Мать - Мать. Вопросы и ответы 1954 г.
Тем не менее, факт остаётся фактом. Так что я вынуждена подтвердить: человеку действительно присуще нечто исключительное – он несёт в себе психическое существо. Однако, по правде говоря, он практически не пользуется этим преимуществом. Судя по тому, как он обращается с этим присутствием, он, вероятно, не считает его особо желанным – именно так! Вместо этого он предпочитает идеи своего ума, желания своего витального и привычки своего физического существа.
Не знаю, многие ли из вас читали Библию – это не самое занимательное чтение, да и само повествование очень длинное. Но всё же один случай, описанный в Библии, мне всегда очень нравился. Жили два брата, Исав и Иаков, если не ошибаюсь. Как-то раз Исав сильно проголодался (он был охотником или кем-то вроде того). В общем, история такова: он вернулся домой очень голодным и застал там Иакова, который намеревался подкрепиться приготовленной им чечевичной похлёбкой. Голод мучил Исава так сильно, что он предложил брату: «Послушай, если ты отдашь мне свою миску чечевичной похлёбки, я отдам тебе своё право первородства». Этот случай на первый взгляд может показаться малозначимым, но здесь есть очень глубокий смысл: право первородства – это право быть сыном Бога. Исав был так голоден, что ради еды, ради определённого материального блага был готов отказаться от своего божественного права! Это очень древняя история, но она остаётся истинной и по сей день.
Задавайте ещё вопросы.
Мать, ашрам существует уже давно, но ты говоришь, что людей, которые действительно чего-то достигли, можно пересчитать по пальцам…
Нет-нет, я этого не говорила… (Смех) Я говорила только об отношении к еде. О том, что люди, которые пришли сюда и так и не начали… Очень забавно это наблюдать. Люди приходят в ашрам, они преисполнены доброй воли – по-моему, я писала об этом в одном из выпусков «Бюллетеня»: добрая воля переполняет их настолько, что, когда они сюда попадают, им всё кажется прекрасным, и еда в том числе. Пока они находятся в сознании психического существа, с едой всё замечательно. Когда же это сознание отступает, возвращаются старые привычки. Сознание психического существа отходит, и старые привычки вновь занимают свои места. И тогда эти люди начинают поговаривать: «Как странно! Раньше мне нравилась эта еда, а теперь нет. Она стала гораздо хуже!» Это промежуточная стадия. А потом, спустя какое-то время, кто более, кто менее робко, в зависимости от характера, говорит уже (Мать переходит на шёпот): «А можно ли мне питаться отдельно? Знаете… мой желудок это не переваривает!» (Смех) Так вот, среди людей, живущих в ашраме, по-моему лишь очень-очень немногие избежали этой стадии. А тех, кто сказал себе: «Мне всё равно: я ем то, что дают, и меня этот вопрос не волнует» – таких, действительно, можно пересчитать по пальцам.
Нужно иметь очень ясное понимание вещей. Есть те, кто не осмеливается говорить – многие не осмеливаются ничего сказать, за исключением случаев, когда они испытывают недомогание, или когда у них на самом деле болит живот, или им кажется, что он болит. Тогда они идут к доктору, и доктор говорит им: «Попробуйте это, попробуйте то». Он советует им как раз ту пищу, к которой они привыкли. Первым делом доктор задаёт вопрос: «А чем вы питались раньше?» (Смех) «Вы, наверное, привыкли к такой-то пище?» (Смех) Всё в таком роде. И тогда, естественно, пациенты тут же говорят: «Да-да-да, думаю, это пойдёт мне на пользу!» (Смех)
Так, дальше? (Мать смотрит на ученика, задавшего вопрос)
Я хотел спросить: неужели все эти усилия зря?
