Грэм Грин - Путешествия без карты
Так началась комедия ошибок, нелепая, как все то, что я описал позднее в «Нашем человеке». На следующее утро ко мне пожаловал корреспондент «Таймс». Газета поручила ему сопровождать меня в Сантьяго и оказывать помощь, если понадобится. Мне не нужна была помощь, но газета определенно рассчитывала сделать из моей поездки материал. Нужно было разыскать девушку и предупредить ее, что я буду не один. К несчастью, я не знал ни ее имени, ни адреса, а мой друг, у которого я был накануне вечером, знал не больше моего. Тем не менее он отвез меня в аэропорт и. пока я сидел в баре, стоял у входа, высматривая девушку. Присоединившись через некоторое время ко мне, он передал инструкции: к девушке не подходить и утром ждать в гостинице ее звонка.
Гостиница стояла на углу маленькой центральной площади Сантьяго. Напротив нее возвышался собор, к стене которого лепились магазины. Два такси и один запряженный лошадью экипаж выглядели так, будто их владельцы давно оставили надежду заполучить себе пассажиров. Никто больше не приезжал в Сантьяго, исключая разве что шпионов, о которых меня предупреждали. Вечер был жарким и влажным. Близился неофициальный комендантский час, и гостиничный клерк не считал нужным притворяться, будто рад новым приезжим. Такси вскоре уехали с пассажирами, площадь опустела, мимо прошагал взвод солдат. В холле раскачивался взад–вперед на стуле человек в грязном белом тренировочном костюме, похожий на рисунок, проступивший на москитово–вечернем фоне. Я вспомнил Вилья–Эрмосу времен религиозных преследований в Табаско. Город пропах полицейским участком. Я вновь очутился в стране, которую критики называют Гринландией.
На другой день, когда я завтракал, раздался стук в дверь — это был корреспондент «Таймс», а с ним человек в прекрасно сшитом габардиновом костюме и с улыбкой бизнесмена. Он отрекомендовался мне представителем Кастро в Сантьяго — невозможно было поверить, что он имеет какое‑то отношение к партизанам, скрывавшимся в горах. Я занервничал, потому что в любой момент мог зазвонить телефон, и попытался уговорить его зайти попозже, когда я оденусь. Он продолжал беседовать со мной. Телефон зазвонил.
К тому времени я настолько уверовал в «шпионов», что попросил мистера X. и корреспондента «Таймс» подождать в коридоре, пока я буду говорить. Они неохотно вышли. Звонила девушка, которая просила меня прийти в дом на улице Святого Франциска. В номер вернулся мистер X., уверенный в том, что я связался с агентом Батисты. Никто из его людей не мог поступить так безрассудно… Он потребовал, чтобы я сказал ему, кто и зачем мне звонил.
Я вспылил. Почему они вмешивают меня в свои дела? Я их об этом не просил, сказал я и добавил, что не удивлюсь, если он сам окажется шпионом Батисты. Разговор зашел в тупик. Он хлопнул дверью.
Теперь мне предстояло найти улицу Святого Франциска. Спрашивать у гостиничного клерка я побоялся. Выйдя на площадь, я сел к одному из двух отчаявшихся таксистов, но, прежде чем я успел заговорить, на сиденье рядом с ним плюхнулся ярко одетый негр. «Я говорю по–британски. Я покажу, куда вы хотите пойти». Уж он‑то наверняка осведомитель, подумал я.
— Мне хотелось бы просто взглянуть на город, на памятники, — туманно объяснил я, и мы покатили — вниз по холму к порту, затем вверх к памятнику американским морякам, погибшим в испано–американской войне, к ратуше… Мысленно я видел, как возвращаюсь в гостиницу, так и не сумев от него отвязаться.
— У вас есть старая церковь святого Франциска? — спросил я негра. Если такая церковь существовала, она наверняка должна была находиться на улице с тем же названием.
Я угадал: такая церковь была и стояла она на той же улице, что и нужный мне дом. Я сказал своему провожатому, что хочу помолиться и что дорогу в гостиницу найду сам. В соборе меня остановил священник, подозрительный и недружелюбный. Как я мог объяснить ему, что всего–навсего жду, пока такси с негром скроется из виду?
Под палящими лучами полуденного солнца я стал подниматься по улице Святого Франциска. Она была такой же длинной, как Оксфорд–стрит, и нужный мне дом стоял на противоположном конце ее. Не успел я проделать и половину пути, как рядом со мной остановилась машина. В ней сидели мистер X. и корреспондент «Таймс».
— Мы вас везде ищем, — с упреком произнес мистер X.
Я принялся сочинять, почему иду по этой нескончаемой улице под палящим солнцем.
