Григорий Дьяченко - ЯВЛЕНИЯ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА ПОСЛЕ ЕГО ТЕЛЕСНОЙ СМЕРТИ
Надо заметить, что ни в одном из многочисленных писем, получаемых нами из Парижа, никто не обмолвился ни единым словом о болезни моего кузена. Все знали, что мать моя питала особенную привязанность к этому ребенку и что она непременно вернулась бы в Париж при малейшем его недомогании. Нам далее не телеграфировали о его смерти. Прибавлю еще, что когда в Париже шесть часов, то часы в Риме показывают семь, вследствие разницы в долготе этих местностей, и что именно в этот момент моя мать и имела это видение».
Случай, происшедший с г-жой Блок, принадлежит к такому же порядку, как и предыдущий. В тот час, когда её племянник терял связь со всем земным, он горячо помышлял о той, которую любил, как мать, и которая, со своей стороны, любила его не меньше сына родного. И вот, психическая сила умирающего проявилась далее в соответствии с характером четырнадцатилетнего мальчика; тот, действительно мог сказать, смеясь: «Ну, да, я умер!»
Молено все отрицать, отрицать сплеча. Но что докажет такое отрицание? Не лучше ли быть откровенным и сознаться, что это замечательные совпадения, хотя и необъяснимые при настоящем состоянии наших познаний? Гипотеза о беспричинной галлюцинации, право, уж чересчур несерьезна.
е) М. В. Керков писал мне в феврале 1889 года:
25 августа 1874 года я находился в Техасе, в Соединенных Штатах, и после обеда перед закатом курил трубку в столовой нижнего этажа, с видом на море. Направо от меня помещалась дверь, обращенная на северо-восток. Я сидел в пункте А.
Вдруг в дверях я отчетливо вижу своего старого дедушку. Я находился в отрешенном состоянии благодушного покоя, как человек с хорошим желудком, сытно пообедавший. При виде деда я не испытал ни малейшего удивления. В сущности, я жил в этот момент чисто растительной жизнью и ни о чем не помышлял. Однако у меня промелькнула в голове следующая мысль: «Странно, как лучи заходящего солнца окрашивают все предметы золотом и пурпуром, забираются во все складки одежды и в морщины на лице моего деда».
Действительно, солнце садилось совсем багровым и бросало сноп лучей по диагонали сквозь дверь столовой. У дедушки было добродушное выражение лица, он улыбался, казался счастливым. Вдруг он исчез вместе с солнцем, и я очнулся, как от сна, с убеждением, что мне явилось видение. Шесть недель спустя, мне сообщили письмом, что дедушка умер в ночь с 25 на 26 августа меледу часом и двумя пополуночи. Как, известно, меледу Бельгией, где он умер, и Техасом, моим местопребыванием, существует в долготе разница на пять с половиной часов – как раз время солнечного заката около 7 часов.
ж) 10 ноября 1890 года мне было адресовано следующее письмо из Христианин:
«Дорогой учитель!
Ваше сочинение «Урания» подало мне повод сообщить вам об одном происшествии, слышанном мною лично от того человека, с которым оно случилось. Это г-н Фоглер, доктор, датчанин, живущий в Гудуме, близ Альборга (в Ютландии). Фоглер, человек вполне здоровый – телом и духом, характера прямодушного и положительного, без малейшей склонности к неврастении или фантазерству – скорее, напротив. Будучи молодым студентом-медиком, он путешествовал по Германии вместе с графом Шиммельманом, очень известным среди голштинского дворянства. Они были почти ровесники. В одном из германских университетских городов они решили прожить некоторое время и наняли себе отдельный домик. Граф занимал нижний этаж, а Фоглер поселился наверху. Входные двери улицы и лестница были у них отдельные: они одни пользовались ими. Однажды ночью Фоглер уже улегся, но еще продолжал читать в постели. Вдруг он услыхал, что входная дверь внизу открылась и опять затворилась; он не обратил на это внимания, подумав, что возвращается его друг. Однако через несколько минут он услыхал чьи-то шлепающие, как будто усталые шаги по лестнице, затем кто-то останавливается у двери его комнаты. Он увидал, как дверь отворилась, но никто не вошел; шум шагов, однако, не прекращался, он ясно слышал шарканье по полу, шаги приближались к его постели. Но никого не было видно, хотя свеча ярко освещала комнату. Когда шаги остановились у самой постели, он услышал глубокий вздох и сразу узнал вздох своей бабушки, которую оставил в Дании совершенно здоровой. В то же время он узнал и её походку: то были точь-в-точь шаркающие, старческие шаги его бабушки. Фоглер заметил в точности час этого явления, потому что у него сразу мелькнуло в голове предчувствие, что его бабушка умерла, и все это записал. Позднее письмом из отцовского дома его известили о неожиданной кончине бабушки, которая его любила больше всех своих внучат. Смерть последовала как раз в замеченный час. Таким образом, бабушка простилась с внуком, далее не подозревавшим о её болезни.
