Антоний Голынский-Михайловский - О молитве Иисусовой и Божественной Благодати
Еще более ужасающие бесоявления попускаются искушенным отцам, достигшим высоких мер преуспеяния, что хорошо известно из святоотеческих жизнеописаний. Таковые «подвергались жестоким нападениям бесов. Этим отцам лукавые духи являлись не в виде призраков, но в своем действительном образе и, насколько попускал Бог, причиняли различные беды и напасти». Иногда, предупреждает о. Иосиф, бесы действуют столь изощренно, что только «благодать может спасти несчастного человека от их злодейств». Например, одни демоны принимают жуткий вид и нападают, причиняя зло, другие же появляются в светлом образе и якобы прогоняют первых, имитируя ангелов, посланных Богом. Главная цель — увлечь подвижника в тщеславие, заставив поверить в особое Божие промышление о нем. «Потому не остается ничего иного, как возрастать во блаженном смирении, ибо Господь наш только смиренным дает благодать[58] Свою».
В своей книге «Духодвижная труба» старец Иосиф Исихаст рассказывает о битве подвижника в искушениях, посылаемых ему, дабы смирить его надменное мудрование: «Христос же, Господь наш, не дает ему до поры Своей благодати, но оставляет его бороться с искусителем… Ибо общий порядок, принятый нами от всех святых, состоит в добровольном подвиге даже до крови, согласно речению святого: „Дай кровь и приими дух!“ Но, смиряясь, подвижник посредством многообразной брани научается правильно мыслить о себе… Здесь требуется еще больший подвиг, и здесь, как мы сказали, проверяется, словно золото в горниле, чистота произволения подвижника, поскольку предается он в руки малодушия, уныния, гнева… всех зол вражьих… При этом лукавейшие бесы непрестанно, днем и ночью, действуют через различные страсти; Иисус же, Господь наш, стоя вдалеке, нисколько не укрепляет подвижника Своего… И тот будет истинным подвижником, кто среди всех этих бед не ослабеет и не оставит своего места… Не многие испытываются подобным образом, но… те, о ком благоволит Благий Кормчий»{139}.
10. Молчание (K cтp. 60)
Причины, по которым владыка Антоний призывает к особой замкнутости, могут показаться недостаточно ясными. Аналогичные мотивы, побуждающие к сугубой молчаливости, приводит в своем «Молитвенном дневнике» старец Феодосий Карульский. Возможно, его записи, как и высказывания других подвижников, помогут точнее понять мысль владыки.
«Когда духовное рассуждение держалось внутри моей души, оно имело силу успокоительную, а когда оно открыто было другому (может быть, по самодовольству и тщеславию), оно потеряло свою прежнюю благотворную для спокойствия сердца силу, и явилось уже нетерпение, потом и смущение… пока не одумался и не увидел здесь вражьего искушения, попущенного для смирения. Тайные брани и защищения не всегда и не всем нужно открывать, чтобы не потщеславиться по немощи и не дать врагу повода к большему нападению… Вредно для занятия умной молитвою пристрастие к богословским рассуждениям, и особенно беседы с неединомысленными, не обходящиеся без словопрения. Они производят бурление в мыслях, от которых трудно бывает отвлечь ум, особенно когда и сердце бывает раздражено словопрением. Вот почему Апостол заповедал всем христианам не словопретися ни на какую потребу, особенно же эта заповедь касается монахов (св. Василий Великий) и тем паче безмолвников»{140}.
Старец Иосиф Исихаст пишет, что человек, переживший ощущение присутствия Божия, желает бескорыстно поделиться своей радостью со всеми, он готов, «если бы это было возможно, всех вместить в сердце свое, чтобы увидели они сию благодать, хотя бы сам он ее лишился», однако старец удерживает от этого, указывая, что лучше будет безмолвствовать и молиться, нежели пытаться просвещать других своим учением{141}.
Вспоминая о своих духовных переживаниях, игумения Арсения (Себрякова) рассказывала в беседе с сестрами: «Прежде я познания ставила очень высоко и поэтому стремилась передать другим свои познания. Я тогда много говорила… Мне хотелось передать другим, если можно, всему миру свои познания. Я готова была взойти на колокольню и оттуда кричать всем: „Спешите, спешите, пока не кончился торг, то есть работайте над душою, пока есть случай, пока обстоятельства дают возможность потрудиться“. Теперь же я чувствую совсем другое. Без благодати Божией, действующей в душе и усовершающей ее, одни познания — ничто. Потому я все меньше говорю и прихожу к такому состоянию, что не нахожу, что сказать. К этому состоянию влечется моя душа. Я молюсь за ближнего и нахожу, что это большое благо»{142}.
