Всеслав Соло - Переодетые в чужие тела
На следующий день, вечером, Юля находилась дома одна в приподнятом состоянии духа.
Еще с утра, перед тем как уйти по делам, Миша предупредил ее о том, что сегодня в гости должен подъехать профессор психологии Петр Алексеевич Порядков, Юля немного помнила его по отцу.
"Петр Алексеевич" -- сказал Миша, -- "Я, очень возможно, задержусь, пусть он -- обязательно дождется меня. Это очень важно. Мы с Порядковым будем решать проблему пребывания твоего папы в клинике. Может удастся. Только ни о чем не спрашивай его заранее, он все равно не откроется. Я хочу, чтобы мы это решали вместе."
Юля тщательно убралась в квартире, привела в порядок свои волосы и лицо, оделась в соответствии -- для приема гостя: удобное, не стесняющее движения тела, домашнее платье черного цвета, кружевное -- уютно смотрелось на ней.
Вскоре, как и предупреждал Миша, подъехал Петр Алексеевич. И они вдвоем, Юля и Петр Алексеевич пили чай с пирожными, сидя в гостиной в креслах и разговаривали.
-- Мне кажется, что с вашим отцом все бу-дет в порядке, -- сказал профессор, размешивая ложечкой сахар в очередной чашке чая.
-- Вы так думаете? -- уточнила Юля.
-- Я просто уверен в этом. Обязательно будет порядок.
-- Ну, если сам Порядков говорит, что ожидается порядок, тогда -- нет сомнений, -- попыталась пошутить Юля, хотя ей это было трудно и шутка прозвучала в неловкой, неуклюжей интонации голоса.
-- Да, да! -- воскликнул профессор, поддерживая конфузию девушки. -Мое любимое слово -- порядок!
Юля продолжала, не всегда и во всем склад-но, беседовать с Порядковым, ожидая возвращения Миши, а в это же время Юсман и Миша (Василий Федорович) подъехали на автомобиле, принадлежавшем Виктории Леонидовне к зданию Интегральной Фирмы "Обратная Сторона" и припарковались от него далее по переулку метрах в пятидесяти.
-- Ну, что ж... Ты готов? -- спросила Юсман. Василий Федорович не ответил, он думал о чем-то, всматриваясь в ночную глубину переулка. -- Что молчишь, профессор? Думаешь, что мне на душе легко?
-- Я не об этом сейчас подумал, -- заговорил Василий Федорович.
-- А о чем? -- ласково погладив его по волосам, спросила Юсман.
-- Юля беременна, -- коротко сказал профессор.
-- От... тебя? -- вкрадчиво уточнила Юсман.
-- От меня, -- подтвердил он.
-- Ты уверен?
-- Ты что, с ума сошла, Виктория, от кого же еще! -- заволновался профессор, -- Юленька. Она... ты должна это знать!
-- Ты меня неправильно понял, Василий Федорович, я хотела сказать: ты действительно уверен, что Юля и в самом деле беременна?
-- Да. Мы вместе, с неделю назад, ходили к врачу, -- успокаиваясь подтвердил профессор.
-- Да-а, -- протяжно сказала Юсман.
-- Что значит "да"? -- возмутился профессор, -- осуждаешь?!
-- Да перестань ты, Василий Федорович, в самом-то деле, взрываться. Я сказала "да" просто так. Каждой женщине внутренне, по природе, хочется иметь ребенка, но не каждая может... его иметь.
-- Прости. Я наверно тебя обидел, -- извинился профессор.
Уличные фонари задумчиво освещали ярким желтым светом переулок.
-- Ничего... -- сказала Юсман и помолчавши немного, неожиданно, для мечтательно расслабившегося в это время профессора, активизировалась, -надо делать дело! -- подвижно и решительно заявила она. -- Идем, Василий Федорович.
-- Скажи, Виктория, ты довольна своим по-ложением? -- не обращая внимания на активизацию Юсман, холодно проговорил Аршиинкин-Мертвяк. Оставаясь теперь сидеть неподвижным и даже еще спокойнее в голосе, он будто придержал своим вопросом подвижность Виктории.
-- Ты... имеешь ввиду... -- призадумалась она, -- мое женское положение?
-- Да.
-- Я всегда к этому стремилась. Мое приобретение -- это всегда была и есть я сама.
-- Счастливая ты.
-- А разве ты не имеешь, то, что хотел?
-- Кажется, уже не имею.
-- Не понимаю тебя. Сожалеешь?
-- Сейчас... Да. Но не о том, что получил возможность, а о том, что не могу возвратить ее.
-- Удивительно. Стремился и стал. Зачем же терять?
-- Да. Я стремился. Да. Приобрел. Ну, почему же такая клейкость человеческой судьбы!? Нет, я не хочу и не принимаю такое!
-- Мне тебя жаль. Ты как ребенок: поигрался, познал и хочешь отдать. Но это настоящие игры, Василий Федорович, с болью и кровью, среди людей не принято иначе.
-- Знаю. И это меня мучает. Как много и бы-стро мы могли бы узнать и познать и покаяться и идти дальше, если бы...