Эдуард Гамбро»
(кандидат прав, секретарь департамента общественных работ в городе Христианин).
Итак, этот молодой человек был извещен о смерти своей бабушки впечатлением шагов и вздоха. С этим трудно не согласиться.
з) Г-жа Ферре, из Жювизи, мать начальницы почтовой конторы, не так давно написала мне следующее письмо (в декабре 1898 года):
«Случай, о котором я хочу рассказать, относится к далекому прошлому, но я помню его так ясно, как будто он произошел вчера, потому что это происшествие тогда сильно поразило меня, и, проживи я хоть сто лет, я никогда не забуду его. Это было во время Крымской кампании, в 1855 году. Я жила на улице Тур, в Пасси. Однажды, перед завтраком, часов в двенадцать я спустилась в погреб. Луч солнца пробивался сквозь слуховое окно и падал на земляной пол. Это освещенное пространство представилось мне вдруг побережьем моря, а на песке лежал мертвым мой двоюродный брат, батальонный командир. Перепуганная, я не могла идти дальше и с трудом поднялась наверх. Мои родные, заметив мою бледность и расстроенный вид, стали приставать ко мне с вопросами. И когда я рассказала о своем видении, меня подняли на смех. Две недели спустя, мы получили печальное известие о кончине майора Содье. Он умер, высадившись в Варне, и дата его смерти соответствовала тому дню и часу, когда он представился мне лежащим на земляном полу нашего погреба».
Займемся дальнейшим рассмотрением фактов. Теории и обобщения явятся после. Чем больше мы наберем фактов, тем успешнее пойдет наше расследование.
и) На днях я получил следующее письмо от депутата-поэта, хорошо известного и всеми уважаемого за искренность его убеждений и бескорыстие всей его жизни.
«Любезный учитель и друг!
Случай этот произошел со мной в 1871 году. Я был тогда в том возрасте, когда юноши любуются цветочками в поле, точь-в-точь как вы наблюдаете звезды в бесконечном пространстве. Но раз как-то, позабыв о цветочках, я написал статью, за которую меня упрятали на несколько лет в тюрьму св. Петра в Марселе. Там же сидел и Гастон Кремье, приговоренный к смерти. Я очень полюбил его, потому что мы оба питали одни и те же мечты и натолкнулись на одну и ту же печальную действительность. В тюрьме, на прогулке, мы с ним вели беспрестанные беседы, между прочим, о Боге и бессмертии души. Однажды несколько товарищей по заключению с особенным пафосом провозгласили себя атеистами и материалистами, а я возразил им, что неприлично щеголять своими отрицаниями перед человеком, приговоренным к смерти, притом перед человеком, верующим в Бога и в бессмертие души. Приговоренный сказал мне, улыбаясь:
– Спасибо, друг мой! Вот, погодите, когда меня будут расстреливать, я вам подам о себе весть.
30 ноября, на рассвете, я был внезапно разбужен легкими, глухими стуками, ударявшими в мой стол. Я обернулся, шум прекратился, и я опять заснул. Несколько минут спустя, опять повторился тот же шум. Тогда я соскочил с койки и, окончательно пробудившись, встал перед столом: шум продолжался. То же самое повторялось два или три раза, все при тех же условиях.
Каждое утро, встав с постели, я имел привычку отправляться, пользуясь поблажкой доброго тюремщика, в камеру Гастона Кремье и пил с ним вместе кофе. В этот день, как и в предыдущие, я отправился на наше дружеское свидание. Увы! Дверь была запечатана. Уставив глаза в слуховое оконце, я убедился, что заключенного там не было. Едва успел я удостовериться в этой страшной истине, как добрый тюремщик бросился мне на шею, весь в слезах: «Ах, ведь его расстреляли нынче на рассвете; но он умер героем».
Сильное волнение охватило заключенных. В тюремном дворе, где мы обменивались нашими грустными впечатлениями, я вдруг вспомнил слышанные мною шумы: Вздорный страх встретить насмешки помещал мне рассказать моим товарищам по несчастью то, что происходило в моей камере как раз в тот момент, когда Кремье пал, сраженный двенадцатью пулями в грудь. Однако, я доверился одному из них, Франсуа Рустану; но тому представилось вдруг, уж не сошел ли я с ума от горя?
Вот рассказ, который для вас я изложил на бумаге. Воспользуйтесь им, как вам будет угодно для своих изысканий, но не подумайте о моем состоянии духа того, что думал мой приятель Рустан; горе не могло свести меня с ума в тот момент, когда я еще далее не получил печального известия, которое стало причиной моего горя. Я находился в совершенно нормальном состоянии, я далее не подозревал о казни и ясно слышал поданный мне знак. Вот вам голая, неприкрашенная истина.