В наставлениях известного Валаамского старца-молитвенника Михаила[59] встречаются высказывания по подобным же поводам: «Больше всего храни мир сердца. Все возложи на Господа, всецело предайся Ему — всё у Него и всё от Него… А поведешься со многими — всё вынесут от тебя, что успеешь собрать в себе. Знакомства и разговоры опустошают и рассеивают. Кто-то должен быть, с кем поделиться, без этого очень тяжело и трудно. Иногда это необходимо даже. Но выбирать надо очень осторожно, надо быть уверенным в человеке — не поймут того, что для тебя ценно. Более молчи, учись молчанию… Никому о себе не рассказывай, не делись — могут не понять, а спорить и доказывать — нет ни смысла, ни нужды; только лишнее словопрение без пользы. Все, что нарушает мир, отрезай, избегай, отходи — это необходимо»{143}.
«Верный раб Христов! — восклицает авва Исайя Отшельник. — Скрывай подвиги твои и добродетели, удерживай с болезнью сердце и язык, порывающийся к тщеславию, чтоб язык не отнимал у тебя приобретенного тобою и не предавал его врагам твоим»{144}. Предупреждение о коварном действии той же страсти звучит и в словах преподобной матери Синклитикии: «Когда светильник горит, то светит другим, но опаляет собственные уста». А Паисий (Величковский) как о грозном оружии говорит о духовной силе безмолвия: «Молчаливый страшен бесам, потому что они не видят сердечной тайны у совершенных, когда те не говорят устами. Любящий же многословие не избежит греха»{145}.
Душа, познавшая внимательную молитву, — говорит Исихий Иерусалимский, — «от людей же всех старается всячески скрыть свою сладость и свой внутренний подвиг, чтобы враг лукавый как-нибудь не дал удобного в нее входа злу и не уничтожил добрейшего ее делания». Безумием было бы, стремясь к чистоте молитвы, не уклоняться от общительности: «Должно без жалости прогонять и тех и других любителей празднословия — и помыслы и людей, по весьма уважительной по Богу причине, именно — дабы ум, омрачаясь, не ослаб в трезвении; ибо, будучи омрачаемы забвением от бесед, мы теряем ум (становимся безумными)»{146}.
В письме к монахине, будущей игумении, свт. Игнатий обмолвился по поводу того, как следует вести общение с людьми. Каждого приходящего, — наставляет святитель, — «принимайте со страхом Божиим и, при каждом приходе их, моля Бога, чтоб Он давал вам сказать ближнему слово полезное». Поступая так, «вы будете очищать ваши беседы от тщеславия. Говорите с осторожностью, не вдаваясь в многословие. Пустых, любопытных вопросов приходящим не делайте и от разговора о делах монастыря и о всех делах мира сего старайтесь уклониться. Если же увлечетесь и скажете что-либо не по совести… то мысленно укорите себя и раскайтесь перед Богом. Таким образом, приход ближних принесет вам существенную пользу, открывая вам вашу немощь, которая без этого могла бы оставаться закрытою, что очень душевредно… Будем совершать это дело со смирением, не попуская действовать своему „я“»{147}.
О духовной высоте молчания повествует в своих писаниях Исаак Сирин: «Наблюдающий за языком своим вовек не будет им окраден. Уста молчаливые истолковывают тайны Божии, а скорый на слова удаляется от создателя своего… Молчаливый языком во всей наружности своей приобретает смиренномудрую чинность, и он без труда возобладает над страстями… Высшая причина молчания и безмолвия есть — когда человек внутри себя имеет некое Божественное собеседование и ум его влечется к оному… Молчание есть таинство будущего века, а слова суть орудие этого мира. Человек-постник пытается душу свою молчанием и непрестанным постом уподобить естеству духовному»{148}.
11. Битва за сердце (К стр. 61)
Автор обозревает здесь первый этап духовной жизни, который в аскетической традиции называется деятельным периодом[60]. Попутно напомним, что в духовной литературе нет привычной для рационалистичного ума строгости в использовании терминов. Слова ум, душа, дух, сердце часто в писаниях святых отцов используются как синонимы.
