Филипп Дженкинс - Войны за Бога. Насилие в Библии
И здесь мы можем спросить: а в чем же тогда проблема? Если текст никак не действует на читателя, разве он не обезврежен? Сложность заключается, конечно же, в том, что он продолжает существовать, причем в составе канонизированных книг. Хотя в настоящий момент большинство верующих его игнорирует, он продолжает влиять на поведение членов некоторых маргинальных движений и наверняка наложит отпечаток на некоторые новые формы религии. Как бы ни старались верующие о них забыть, ужасающие тексты вернутся к жизни и будут влиять на их поведение в периоды кризисов. Мы пытаемся их нейтрализовать, переписать, не замечать, но они возвращаются. Дремлющий зверь не то же самое, что зверь мертвый.
Если ничто другое не помогает, остается признать наличие этих мест в Писании и научиться с ними жить.
Оправдание зла
Мы запрограммированы на то, чтобы редактировать реальность. Память и опыт учат нас тому, чего нужно ожидать от мира, но иногда нам встречается факт или ситуация, которые не соответствуют ожиданиям. И в этот момент начинает работать часть мозга, которую можно назвать клавишей Delete на клавиатуре нашего ума (у нее есть свое техническое название: дорсолатеральная префронтальная кора). Мы подавляем расстраивающие нас аномалии так умело, что иногда искренне их не усваиваем или не запоминаем. В мозге каждого человека сидит его личный цензор. Это не значит, что развитие нравственного сознания рабски следует какому-то паттерну, предопределенному биологией, тем не менее нам всем свойственно игнорировать или недооценивать те вещи, которые не вписываются в нашу схему реальности.
Независимо от своей религиозной или этнической традиции любой человек умело объясняет неправильные поступки, которые совершают «люди вроде нас», осуждая точно такие же вещи, когда их делают другие. В середине 1960-х годов психолог Георгий Тамарин исследовал группы израильских детей от восьми до четырнадцати лет, которым он предложил дать оценку некоторым отрывкам из Книги Иисуса Навина, где речь шла о геноциде. Что они думают о подобных мерах? Как ни поразительно, 66 процентов детей их одобрили полностью, а 8 процентов одобрили частично. Затем Тамарин собрал другую группу детей и предложил им те же истории, только на этот раз речь шла не о Ханаане или Палестине, но о выдуманном генерале Лине, жившем в Китае три тысячи лет назад. В этот раз лишь 7 процентов детей одобрили такие действия, тогда как уровень решительного неодобрения повысился с 26 до 75 процентов{305}.
Когда эти убийства совершаются в абстрактной обстановке – когда их, скажем, совершает безликий китайский генерал или угандийский военачальник, – мы не задумываясь называем их преступлениями против человечности. Мы даже можем добавить, что ожидали от «них» – диких африканцев или жестоких людей Востока – именно такого варварства. Но когда обвиняемыми оказываются такие достойные мужи, как Моисей или Иисус Навин, деяния которых прославляет Священное Писание, нравственная оценка становится куда более сложным делом. Верующие начинают делать все возможное, чтобы только избежать попытки разрешать противоречия. Они учатся обходить стороной неприемлемые факты. Контекст эксперимента не позволяет говорить, что израильские дети более или менее циничны, чем дети из любой другой страны.
Как люди справляются с ситуацией, когда делают поступки (или кто-то совершает поступки от их имени), которые они же сами считают неправильными? Этот вопрос исследовали ученые, причем с нескольких разных точек зрения. В 1950-х годах специалисты по социальной психологии пытались объяснить, как люди ищут равновесие между противоречиями – исследователи назвали эту ситуацию когнитивным диссонансом{306}. Затем, используя их теории, другие исследователи попытались понять, каким образом люди убегают от столкновения с мучительными нравственными или этическими вопросами. Существует ключевое слово, которое описывает такой процесс бегства, – это термин нейтрализация .
Стоит описать ход мысли ученых по порядку. Криминологи давно пытались понять, как у нарушителя закона формируются отклоняющиеся и контркультурные ценности, которые приводят к устойчивым преступным действиям и насилию. В 1960-х исследователи, к своему удивлению, поняли, что преступники не так уж сильно отличаются ото всех прочих людей. На самом деле, у них были нормальные ценности и стремления, и они понимали, что делают дурные вещи. Чтобы следовать своей карьере преступников, им приходилось использовать разные тактики самообмана и отрицания, которые вместе строили стратегию нейтрализации. Когда нарушителям закона предлагали рассказать о своих преступлениях, они здесь же обращались к одной или нескольким психологическим защитам. Исследователи выявили пять главных типов таких защит:
Отрицание ответственности («Это не моя вина»)
Отрицание причиненного ущерба («Они могут себе это позволить»)
Отрицание наличия жертвы («С ними это случается»)
Осуждение осуждающих («В полиции работают куда худшие мерзавцы, чем я»)
Ссылка на более важную лояльность («Наша банда – это вся моя жизнь»){307}.