— Все в порядке, — прервал меня мистер X. — Все в полном порядке. Я выяснил, что с вами связался мой человек. — И остаток пути я проделал с комфортом, в машине.
В доме, принадлежавшем богатой, буржуазной семье, меня ждали курьер из Гаваны, ее мать, священник и молодой человек, которому парикмахер красил волосы. Молодой человек был адвокатом по имени Армандо Харт. Впоследствии он стал министром просвещения в правительстве Кастро, а затем вторым секретарем Коммунистической партии Кубы. Несколькими днями раньше он бежал из здания суда в Гаване, куда его привезли под конвоем. Длинная очередь обвиняемых медленно двигалась к залу, где заседали судьи. В начале и в конце ее стоял охранник. Харт знал точное место возле уборной, где коридор делал поворот и где обвиняемый на мгновение исчезал из поля зрения обоих охранников. Он проскользнул в уборную и через окно выбрался на улицу. Там его ждали друзья. Отсутствие Харта заметили, только когда в зале суда начали слушать его дело.
Вместе с ним в доме находилась его жена, молодая женщина с изможденным лицом, известная сейчас всей Латинской Америке как Гайде Сантамария. Ее сжигал фанатический огонь, зажженный обстоятельствами, с которыми она не в силах была совладать. Прежде чем она вышла замуж за Харта, у нее был другой жених, тоже молодой Fidelista. Он попал в плен после неудачного нападения на казармы Монкада в Сантьяго в 1953 году, и ее водили в тюрьму, чтобы показать его труп — кастрированный и с выколотыми глазами. (Я вспомнил эту историю, когда жена испанского посла рассказывала мне, как неотразим Батиста в общении.)
Все это было в прошлом. Теперь их интересовали только реактивные самолеты, которые англичане собирались продать Батисте, — обитатели дома на улице Святого Франциска были информированы лучше, чем британское правительство. После моего возвращения в Англию член парламента от лейбористов сделал об этом запрос по моей просьбе, и министр иностранных дел Селвин Ллойд заверил его, что Батисте вообще не продают никакого оружия. Впрочем, через несколько месяцев, примерно за неделю до того, как Кастро вошел в Гавану, министр иностранных дел вспомнил, что Батисте действительно решено было продать несколько устаревших самолетов. Подписывая разрешение на продажу, заявил министр, он не располагал сведениями о том, что на Кубе идет гражданская война.
Но по крайней мере один наблюдатель в Сантьяго получил достаточно подтверждений тому, что гражданская война в разгаре. На следующую ночь после моего приезда солдаты забрали из дому трех сестер в возрасте от восьми до десяти лет. Их отец бежал из Сантьяго и примкнул в горах к Фиделю, поэтому девочек, прямо в ночных рубашках, привезли в казармы и оставили там как заложниц.
На следующее утро я увидел революцию детей. Новость облетела все школы. В средних школах дети все решили сами: они отказались заниматься и вышли на улицы. Из начальных детей забрали родители. Дети заполнили улицы. Владельцы магазинов приготовились к худшему и закрыли витрины ставнями. Армия дрогнула, и девочек отпустили. Солдаты не могли поливать детей из брандспойтов, как их матерей, или вешать на фонарях, как вешали их отцов. Но вот что поразило меня: в «Тайм» о детском восстании не появилось ни строчки, хотя ее корреспондент находился в городе одновременно со мной. Вероятно, Генри Лус тогда не решил еще, кого предпочесть: Батисту или Кастро.
А британское правительство? Для чиновников министерства иностранных дел гражданская война по–прежнему оставалась невидимой. Но когда я снова прилетел на Кубу тогда и было выдано разрешение на продажу самолетов, — гражданская война просто заперла меня в Гаване. О Сантьяго нечего было и думать даже самолеты не летали туда. Да что Сантьяго, от Гаваны невозможно было отъехать дальше чем на сто километров — таксисты боялись засад, неспокойно было не только на проселочных дорогах, но и на основных. К тому времени «Наш человек в Гаване» уже был закончен. Я не испытывал угрызений совести. Мне казалось, что над министерством иностранных дел — или разведкой — посмеяться будет не грех.
К сожалению, книга сослужила мне плохую службу у нового кубинского руководства. Вышучивая британскую разведку, я смягчил батистовский террор. Мне не хотелось, чтобы у легкомысленной комедии был чересчур мрачный фон, но тем, кто пострадал во время военной диктатуры, конечно, не нравилось, что меня больше занимает нелепый английский агент, чем революционная борьба, да и эстетические соображения, по которым я заменил жестокого капитана Вентуру на циничного капитана Сегуру, были им чужды.
