Сергей Желудков - Литургические заметки
Общая исповедь — не упущение, а достижение нашего времени. Но нужно бы еще много поработать, чтобы довести этот чин до совершенства, с каким должно быть все исполняемо в Церкви. Как часто бывает, например, что испытание совести ведется по случайным импровизациям священника, по заповедям не Нового, а Ветхого Завета, и т. п. Разработать бы надежную схему общего исповедания, собрать бы лучшие образцы кратчайшей покаянной проповеди, все это рассмотреть, обсудить, исправить, рекомендовать. Это было бы не администрирование, а подлинно церковное делание — просвещенный общий совет. Но никто у нас этим не занимается и никому до этого дела нет».
«Мне по этому вопросу труднее говорить, потому что я не священник, но я исхожу из слов, которые говорит нам на исповеди священник: "Внемли убо, понеже бо пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отъидеши". Да, исповедь есть врачевание и духовник — врач. Но всякому известно, что от врача требуется внимательно-сострадательное отношение к больным. Бездушных врачей осуждают, как плохих, и к ним не хотят идти лечиться. Для хорошей исповеди, мне кажется, нужно не только сокрушение о грехах самих кающихся, но и сострадание к этим людям, как к несчастным, со стороны духовника. Образ сострадательного духовника являет Сам Христос Спаситель при обращении к Нему грешников (блудница, разбойник, отрекшийся Петр). Но, к сожалению, наши духовники часто забывают об этом. Некоторые даже не читают положенных в чине исповеди молитв, проникнутых духом сострадания к несчастным грешникам. Духовники скорее сосредоточивают внимание на сакраментальном акте завершения исповеди, не зная, что сама разрешительная молитва "Господь и Бог наш..." с ее внушительными словами "прощаю и разрешаю..." существует в нашем Требнике лишь с конца XVII в., и пришла к нам «случайно» с Запада, а у православных греков и поныне ее нет и исповедь сводится у них не к объявлению о прощении грехов, а к молитве за согрешивших. Большего сказать не могу, чтобы не впасть в осуждение, памятуя свое мирское положение...»
«...Должен признаться, что всегда меня несколько смущает эта формула: "властию Его мне данною прощаю"... Я — не судия, я «точию свидетель семь...», недостойный представитель Церкви Христовой; а в формуле этой нет речи о Церкви, в ней отражается католическое представление об юридической власти клира. Можно заметить, что формула эта, отсутствующая в древнем православии греков, отсутствует и у нас в самом важном, так сказать, в решающем случае: исповедь болящего, возможно, предсмертная и в нашем Требнике заканчивается не сакраментальной формулой, а молитвой. «...И аще будет больный прежде сего исповедался: то абие причащает его святых Тайн. Аще ли же ни, повелевает иерей мало отступити ту сущим, и вопрошает его о согрешениях различных... И по исповедании глаголет иерей молитву сию: Господи Боже наш, Петру и блуднице слезами грехи оставивый, и мытаря по-знавгиаго своя прегрешения оправдивый, пришли исповедания раба Твоего (имя-рек), и еже Ти согреши, вольных его грехи и невольных, словом или делом, или помышлением, яко благ презри. Ты бо един власть имаши отпущати грехи. Яко Бог милостем и щедротам еси и Тебе славу возсылаем...» Ни о какой прощающей и разрешающей формуле здесь не говорится. Странно, как это так — столь важное дело до сих пор не приведено у нас в полную и совершенную ясность».
Ничего не приведено в ясность. Смиренный ученый христианин пишет, что нуждается не в сакраментальной католической формуле, а в сострадательной молитве священника. Вот еще авторитетное свидетельство такого же рода: «Во время исповеди очень многие, если не все, больше всего нуждаются, чтобы священник помолился с ними» (свящ. А. Ельчанинов, Советы молодым священникам).
Проверь себя — способен ли ты быть таким духовным врачом, это не всем дается. Есть охотники заводить себе «духовных детей», исповедовать их непременно уединенно. Это может быть очень хорошо; но горе им, если нет у них на это особой харизмы от Бога... Если ты не чувствуешь в себе этого особого дара — не унывай, в служении священства и без того много дела. Зато хорошо проводи хорошо подготовленную Общую Исповедь. Будь здесь не следователем, а свидетелем и участником общего покаяния.
Но как провести хорошо Общую Исповедь? Поразительна, мягко выражаясь, «недоработанность» нашего Требника в чине Исповедания:
"...... — Рцы ми: не пался ли еси со скотом, или со птицею?
— Рцы ми, чадо: не убил ли еси человека волею или неволею?..."
