Романо Гуардини - Человек и его вера
В действительности этот процесс ставит грандиозные задачи перед ответственностью христианина: задачи дифференциации и оценки, спасения, но в то же время и созидания. Эта тема уже затрагивалась выше, и здесь мы не можем позволить себе остановиться на ней подробнее.
4. Ставрогин
Мы уже обращали внимание читателя на то, что крупные романы Достоевского строятся по-разному. У двух из них, если можно так выразиться, линейная структура: это «Преступление и наказание», где описывается решающий этап в развитии молодого человека, и «Братья Карамазовы» — фрагменты истории одной семьи. Очевидно, здесь вряд ли можно говорить об эпике в собственном смысле слова — описываемые процессы слишком глубоки и опосредованны. Нет здесь и сюжетного развития событий, последовательного прослеживания судеб, динамичного фона, которым могло бы служить происходящее в мире. Но при всех условиях они описывают начало и дальнейший ход действия, так что форму этих романов можно представить себе в виде линии, хоть зачастую и запутанной, и окруженной многими побочными линиями.
Иначе построены «Идиот», «Бесы» и «Подросток». Для формы «Идиота» использован образ вихря, разрушающего все на своем пути. В «Бесах» нас преследует ощущение, что целая большая область человеческого существования подпадает под процесс разрушения. В «Подростке», наконец, сгущается мгла, которая постепенно рассеивается, запутывается клубок, с течением времени распутывающийся. Здесь было бы правомерно говорить о плоскостных, точнее — пространственных процессах.
Эти различия в форме определяют соответствующие расхождения во внутреннем построении образов главных персонажей. На это уже указывалось выше. Здесь перед нами люди, которые сами действуют, конфликтуют и борются, но в то же время и такие, которые служат объектом для действий других. Именно натуры этого второго склада и определяют сотканную, плоскостную, пространственную структуру повествования: князь Мышкин в «Идиоте», Ставрогин в «Бесах», Версилов в «Подростке».
Строго говоря, эти люди не столько действуют сами, сколько вызывают действия других. Они никого не ищут, но всех притягивают. Для себя они, кажется, не хотят ничего — и тем не менее активнейшим образом побуждают к действиям остальных, и судьба этих последних втягивает их в свой круговорот. Люди не обходят их вниманием, думают о них, добиваются их расположения, пытаются завоевать их, бывают ими тронуты, потрясены, сокрушены — и все это, в сущности, вовсе не по их желанию.
Однако в пределах этого характерного сходства существует глубокое различие между тем, как играет роль «притягательного центра» князь Мышкин и как — Ставрогин. О Мышкине речь пойдет в следующей главе. Им заявляет о себе действительность высшего порядка: отношение к нему людей непосредственно несет на себе религиозную печать. Нечто религиозное действует и в случае со Ставрогиным, но здесь оно совсем другого рода. В конце романа «Идиот» вихрь перемещается вглубь; на берегах остаются одни развалины. И тем не менее произошло что-то впечатляющее; акценты расставлены, и во весь рост встает непостижимая, но беспредельная надежда. В конце «Бесов» не видно ничего, кроме разрушения — холодного, неприглядного, безнадежного. Причину этого мы будем искать в личности Ставрогина.
Не то в «Подростке». Версилов — фигура неоднозначная, мятущаяся между верой и скепсисом, одновременно либерал и аристократ. Личность его настолько лабильна, что раздваивается. В нем действуют два человека, сосуществуют две судьбы, но присутствует и добрая сила, осуществляющая единение. Да и судьба к нему благосклонна; рядом с ним находятся люди, которые ему помогают. Это — его сын, «подросток», и особенно — спутница его жизни, Соня. В ней, такой тихой, живет созидательная сила, с помощью которой ей удается излечить распадающуюся на части личность Версилова. Собственно, она и есть та атмосфера, в которой он поправляется. Однако это удается ей лишь потому, что в нем заложены соответствующие возможности; внешняя линия судьбы определяется тем, что идет изнутри.
Кто же тот человек, вокруг которого развертываются события в «Бесах»? Каковы те его качества, которые делают мир вокруг него таким, как он есть, и предопределяют развитие событий?
Воистину судьба персонажей романа связана с ним самым прямым и непосредственным образом.
Его мать, Варвара Петровна Ставрогина, честолюбие которой не нашло себе в жизни удовлетворения и которую связывает странная дружба со Степаном Вер- ховенским, живет исключительно для своего «принца». Она не понимает и боится его, но в то же время боготворит — и в конце романа остается ни с чем.