Некоторые исследователи добавляют сюда и другие техники, включая дегуманизацию жертвы и систематическое искажение представлений о последствиях (когда выпячиваются позитивные стороны поступка и игнорируется причиняемый им вред).В различных формах подобные стратегии отрицания применяют и верующие, когда читают библейские повествования о массовых убийствах. Самый дикий вариант здесь – ссылка на более важную лояльность, правда, в данном случае не на банду, а на Творца вселенной, с которым не поспоришь. Но этот аргумент сегодня многих не удовлетворяет. Более того, даже те читатели и толкователи, которые на него ссылаются, на самом деле регулярно используют иные тактики защиты. Обычно они незаметно и без комментариев меняют какие-то элементы библейского повествования, чтобы сделать его приемлемей для современного человека. Они все смягчают и облагораживают. Жестокость можно сделать более человечной разными способами, например, можно добавить к оригинальной истории какие-то особые причины и мотивы или можно не обращать внимания на жертв{308}.
Смягчение и облагораживание
В текстах о завоевании Ханаана все довольно однозначно: надо уничтожить все живое, никто не должен уцелеть, при этом (по крайней мере, в некоторых историях) жертвы ничем не провинились, чтобы их убивать. С древних времен это беспокоило все новые и новые поколения читателей, которые, как все люди, видели в книге не то, что написано, но то, что, как они считали, должны были видеть. Даже в самом Ветхом Завете мы видим примеры селективного понимания: например, позднейшие тексты оправдывают массовые убийства тем, что ханаанеи были крайне испорченными, так что они перестали быть невинными жертвами. И какие бы прочие проблемы ни ставила перед читателем эта история, решение Бога, по крайней мере, здесь становилось более логичным{309}.
Примером такого облагораживания служит то, что чрезвычайно важное место начинает занимать история Раав, единственной рядовой ханаанеянки в истории завоевания Ханаана, которая названа по имени и обрела лицо. Это странный сюжет, поскольку он противоречит правилам священной войны, которые в других случаях никто не вправе нарушать. Хотя воины Иисуса Навина обязаны уничтожить все население Иерихона без исключения, готовность Раав помочь израильтянам позволила ее семье избежать этой участи и присоединиться к победителям. Хотя автор упрямо верит в то, что чужие народы безоговорочно подлежат уничтожению, этот текст показывает, что ради доброго ханаанеяна эти правила могут сделаться гибкими{310}.
В первые века нашей эры иудейские учителя еще сильнее смягчили жестокости истории завоевания Ханаана, связав ее с позднейшими представлениями евреев о собственности и правилах поведения и с возникающей концепцией справедливой войны. В одном пересказе, который приписывают автору III века Самуэлю бен Нахману, Иисус Навин прежде завоевания Ханаана издает три prostagma , то есть декларации, которые предоставляют местным народам выбор одной из трех возможностей: они могут покинуть землю, могут заключить мирный договор или могут сражаться. Согласно этой версии, ханаанеи, жившие в Иерихоне и других местах, были в основном настолько упрямыми, что не желали прислушиваться к разумным доводам – хотя разумное предложение им было сделано{311}.
В этом пересказе истории говорится о том, что некоторые ханаанеи выбрали мир, а другие покинули землю, причем последних ждал сюрприз. «Что стало с гиргашеями? – спрашивает рабби. – Они повернулись и ушли от Израиля. И Бог даровал им иную землю, не менее прекрасную, чем прежде, а именно – Африку». Финикийцы, дружелюбно принявшие ханаанеев, основали мощную колонию под названием Карфаген в Северной Африке, которая процветала до 146 года до н. э., когда она была разрушена римлянами. Так ханаанеи действительно пережили геноцид от рук безжалостных завоевателей, но не евреев, а кровожадных римлян. Эта версия истории ханаанеев напоминает загадочные версии истории амалекитян в Талмуде, где даже потомки Амана покоряются Торе. В обоих случаях благородные мудрецы пересмотрели божественные заповеди в соответствии с тем, что, по их мнению, Бог должен был приказать, а не с тем, что об этом говорит Писание{312}.
