Леонтий Иерусалимский - Полемические сочинения против монофизитов
1241D Они приводят нам и иную апорию, коя такова: "Если вы говорите о двух природах, то вводите разделение (6ialqЈcriv), ибо вводите число. Число же относится к раздельному количеству (SicoQicrpevou постои)[376]". На это нам следует вновь повторить вышесказанное, так как и у вас происходит то же безумие, ведь ежели вы говорите, что Христос из двух природ, то поскольку вводите число два, а число приводит к раздельному [количеству], выходит, что и вы вводите разделение. Для того же, чтобы и нам, как они, аргументировать любомудро, следует знать, что число бывает не только раздельного количества, но можно также найти его обозначающим непрерывное (tcov auvexwv). 1244А Например, когда мы говорим, что бревно в пять локтей, или, когда Аристотель заявляет, что время — число движения[377], ибо сей назвал время числом, а оно считается непрерывным[378]. Так вот, число двузначно и употребляется и по отношению к раздельному, и по отношению к непрерывному количеству. Правда, если быть точным, то нам не следует говорить о диаде во Христе в смысле непрерывного числа, ибо непрерывное есть то, чьи части объединяет общая граница[379]. Однако размышлять о частях Божества, дабы общая граница объединила их с телом, да и выдумать такое нелегко. Ведь непрерывное [количество] употребляется только в отношении размеров. Напротив, нам следует использовать здесь число в значении раздельного количества. Ведь раздельное [количество] — это отнюдь не только разделенное (5ir]or]|aЈvov), но и единенное (f]vaj|aЈvov), хотя и сохраняет свое значение 1244В разделения (бихкрию-|aevov). Так например, мы называем тело и непрерывным и раздельным. Непрерывным — потому что просто обладает измерениями, раздельным же поскольку измерений три. Тем не менее, измерения не отделены друг от друга, но мы называем их раздельными потому, что каждое из них обладает своим названием.
Поскольку же иные возмущаются, слыша о раздельном [во Христе], мы оставим сие решение, хоть оно и хорошо, и приведем другое. Так вот, следует знать, что единое (то ^употребляется во многих значениях: бывает единое по числу, как "Сократ", единое по виду, как "человек", и единое по роду, как "живое существо". 1244 С Так же и два: бывает два по числу, как "Сократ" и "Платон", два по виду, как "человек" и "конь", и два по роду, как "сущность" и "белое". Засим, когда мы скажем "два" по отношению ко Христу, мы не назовем Его двумя по числу, но единым по числу, и двумя по виду. То, что мы можем так сказать, являет и Аристотель, молвивший отчетливо о материи и виде (или: "форме" — Ф. Б.), что они суть единое по числу, и два по виду. Святой же Кирилл, сказал о Христе, что оба составляют единое, но не по природе, а по соединению (auvobo)).
Они же вдобавок к сему вновь приводят апорию против нас: "Если вы в отношении одного и того же говорите о едином и двух, то приходите к противоречию, и оказывается, что либо то, что вы говорите ложно, либо противоречие истинно". На это мы скажем, что подобное высказывание 1244D истинно не в отношении одного и того же, но в отношении различного, что отнюдь не безумно.
Следует знать, что все эти апории не принадлежат "колеблющимся", но последние, позаимствовав их у несто — риан, приводят их против нас. Ведь именно [несториане] учат о двух лицах и двух Христах и сообща выдвигают апорию против тех, кто говорит о двух природах единившихся ли, или же после единения: "Если вы говорите две природы, то вводите два лица". Так что конечно, на основе сих апорий и мы, и "колеблющиеся" приходим к нелепице, у несториан же отнюдь такого не происходит, напротив, их догматы основываются на сих [апориях].
1245А Приводят против нас и другую апорию, коя хоть и принадлежит им ("колеблющимся" — Ф. Б.), однако заканчивается также несторианским учением. Ибо говорит им Церковь: "Если вы называете единенное несмесным, и с одной стороны страстным, с другой же — бесстрастным, видимым и невидимым, описываемым и неописуемым, смертным и бессмертным и т. п., то по необходимости вводите две природы". На это они возражают, что ничего нелепого нет в том, чтобы называть единенное несмесным, а также страстным и бесстрастным, и говорить при этом по отношению к ним об одной природе. И затем приводят в качестве подтверждения пример человека. "Ибо вот, — говорят, — душа и тело несмесно единены в человеке: видимое и невидимое, смертное и бессмертное и др. Однако же мы говорим не о двух природах человека, а об одной". 1245В На это последователи Собора отвечают: "Точно так же, как вы говорите, что в человеке сохраняется единенное после единения — смертное и бессмертное и прочее, так и мы говорим о Христе, однако все это суть отличительные черты (уVO)QLOTLKOc) Двух природ".
