К. Любарский - Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах
(Я искренне надеюсь, что никому не придет в голову «опровергать» этот тезис примерами конкретных пар, где была любовь, но не было физиологии. Думаю ясно, почему это не контрдовод. Если же кто ещё сомневается в верности тезиса, пусть себе представит однополое общество. Есть ещё правда, изящно выражаясь, «феномен Марселя Пруста». Но обо всём этом можно говорить лишь преломляя истину через призму эстетизма. Реальные наблюдения быстро отбивают охоту кокетничать с этой темой).
Точно так же обстоит дело и с этикой. Лишите этику её биологической основы — и ничего не останется! Нельзя человеку навязать то, что не в природе его. «Гони природу в дверь, она влетит в окно».
Процитирую (немного длинновато) уже упомянутого мною Ганса Селье:
К сожалению, почти все существующие философские концепции, существующие кодексы поведения страдают… недостатком: они вообще не учитывают биологических законов. В основе христианской нравственной концепции лежит известная всем заповедь: «возлюби ближнего, как самого себя». Кажется, что это очень хорошая, привлекательная основа поведения. Почему же за 2000 лет эта заповедь так и не была реализована? Да потому, что она противоречит законам Природы, её невозможно осуществить… Однако, из того факта, что человек не может любить ближнего как самого себя, вовсе не следует, что он должен действовать обязательно против этих ближних… Инстинкт самосохранения не находится в противоречии с другим естественным побуждением — стремлением к альтруизму, желанием помочь другому существу. Напротив, альтруизм можно рассматривать как форму коллективного себялюбия, который повышает жизнеспособность каждого организма… Я не способен выполнять заповедь «возлюби ближнего, как самого себя». Нельзя любить по приказу… Однако, если сказать: «заслужи любовь ближнего своего» — это будет в русле того, что заложено в природе каждого человека, будет естественно и исполнимо. Это и будет основной заповедью той концепции, которую я называю «эгоистическим альтруизмом»… Средства для завоевания «любви» — это добрая воля, уважение, полезность, труд, создание материальных и духовных ценностей, нужных людям, обществу. Такое стремление делает жизнь устойчивой, защищает человека от стрессов.
Вот, собственно, всё, что я хотел сказать в этой связи. Странно, что Гриша этого не понял и счёл нужным мне объяснять, что этика — это не только биология…
Ну, что касается Гришиного прогноза, что за связь этики с выживанием вида меня верующие заслуженно высекут, то — посмотрим! Я ведь колобок –
Я от бабки ушёл,
Я от дедки ушёл…
Конечно, я надеюсь, что верующие прочтут моё письмо более внимательно, чем это сделал Гриша.
***2.6.75
(Владимирская тюрьма)
Г. С. Подъяпольский
Письмо К. А. Любарскому (от 18.06.1975)
Ты упрекаешь меня, что невнимательно читаю твои письма. Тут уж пойми наши конкретные обстоятельства: письма твоего перед собой, отвечая, не имею, отвечаю как запомнилось с одного прочтения, и, конечно, мог не запомнить некоторые детали и контексты. Впрочем, все мы грешим часто тем, что отвечаем на собственные мысли больше, чем на мысли нашего собеседника, и если ты полагаешь, что свободен от этого греха, то заблуждаешься глубочайшим образом. Возможно, и я заблуждаюсь, но мне кажется, что я здесь даже более аккуратен, чем ты, и меньше пропускаю твоих доводов, чем ты моих. Впрочем, если действительно так, может быть оттого, что пишу я тебе лично в большей степени, чем ты лично мне. Но перейдём к конкретным примерам. Отвечая тебе по вопросу о биологических истоках морали, я, видимо, действительно несколько оторвался от твоего контекста, то есть отчасти забыл, что цель твоего экскурса была показать верующим, что мораль может быть объяснена на основе гипотезы об происхождении человека от обезьяны, и не требует непреложного объяснения сотворением по Божьему образу и подобию. Так как лично мне такой упор не очень нужен, и по той же причине самый такой контекст не очень привлёк моё внимание при однократном прочтении, я и ответил на него из несколько иной презумпции, то есть из очевидной презумпции у морали и биологических истоков, и крен в сторону биологии показался мне излишним и чрезмерным. Это и вызвало у меня (видимо, неправильно) впечатление, что биологическим истокам морали ты вообще придаёшь преувеличенное значение. Поэтому мой ответ и был на другую тему, то есть о фактическом значении биологических истоков для человеческой морали (по-моему всё-таки не слишком большом). Но вот от этой темы ты легко отмахнулся, сославшись на то, что отличие человеческой морали от биологической тривиально, так что говорить на эту тему вроде и вообще не стоило. И сравнение с любовью в пояснение привёл.