-- Можно было бы играться и отдавать? -- уточнила Юсман.
-- Да. Играться! Именно так! С детским во-сторгом отдаваться соблазну желания и отходить от него, отпускать для другого.
Я чувствую, я понимаю, что не может больше так продолжаться на Земле: человека поглощает желание или множество таковых, и он -- не успевает, не может освоить из них, хотя бы те, которые видит и хочет иметь...
Почему, почему, ему, человеку, постоянно приходится исподволь коситься на желаемое, страдать о близости с ним, но иметь его, в лучшем случае, частично, не полностью, по крошкам, а в худшем... не иметь никогда, а еще хуже того -- получить желаемое и не мочь возвратить его по-другому, нежели как ценою собственной жизни.
Я не хочу так.
Я протестую против такого. Так слишком долго идти и невозможно собрать воедино весь опыт.
Ну, почему же лишь смерть избавляет ото всего!? Да. Я поигрался, но я осознал это.
-- И ты хочешь играться в другое, -- будто продолжила, подсказала мысль профессору Юсман.
-- Не понимаю, что в этом плохого? -- озадачился Василий Федорович.
-- Я могу лишь только напомнить сказанное: с кровью и болью они, эти игры, понимаешь?
-- Значит..., все-таки смерть все решает?
-- Смерть лишь возможность, решаем только мы, Василий Федорович. Мы выбираем смерть, а не она нас.
-- Плохой мир, несправедливый и медленный, он должен меняться, я в это верю.
-- Может и прав ты, Василий Федорович, но я, видимо, не совсем, не до конца..., не так понимаю тебя, как ты бы хотел этого. Прости, -- сказала Юсман.
Некоторое время они сидели молча в машине.
-- Все, -- решительно сказала Юсман, встряхнув головой, будто прогоняя одолевающий сон, -- Пора. Надо идти, Василий Федорович. Надо!
-- Постой, -- остановил ее профессор, тоже оживляясь. -- А как ты думаешь справиться с Ворбием?
-- Вот, -- сказала Юсман и достала из внутреннего кармана куртки небольшой пистолет, -- на этот случай имеется.
-- Газовый? -- уточнил профессор.
-- Настоящий, Василий Федорович, самый что ни на есть.
-- Огнестрельный?
-- Конечно.
-- Дай его мне, Виктория, -- попросил про-фессор.
-- Зачем? -- удивилась Юсман.
-- Я мужчина и в моих руках оружие будет прочнее работать. И потом, тебе все равно же необходимо выполнять какие-то манипуляции, известные тебе: генератор, капсула, архив. Давай мне пистолет. Я буду в качестве останавливающей силы, а ты в качестве производящей действия.
-- Слушай, почему я тебе его должна отдать?
-- Ну, перестань же, Виктория! Ты что, думаешь: и на мушке держать и дело делать?
-- Ну, хорошо. Убедил, -- согласилась Юсман и отдала пистолет профессору. -- Ты хоть стрелять умеешь? -- поинтересовалась она.
-- Обижаешь, Виктория. У меня разряд.
-- Ладно, верю... Пошли.
Юсман и Василий Федорович вышли из ав-томобиля и направились к зданию Интегральной Фирмы.
Они остановились у входной двери в здание фирмы и Виктория привычно нажала сигнальную кнопку, вмонтированную возле двери в стену.
-- Привела? -- раздался металлический голос, возникший за знакомой профессору селекторной решеткой.
-- Да, он со мной, -- ответила Юсман и профессор насторожился, подумав про себя: "Что значит "привела?".
Щелкнул металлический запор в двери.
-- Проходите, -- снова прозвучал голос.
Юсман предложила профессору пройти первым.
-- Проходите, Василий Федорович, -- сказала она холодно и равнодушно.
Вскоре, оба они оказались в кабинете Вор-бия.
В это время, Юля, разговаривая с профессором Порядковым, почувствовала, как ее сердце неожиданно сжалось и от этого родилось у нее в душе какое-то необъяснимое беспокойство, предчувствие.
-- Что-то... -- сказала она заметно волнитель-но, -- долго так нет Миши.
-- Насколько я знаю этого молодого человека, он обязателен и если сказал что-то, пообещал..., то -- несколько секунд поразмышлял Петр Алексеевич, -- ему... можно верить, -- договорил он.
-- А что вы будете решать с Мишей, когда он вернется? -- не удержавшись, поинтересовалась Юля.
-- Я же уже говорил вам, Юлия... У Миши имеются какие-то соображения на этот счет, а меня он пригласил как интеллект, мозг, так сказать, и, естественно, как близкого друга Василия Федоровича, вашего отца. Больше я ничего добавить по этому поводу не могу.
-- Не можете или не хотите? -- отчаянно не унималась Юля.
-- Ну, Юлия, извините, но вы как ребенок.
-- И вы меня извините, Петр Алексеевич, -- словно опомнилась Юлия. -- Я очень устала.
-- Усталость -- характерная черта любого поколения. Все устают, начиная от малого и кончая старым человеком. А вы не обращали внимания, Юлия, на то, что дети устают все же меньше чем взрослые?