Надеюсь, что нет, дитя! Вопрос питания – всего лишь один из вопросов. Не могу сказать, что он второстепенный, так как он весьма показателен, он очень… Он связан с наиболее физическим сознанием, и с этой точки зрения он очень хорошо отражает состояние тела. Ох уж это бедное тело!.. С ним нужно быть терпеливым. Однако не тело меня обескураживает – если меня вообще можно обескуражить, – а витальное существо! Да-да, и его сообщник – ум. Эти два мошенника горой стоят друг за друга, всегда находят отговорки и представляют вам картину ваших трудностей в самом безупречном виде, чтобы иметь основание оправдать их – вот это действительно ужасно! Шри Ауробиндо даже написал по этому поводу небольшое правило, которое было размещено повсюду. Только сейчас оно, видимо, куда-то подевалось, или же люди настолько к нему привыкли, что уже его и не замечают. В нём сказано: «Никогда не делай того, чего ты не смог бы сделать в присутствии Матери. Никогда не говори того, чего ты не смог бы сказать в присутствии Матери». И далее Шри Ауробиндо добавляет: «Ибо в действительности она всегда рядом»[13]. Физические глаза говорят: «Нет-нет, её здесь нет…», и первое движение – спрятать. Люди не только делают то, чего в моём присутствии они бы делать не стали, но они ещё и не верят в то, чем Шри Ауробиндо заканчивает своё высказывание: что даже если я физически не присутствую в каком-либо месте, мне, по-видимому, всё же известно, как обстоят дела. Тем не менее, первое инстинктивное движение – спрятать. Но едва только человек ступает на этот путь, он попадает в зыбучие пески: он проваливается, проваливается всё глубже и глубже, его затягивает, засасывает, он застревает всё прочнее, так что выбраться становится чрезвычайно тяжело. «Лишь бы Мать об этом не узнала!» – подобное отношение хуже всего. Конец оказывается печальным. Надеюсь, среди вас не много таких, но, как правило, эта дорога приводит к тому, что люди начинают врать! И это безмерная глупость, потому что… Вот что я вам скажу – я могу говорить об этом свободно: даже если вы не хотите, чтобы я о чём-то узнала, это всё равно произойдёт!
По утрам люди приходят ко мне за благословением… Или по ночам я отправляюсь на осмотр: всюду заглядываю, захожу к каждому. В обоих случаях, даже утром, когда люди приходят получить цветок из моих рук, мне достаточно только взглянуть на них. Вокруг головы у них что-то вертится, и это воспринимается настолько отчётливо, как если бы они вслух говорили: «Вот об этом я никогда не скажу». Они так и говорят мне: «Я никогда не расскажу тебе об этом, об этом и о том». Понимаете? Они мне всё это рассказывают, говоря, что не скажут этого. Говоря: «Я никогда тебе этого не скажу», они тем самым всё и рассказывают.
Мать, а если мы сделали что-то, в чём не хотим тебе признаваться, то почему, когда мы к тебе приходим, ты ведёшь себя так, будто ни о чём не знаешь? (Смех)
(Смеясь) Я веду себя так, будто… Я слушаю, да? Я слушаю, словно ни о чём не знаю, так? Да, действительно. Иногда я вставляю восклицания «А!» и «О!», как будто мне ничего неизвестно, верно? Дитя моё, здесь дело в другом. Я уже несколько раз это объясняла.
Во время встреч, когда я работаю с людьми, мне хочется… я не говорю, что это всегда возможно, но всё же, мне хочется увидеть их психическое существо, тот идеал, который они стремятся реализовать, то, какими они хотят быть, – увидеть и удержать это, вывести на передний план. Вся моя работа в этом и заключается: выводить на передний план то, что я вижу внутри. Так вот при этом, не считая тех случаев, когда я понимаю, что люди в какой-то мере осознают самих себя, я не всегда точно могу определить, насколько сознательно их внешнее существо. И я задаю вопросы, чтобы понять разницу между тем, что осознают они, и тем, что вижу я. Я делаю это постоянно. Это выглядит так, будто я ни о чём не знаю, верно? Я задаю вопросы: «Что ты чувствуешь? Что ты думаешь? Что ты ощутил?», и так далее. Это для того, чтобы иметь ясное представление о степени вашей осознанности.
Разница между тем, что знаете о себе вы, и тем, что знаю о вас я, огромна. То, что знаю о вас я, – это, собственно, то, какими вы должны быть. Если смотреть на людей снаружи, то вполне понятно, что они собой представляют. Однако это лишь поверхность. Между внутренним и внешним находится область витального и ментального сознания, которая, с человеческой точки зрения, представляется самой важной, и именно в этой области у каждого человека должно отражаться сознание того, каким он должен быть, чтобы он имел возможность это реализовать. Но между тем, что каждый человек знает о самом себе, тем сознанием, в котором он живёт, и тем, чем он является в своей истинной сути, огромное расстояние.
И это довольно сложно для меня – эта промежуточная область очень замутнена, для меня это область лжи (того, что я называю ложью). В английском языке есть два слова: «falsehood» [ложь, неправда, ложность] и «lie» [враньё, обман, ложь]. Так вот я имею в виду «falsehood». Это не является ложью в общепринятом смысле слова, но это область того, что не является истинным, того, что вовсе не является выражением истины существа. И в то же время это практически единственное, что человек в себе сознаёт. Лишь очень немногие обладают внутренним пониманием того, какими они хотят быть, что они хотят делать, в чём состоит истина их существа. Таких людей мало. Или же это понимание приходит, а потом затуманивается: неожиданный проблеск ясности, а затем всё заволакивается пеленой. Так что вопросы я всегда задаю для того, чтобы узнать состояние этого внешнего сознания, которое для меня является чем-то совершенно нереальным, неистинным.