Ее приемная дочь Дарья Павловна Шатова, сестра Шатова, тоже относящаяся к числу «Сонь», любит Ставрогина. Она отдала ему всю себя без остатка и надеется своей преданностью искупить его грехи. Но она слабее, чем Соня в «Подростке», она всего лишь мягкая, жертвенная и капельку неуверенная в себе «сестра милосердия». С другой стороны, в Ставрогине несравненно больше зла, нежели в Версилове. Поэтому она оказывается несостоятельной и сходит со сцены.
Лизавета Николаевна Тучина — одна из тех страстных, гордых, но внутренне надломленных женских натур, которые в «Подростке» представлены Катериной Николаевной, а в «Братьях Карамазовых» — Катериной Ивановной. Сестра их по духу, она тоже любит (Ставрогина) всеми силами души; но лишь с Маврикием Николаевичем Дроздовым, честным, добрым и беззаветно преданным, она испытывает чувство защищенности. В конце концов, почти отчаявшись, она отдается Ставрогину, однако ей суждено узнать, что растопить этот лед невозможно. Тогда мир для нее рушится, и тот слесарь, который, сам не зная, что делает, расправляется с ней как с виновницей поджога, осуществленного, чтобы уничтожить труп зверски убитой Марии Лебядкиной, тайной жены Ставрогина, — в сущности, оказывает ей благодеяние.
Несчастной же, полубезумной Марии Лебядкиной, в чьем немощном теле сосуществуют души романтичной княгини, запуганного ребенка и вещуньи, чья фантазия возвела Ставрогина в ранг светлой, героической личности, становится ясно, что он — дутая величина. Она была обманута с самого начала, и мы еще поговорим здесь о том, почему Ставрогин на ней женился.
В романе присутствует и еще одна несчастная женщина — жена Шатова, Мария Игнатьевна. Когда-то Ставрогин вступил с ней в случайную связь. Возвратившись, она носит под сердцем его ребенка. Трогательны и исполнены печальной красоты те сцены, в которых живописуется его появление на свет и то, как Шатов, этот заблудившийся мечтатель, находит благодаря ей путь настоящей жизни и любви в свой последний час перед гибелью от рук озверевшей банды.
Перейдем к мужским персонажам. О Кириллове мы уже говорили. Ставрогин оказал на него большое влияние, и Кириллов привязался к нему. «Вспомните, что вы значили в моей жизни, Ставрогин», — говорит он. Однако, то, что посеял в нем Ставрогин, дает страшные всходы.
Столь же несомненны признаки распада у Шатова — того самого, чью сестру Дарью совратил и чью жену отнял Ставрогин. Этот последний, не верящий сам ни во что — ни в Бога, ни в русский народ, в порядке эксперимента вовлек Шатова в такое утрированное восприятие народнических идей, при котором понятия «народ» и «Бог» объединяются в некую демонически- языческую общность. Однако, когда Шатов пытается возложить на него ответственность за это, он отказывается признать ее и бросает его, полубезумного, на произвол судьбы.
И наконец, скопище «бесов»: Петр Верховенский, сын Степана, человек без корней и совести, подлость которого настолько цинична, что вряд ли ей можно найти параллель во всем творчестве Достоевского. Одно-единственное в нем заложено глубже всего остального: странная вера в фантастическое, создаваемое самыми бесстыдными средствами «царство» царя- мессии, в котором Ставрогину уготована роль царевича… И рядом с ним — фигуры помельче: капитан Лебядкин, которого он покрывает позором и доводит до гибели, каторжанин Федька, получающий от него негласное распоряжение осуществить убийство, Липутин, Лямшин и как их там еще…
Среди всех названных выше один Ставрогин обладает некоей таинственной властью. Что он за человек?
Начнем со странной сцены в 5-ой главе, носящей заголовок «Премудрый змий». В 5-ой главке описывается возвращение Николая Всеволодовича Ставрогина после долгого отсутствия. В доме его матери собралось необычное общество: взбудораженная Лиза- вета, Дарья, вернувшаяся из Швейцарии, где она была вместе с ним (о том, что происходило там между ними, говорится с недомолвками, но что-то явно происходило), наконец, третья гостья — Мария Лебядкина, которая в полубезумном, но вещем порыве явилась после богослужения к матери Ставрогина, чтобы предстать перед ней в качестве его жены… Господствующее здесь настроение — такая многоплановая напряженность, какая возможна, очевидно, лишь в мире Достоевского (в этом нетрудно убедиться, попытавшись перенести все это на европейскую почву). И вот входит Ставрогин.