Но ведь биологический генезис, во всяком случае для нас с тобой, тоже тривиален, и наш с тобой разговор, видимо, должен заключаться не в указании на взаимные тривиальности, а в разъяснении, почему ты упираешь в этой теме на одну тривиальность, а я на другую. И вот, говоря по чести, хотя я сам дал уже выше объяснение твоему упору на биологическую тривиальность, я не вполне уверен в этом объяснении, и подозрение в твоей упрощенной биологизации не совсем сбросил со счетов. Под классификацией «тривиально» не скрывается ли примерно: «ну да, конечно, есть, но не имеет большого значения»? Грубый тезис в моём письме (то есть о тривиальном наличии трансформации от биологии к социологии) ты увидел, а вот более тонкий об относительной независимости функционирующей структуры от генезиса игнорировал вовсе — для меня же центр моего возражения был именно в нём. Констатируя остающееся у меня ощущение взаимного недоумения, оставляю эту тему… Нет, не оставляю, ещё одно: твоё сравнение с любовью остроумно, но убедительно ли? А что, если мораль дальше отошла от своих биологических истоков, чем любовь? Наука, например, тоже имеет, надо думать, биологические истоки. И что современные научные представления отличаются несколько от этих истоков — очевидная тривиальность. Снимает ли это и исчерпывает ли это, думаю, не столь уж простой вопрос — скажем, вообще в соотношении биологического с надбиологическим в современном сознании? И даже в специфически научном сознании (если таковое существует. Впрочем, выделить и определить можно всё что угодно)?
Другое наше взаимонепонимание возникло около пятака и сторублевки. Каюсь, эту коммерческую метафору, отвечая тебе, воспринял в смысле моральной высоты, в каковом её и трактовал в своём ответе. Из твоего разъяснения понял теперь, что дело шло не о моральной высоте, а просто о привлекательности. Тогда, конечно, всё что я об этом написал, повисает в воздухе. Но неужели, что я понимал именно моральную высоту, из моего ответа настолько неясно, что этого можно было не заметить? Впрочем, не имея под рукой твоего первоначального текста, не могу сейчас сказать с уверенностью, действительно ли это моё невнимание, или он-таки оставлял возможность обоих толкований, из которых я выхватил произвольно показавшееся мне более подходящим и уверился в нём без должного основания.
18.6.75
(Ответ К. А. Любарского на это письмо был получен, но письмо пропало вместе с другими документами во время ограбления его жены. Копии письма не осталось.)
К. А. Любарский
Письмо С. А. Желудкову (от 31.10.1975)
Из письма жене:
***А пока мне хотелось бы задать Сергею Алексеевичу один небольшой вопрос, на который желательно бы получить ответ именно от него. Может быть, ты это сделаешь от моего имени?
Мы в наших с ним спорах до сих пор не касались так называемой естественнонаучной критики религии — ввиду заезженности этой темы присяжными атеистами. Однако, это не значит, что проблемы тут нет.
Мне важен сейчас один, основной вопрос. Я знаю весьма современный подход Сергея Алексеевича к библейским текстам, знаю, что он многое рассматривает как иносказание, адресованное людям того времени, с их интеллектуальным и нравственным уровнем. Но не со всем можно разделаться таким образом.
Этот основной вопрос связан с утверждением Сергея Алексеевича и его друзей о душе, о Богоданной совести, говорящей из таинственных глубин и т. д. То есть утверждается, что человек наделён чем-то таким, что резко, принципиально отличает его от животного царства. Душа не могла возникнуть постепенно. Она должна быть дана, то есть до какого-то момента её не было, а потом она появилась.
И если семь дней творения можно, осовременивая, рассматривать как семь миллиардов лет или что-нибудь в этом роде, то возникновения человека и обезьяны от общих животных предков никак нельзя вычитать в библейских текстах. На какой стадии эволюции в животное была вложена душа? В палеолите? На уровне австралопитеков? Ясно, что в этом вопросе иносказательностью Библии не отговоришься, и верующему надо просто отрицать эволюционное возникновение человека, что и делается обычно.
