольцы подходят. После Всенощной с балкона отца Леонида слушали пение соловья в лаврском саду, причем он рассказывал о себе (как попал в Лавру), о Кротковой и ее интригах и прочее.
29 мая 1880. Четверг.
Вознесенье
В Троцко-Сергневой Лавре. Спал дурно — пуховики были, и вечером чаю напился. Утро — прекрасное. Когда зазвонили, с наслаждением купался в волнах звуков дивного лаврского Царь- Колокола в четыре тысячи пудов. Звуки — чистые, густые, заставляющие воздух дрожать. До службы, с семи часов осмотрел литографию, где был десять лет назад. Всех произведений ее по экземпляру предложили в подарок. В помещение фотографии; предложили и здесь по экземпляру; хорошо, если пришлют. И самого сняли здесь. К Обедне. После службы с час благословлял богомольцев. Обед, на котором был и ректор Академии, Протоиерей Сергей Константинович Смирнов, — простой и дельный человек. Наместник взял меня в карету и повез осматривать Вифанию; в церкви Платона — семинаристы, в соборе — все по- старому, в Крестовой церкви Платона — иконостас из занавеси, в комнатах — Леонид, кричащий. К счастию, отсюда уехал; а я спокойно осмотрел Семинарию с инспектором, Архимандритом. В классе, в жилых комнатах, где и койки же, везде — пыль и бедность; по полу от выбитых сучьев ходить трудно. Бедность поразительная. В библиотеке видел кипы царских писем к Платону; между прочим — письмо Павла с угрозами (что Платон не хочет ордена). Семинаристы очень понравились — бодры, здоровы, лица осмысленные, благовоспитанные, одетые весьма порядочно. Приглашал в Японию, когда кончат курс в Академии. В скит. С трезвоном встречать и провожать везде велел Наместник; надоели. Осмотрел церкви (внизу и вверху, где все — деревянное, но драгоценное), столовую (где пил квас — весьма хороший); показывал все отец Антоний, Игумен. Потом смотрел древнюю церковь и комнаты Высокопреосвященного Филарета. Простота во всем поразительная. В домик Наместника, против пчельника. Отец Антоний принес подарок скита — резные вещи. Малина и клубника — угощение; чай и мед. Съездили отсюда к Пещерам; осмотрели Пещеры; поклонился Чудотворной Иконе Черниговской Божией Матери и купил за шесть рублей иконку ее. Пономарь подарил свое произведение — живущий в пещере. В Киновии видел трех братьев — основателей ее с отцом (ныне умершим); кладбище лаврских иноков у озера. Вернувшись в
Скит, с отцом Леонидом съездили в Пустыньку — верст пять отсюда, в лесу. Женщины здесь, как и в Скиту, не бывают. Но на Пещерах и в Киновии бывают; на Пещерах выстроены гостиницы. Непочтительная дама в белом. В Пустыньку и оттуда ехали шагом; отец Леонид страшно надоел болтовней о своих заслугах и бранью всего нынешнего, в котором забывает себя одного. Тишина в Пустыньке — привлекательная. Едва упросил не звонить. Красоты и великолепия всех храмов здесь и в Москве не опишешь и не упомнишь. Вернувшись в Лавру, у себя виделся с магистром Соколовым, земляком, принесшим свое магистерское сочинение о протестантах; с отцом Иосифом, которого звал в Японию учить певчих (и согласился). К отцу Наместнику ужинать. Странное явление неприличного гнева его, лишь только — о певчих. «Не позволю взять никого! Митрополиту пожалуюсь! Не подговаривайте! » Горькие чувства и мысли испытал я — не за отца Иосифа, которого, возможно, я и не взял бы, а за отца Леонида. Что за феномен! Поужинали мирно, но мне вспомнилось... Вот она, дружба-то! И христианское участие тоже! Как до дела — и не выслушивают, сейчас в бороду готовы вцепиться. Впрочем, — не из духовных, а из военных; шпицрутенное и благочестие. Приятнейший из дней крайне испорчен был под конец. В первый раз в жизни наткнулся на такое непонимание интересов Церкви в лице видном.
В Лавре и в Москве
30 мая 1880. Пятница
<...> Отстояв конец Обедни, вышел служить пред Мощи Преподобного Сергия. Пели все певчие; народу — полон Храм. А мне грустно-грустно было, что до сих пор из Лавры и Москвы нет тружеников для Миссии и, прикладываясь к Мощам Свято-го Сергия, я не мог воздержаться умственно от жалобы: «Буду судиться с тобою пред Господом — отчего не даешь миссионера в Японию». <...>
1 июня 1880. Воскресенье
<...> Вернувшись, у Преосвященного Алексия встретил знаменитого писателя Фед. Мих. Достоевского. Уверения его о ни-гилистах, что скоро совсем переродятся в религиозных людей и теперь-де из пределов экономических вышли на нравственную почву; о Японии: «Это желтое племя, — нет ли особенностей при принятии христианства?» Лицо резкое, типичное, глаза гордые, хрипота в голосе и кашель — кажется — чахоточный.
2 июня 1880. Понедельник
<...> Поехал в Данилов монастырь. От отца Амфилохия получил его сочинения — денег, говорит, нет; старец — очень сим-патичный и преданнейший своему предмету археолог. Застал его за завтраком; скатерть — грязная, кушанье — простейшее, и тут же, на окне, — только что написанное для печати (у ворот застал и лошадь, чтобы везти в типографию). Поклонился мо-гилам Гоголя, Хомякова, Самарина, Никифора Феотоки. Отец Амфилохий показал Храм; поклонился и помолился Святым Мощам ьснязя Даниила и Чудотворной Иконе Святого Кассиана Римлянина. Отец Амфилохий из окна Алтаря показывал вид, по его словам, восхитительнейший (в сущности — грязнейший) на Москву-реку. В Донской монастырь. Наместник, отец Аркадий, не имея права без Преосвященного Хрисанфа распоряжаться имением обители, пожертвовал от себя сто рублей. Потом любезно показал Храм Донской Иконы Божией Матери (где в это время работали красильщики); Храм, в котором чернь на хорах нашла в моровой бунт Преосвященного Амбросия и убила, выведши; потом смотрели кладбище, где между прочим могила гр. Мамонова, считавшегося сумасшедшим; видели Теплый Храм, в котором похоронен убитый Преосвященный Амбросий и мавзолей ему; граф Протасов (Прокурор), Голицын и прочие. Осмотрел потом Донское Духовное Училище. Учеников — около двухсот, из которых половина здесь же живущих. Смотритель — Александр Михайлович Боголюбский, кандидат Московской Духовной Академии, сын Московского Протоиерея и родной племянник Преосвященного Платона Костромского, которого «Догматика» переведена на японский. Училищем он управляет прекрасно. Видели классы, спальни, столовую; все — чисто. Дети с ним — свободно и ласково; показывали на счетах, пели много и стройно.