На это приспешники Гайана не знают, что и сказать, ибо они исповедуют, что единенное есть несмесное, однако никак не допускают говорить о различии (Ьихфо — Qav), да и вообще называть "двумя". Напротив они именуют единенное после единения чем‑то единым. Феодосиане же, то есть приспешники Севира, нашли себе оправдание, и заявляют: 1245С "Мы исповедуем, что различие было в частях, исход же [единения] — единое." Ведь они хотят во всем применять пример человека по отношению ко Христу. А затем, поскольку начинают чувствовать, что впадают в учение Собора, они немного меняют формулировку: "Мы говорим о различных природах частей, а в отношении исхода — об одной. А на Соборе речь шла об исходе". А мы на это: "Вы ошибаетесь!" Ведь на Соборе речь шла не об исходе, а о частях, и это явствует из многого. Во — первых, на примере гайанитов, ибо оные, заботясь о старинном учении, спорят ныне с Собором, 1245D так как он заявляет о двух частях. Ибо они желают, чтобы и части были чем‑то единым после единения. Напротив, на это и феодосиане также говорят "нет". Ибо не гайаниты заботятся о старинном учении, а скорее мы. Мы же в свою очередь скажем на это, что ежели на примере гайанитов вы не убедились, то придется вам убедиться в этом (в том, что на Соборе речь шла о частях, а не об исходе — Ф. Б.) на примере акефалов. Ибо они, явно, будучи древнее вас и гайанитов, спорят с Собором, так как он заявляет о двух частях. Мы докажем сие, опираясь и на Евтихия, ибо Собор обратился к оному, не соглашаясь по поводу частей, так как тот заявлял, что тело [Христово] не единосущно нам. Таким образом, раз Собор обратился к Евтихию по поводу частей, 1248А очевидным образом и Сам Он высказывался относительно частей, а не исхода. Если же не примете сего, то все вами вышеупомянутые апории лишите смысла, ибо вы выдвигаете против нас апории касательно того, что никому нельзя говорить два после единения, кроме тех, кто вводит разделение. Однако они, пожалуй, скажут нам: "Допустим, на Соборе речь шла о частях, тогда почему же вы ныне не говорите об одной природе?" А мы им отвечаем, что, во — первых, кажется, что отцы так не говорили. Затем же, если заботиться о точности, то у исхода была не одна природа, а две. Но, пожалуй, кто‑нибудь спросит: "Как же у нас тогда не будет противоречия с примером человека, который, будучи из души и тела, обладает одной природой, а не двумя, как мы сие заявляем по отношению к Христу?" На это скажем, что сие так, поскольку мы говорим, 1248В что у человека одна природа, у Христа же две. И то же самое отношение (Aoyov), коим обладает одна природа к ипостаси человека, точно такое же имеют две природы к ипостаси Христа.
Для того же, чтобы сказанное было понятным, следует повторить вышеописанные апории. Когда Церковь заявляет: "Ежели вы говорите, что единенные — несмесны, и что их природы сохраняются после единения (смертное, и напротив бессмертное и т. п.), то вам придется ввести две природы", они отвечают, что нет ничего нелепого в том, чтобы говорить, что единенные — несмесны, и что их природы сохраняются после единения, и при этом утверждать одну природу. 1248С "Вот, ведь — говорят, — мы же называем человека одной природой, а единенные в нем несмесны — ми". Теснимые же последователи Собора отвечают на сей пример: "Да и в отношении человека мы говорим о двух природах!" Тогда феодосиане: "Раз так, то ежели вы говорите, что в человеке две природы, то придется вам сказать, что у Христа три". В свою очередь последователи Собора: "Коли вы заставляете нас говорить, что во Христе три природы, то и вы утверждаете, что Он из трех, ведь вы заявляете, что Он — из Божества и человечества, у человечества две природы и у Божества [еще] одна". Следует знать, что Собору приходится говорить три природы, феодосинам же из трех — отнюдь, потому что, они, утверждая, что Христос — из Божества и человечества, 1248D заявляют, что у человека одна природа, а мы — две. Так что у вас выходит три природы, а у них нет. Ибо мы говорим, что две природы человека и одна — Слова. А попросту говоря, мы так не говорим, но заявляем, что у человека одна природа, у Христа же — две.
А почему так, [тоже] следует знать. Мы утверждаем, что в Священном Писании существуют некие начала, кои исповедуются всеми и принимаются и нами, и ними. Давайте изучим и то, и другое учение на их основе, и то, что мы найдем согласным с этими началами, то очевидно и правильно, то же, что противоречит, явственно дурно, и его следует отмести. Так вот, исповедуется, что [Христос] был и Бог и человек, и что был в собственном смысле слова Бог, и в собственном смысле слова человек, и что Он по природе Бог и по природе человек, и что Он единосущен 1249А Отцу, и что единосущен нам, и что Он один из Троицы, и что один из нас, и что Бог Слово посчитал достойным стать человеком, и много другое подобное сему мы найдем в Священном Писании.
