Стефан Остроумов - Мысли о чудесах
Английский философ Д. С. Милль пишет: «Если вселенная имела начало, то это начало, даже под условием случая, было сверхъестественное; законы природы не могут объяснить нам его происхождение» [15]. Проф. Хайль заявляет, что «невозможно никакою рациональною гипотезой объяснить происхождение жизни на земном шаре, не обращаясь к помощи и вмешательству некоей всемогущей Силы» [16].
Поэтому мы не имеем сколько-нибудь удовлетворительной и свободной от произвольных гипотез теории земли [17]. Но это, конечно, не мешает хвалителям безверия говорить о победе над верой. Гюйо в книге «Безверие будущего» пишет: «Геология одним ударом опрокинула традиции большинства религий. Физика убила чудеса. И то же сделала метеорология, столь юная и столь многообещающая».
Бывают же такие ученые, которые заняты больше опрокидыванием и убиванием, чем беспристрастным исследованием. Из-за них не будем бранить науку и отворачиваться от нее.
5. Границы естествознания
Когда говорят, что чудеса не закономерны, т.е. не вмещаются в рубрики законов природы, мы с этим можем согласиться. Но когда из этого делают вывод, что чудо невозможно, как явление беспричинное, то этот вывод совершенно неоснователен. «Причинность и закономерность представляют два понятия, друг другу совершенно чуждые и сопутствующие друг другу лишь на низших ступенях действительности. Поэтому представляя чудо как событие совершенно иррегулярное, мы можем и должны его мыслить как событие, подчиненное закону причинности, как действие, имеющее своего творца или виновника. В чуде не только не следует видеть нарушение закона причинности, но даже и нарушение законов природы. Предположим, я обладаю чудотворною способностью одним своим желанием, без помощи мускулов заставлять предметы подниматься на воздух. Значит ли это, что я нарушаю закон тяготения? Нисколько. Закон был бы нарушен, если бы предметы перестали тяготеть к земле. Но те предметы, которые поднимаются, повинуясь моей воле, продолжают по-прежнему тяготеть к земле пропорционально их массам. Мое действие будет состоять не в том, что я уничтожаю это тяготение, но лишь в создании новой силы, противоположной силе тяготения и ее преодолевающей» [18].
Причинность – вне области естественных наук. Наблюдать ее невозможно. Понять еще более невозможно. Причинность – это область логики и философии. Мы наблюдаем только последовательность или сосуществование явлений и делаем поспешное заключение (обобщение), что из двух явлений одно есть причина другого. Например, чрез некоторое время после молнии мы слышим гром и заключаем, что молния причина грома. Не высока и логическая ценность такого заключения: и молния, и гром могут быть вызваны третьей причиной, нами не наблюдаемой. Такая последовательность явлений, в которой мы усматриваем зависимость одного явления от другого и непостижимую для ума связь их, наблюдается только между явлениями мертвой природы. Но в мире органическом, животном и человеческом, особенно в области сознания, причинность ускользает от наблюдения. Не только в душевной жизни человека, но даже в его физическом состоянии (в здоровье) наблюдается многое, заставляющее предполагать для жизни человека какую-то особую причинность. Так и чудеса не должны мы считать явлениями беспричинными, но явлениями особой причинности, недоступной человеческому наблюдению. Самая поразительность чудес объясняется тем, что мертвая природа осуществляет какие-то высшие цели и предназначения, что неразумное становится служебным орудием духа и разума.
Но не сходятся ли в этом отношении явления чудесные с явлениями естественными и признаваемыми закономерными? Господствующее ныне учение о развитии (эволюции) побуждает нас ответить на этот вопрос утвердительно. Учение об эволюции показывает следы разума и целей в проявлениях слепых сил природы. Правоверное богословие всегда учило, что мир осуществляет божественные волю и цели. Это учение называется учением о целях, телеологией. И вот наука в учении об эволюции возвратилась к телеологии. Это признает Гексли и даже Дарвин – видный представитель эволюционного учения. Когда Грей написал, что Дарвин «возвратил естественным наукам телеологию», Дарвин отозвался на это, что ему «особенно приятно то, что вы говорите о телеологии» [19].