Безумец, который попробовал бы вести такое следствие на Исповеди, вызвал бы скандал в церкви. Мы уже, что называется, махнули рукой на Требник в этом вопросе и проводим Исповедь кто как сумеет... На частной Исповеди нашу нищету скроет, а то и выручит нас сам исповедник. Но что делать на Общей Исповеди? Здесь драгоценные души отдаются во власть всякого рода шпаргалок и импровизаций, нередко исполненных глупости, пошлости, заблуждений... Только смиренное покаянное чувство помогает слушателям переносить это.
Из общецерковного, соборного опыта надо бы заполнить это пустое место Требника. Надо бы составить и дальше все улучшать, улучшать — варианты краткого учительного слова перед Исповедью. Надо составить — и дальше все улучшать — образцовый чин и полный текст Общей Исповеди, с таким испытанием совести, которое охватывало бы всю духовную жизнь человека. Надо выделить из Общей Исповеди и вывести в Исповедь тайную грехи непристойные. Надо выяснить наконец и для всех разрешить вопрос о заключительной молитве Таинства Покаяния... Все это насущно необходимо — и ничего этого не делается.
69
Обмен письмами, 1963:
«На стр. 58-59 № 11 ЖМП за 1962 г. написано: "Одним из спасительнейших и существеннейших проявлений Церкви является Богослужение, без которого невозможна духовная жизнь и духовное возрастание членов Церкви.. Ни в чем так полно не проявляется вся сущность православия, как в Св. Евхаристии — средоточии всех таинств Церкви. Вся природа Церкви евхаристична, и без Евхаристии немыслима Церковь... Большое значение имеют авторитет и личная жизнь пастырей, так как лучшей проповедью является сама христианская жизнь"... Дальше: "В противоположность воззрениям протестантизма Православная Церковь учит, что общественная молитва, совершаемая без священника, ни в коем случае не может заменить Богослужения".
Такие мысли высказываются теперь, когда количество храмов резко сокращается, а количество священников, особенно таких, личная жизнь которых могла бы явиться лучшей проповедью, и вовсе не велико. Я уж не говорю об изменении роли священника в действующих приходах (получаются какие-то вольнонаемные культработники — от слова «культ», а не «культура»). Но в каком же положении оказываются верующие там, где храмы уже не действуют? Кто «окормляет» (какое странное и неприятное слово придумано!) таких верующих? По теории ЖМП получается, что таких верующих нельзя считать даже православными христианами — членами Церкви. Кто же они? И в чем может выражаться их общественная религиозная жизнь? Не ближе ли к слагающимся условиям жизни стоят «неритуалистические» церкви, о которых идет речь в начале стр. 58 журнала, то есть, попросту говоря, и наши сектанты, беспоповцы и тому подобные? Разве Иисус Христос не сказал: "Где двое или трое соберутся во Имя Мое"... и т.д...»?
«...Прежде всего нужно иметь в виду, что печатный орган, о котором вы пишете, имеет крайне ограниченный профиль — как по выбору тем, так и по их трактовке. Вероятно, вы успели уже заметить, что в этом издании не бывает никакой апологетики, никакой проблематики, никакой самокритики... Хорошо, если изредка появится интересный отчет о книгах или посещениях. Как правило, все остальное — только всяческое благоглаголание благопотребное (выражение В. С. Соловьева), в котором напрасно искать пищу для души. Цитированной вами статья я не читал, но, судя по приведенным вами выпискам, она не составляет исключения из этого печального правила.
"Без Богослужения невозможна духовная жизнь". "Без Евхаристии немыслима Церковь". Это — всего только риторические обороты. Уважаемый 3. уже обращал наше внимание на православных подвижников, которые без общественного Богослужения и без Евхаристии достигали высочайших вершин духовной жизни. А мы и с Евхаристией никуда не годимся. Мы бываем похожи на бездельников, которые хвастались бы тем, что хорошо обедают, и ожидали бы за это награды. Горе нам, книжникам и фарисеям.
Признаю себя недостойным говорить о таинственной святыне Евхаристии. Но непременно нужно заметить, что она не является у нас общественным Богослужением, ибо совершается втайне от церковного народа. Вероятно, и Вам приходилось наблюдать, как в самые важные моменты Евхаристии наш православный мирянин вдруг преспокойно поворачивается и начинает проталкиваться к выходу. Это потому, что он не участвует в Евхаристии, просто не замечает ее. Для народа у нас есть Причащение, и есть отдельные души, на которые это таинство оказывает мощное благодатное действие. Но Евхаристия осталась у нас только для священников... Замечательно, что эта проблема, занимавшая наших русских реформаторов, теперь, через сорок лет, неожиданно для нас встала в центре внимания Римской церкви.