Учение об эволюции всего менее согласуется с представлением механического строя вселенной. Развитие предполагает поступательное движение по данному плану. От кого же зависит этот план? И в частностях, и в целом природа являет такие следы мудрости, пред которыми в тупик становится наблюдатель. Возьмем, например, глаз рыбы, муравья или человека. Он удивительно приспособлен для своей цели. Оптик может указать в устройстве глаза некоторые недостатки, но при всем том согласится, что глаз всякого живого существа удовлетворяет своему назначению. Как он образовался? Естествовед не скажет, что глаз создан в теперешнем окончательном виде. Но он скажет, что глаз прошел длинный-длинный путь осложнения и усовершенствования. Он назначит для этого процесса развития десятки, сотни тысячелетий. Но время ничего не упростит, ничего не сделает понятнее. Наоборот, развитие, растянутое на многие тысячелетия, становится более поразительным, чем моментальное образование. Ведь в природе действует, встречается, перекрещивается множество сил, или так называемых законов. В природе примечается не одно созидание, но и разрушение, борьба. Каждая сила действует, так сказать, в своем интересе, не заботясь о других, а в результате получается не беспорядок, но удивительная гармония, и частная, и общая. Ограничимся землей. Иное распределение воды и суши на ней было бы гибелью для большинства растений и животных. Изменение составных частей воздуха сделало бы невозможным дыхание. Фарадей говорит: если бы земля имела плотность Юпитера или Сатурна, то, вследствие силы притяжения, движение живущих было бы затруднено: заяц ползал бы, как черепаха, орел летал бы не лучше курицы, плоды падали бы, не поспевая. Да была ли бы еще возможна физиологически органическая жизнь на земле [20]?
Как и чем достигается это благоприятное сочетание многих условий? Случаем? Но брызните красками на полотно, картина не получится. Тысяча неспевшихся музыкантов не образуют стройного хора.
Здесь граница для естествознания, та граница, за которой естествознание переходит в область богословия или катихизиса. И эту границу весьма часто переступают естествоведы и философы, поставившие своей задачей борьбу против веры. Таков, например, Спенсер. Он пишет: «Закон не творец, а только выражение способа действия Силы. Вселенная – проявление Силы». Сила, конечно, больше своих проявлений. Значит, над природой и в ней самой есть Сила. Это совершенно согласно и с 1-й главой Бытия, и с катихизисом [21].
Вот почему в ряду величайших естествоведов всегда будут находиться люди глубокой веры. Они сознательно переходят от естествознания к богознанию. Один из таких, Пастер, пишет: «Мы окружены тайной, и мы должны преклониться пред таинственной властью невидимой для нас стороны вещей. Позитивизм не считается с одним из самых положительных понятий о бесконечности. Тот, кто признает существование бесконечности (а никто не может избежать, чтобы не признать этого), сосредоточивает в этом утверждении более сверхъестественного, чем во всех чудесах всех религий. Когда это понятие овладевает нашим разумом, нам остается только преклониться».
6. Наука и вера
Обычно думают, что наука сильна опытом, а вера чуждается опыта. Это положение ошибочно: наука богатеет не только от опыта, но и от чисто рассудочной деятельности; при этом в науке очень сильно и необходимо для нее участие веры, – не в религиозном, а в психологическом значении этого слова.
Еще Гегель сказал: «Чистыми эмпириками могут быть только животные». Ограниченное значение придавал опыту и позитивист Литтре. «Опыт, – писал он, – не имеет никакого значения в вопросах сущности и начала. За пределами опыта положительная философия ничего не отрицает и ничего не утверждает; она не знает непознаваемого, но констатирует существование его. Человеческий разум, в продолжении своего развития, не раз принимал вещи, которые прежде казались ему немыслимыми, и отказывался от других, которые считал единственно логичными».
Тиндаль заявляет, что «круг познаний человека нельзя ограничить тем, что дают ему пять чувств».
Ограниченное значение имеет опыт и в области естественных наук. Возьмем, например, астрономию. Разум здесь контролирует видимость и наперекор ей утверждает положения, не основанные на видимости. Уже изобретение и применение зрительных инструментов обличает слабую сторону видимости. Но и эти орудия, восполняющие недостатки нашего зрения, не делают нашего ведения полным. Астроном путем математических выкладок докажет, что за пределами отдаленнейших видимых систем существуют солнца и миры невидимые, необъятно великие. То же значение разума в области невидимого укажут палеонтология, физика и химия. Если бы ограничить науку видимостью, то эта наука была бы жалкая и слепая.
