Дервас Читти - Дервас Читти Град Пустыня
Через год после того, как Кириак исцелил бесноватого мальчика и прославился тем на всю округу ему пришлось бежать от людской славы и скрываться в пустыне Рува, где он провел пять лет, питаясь «корнями мелагры и сердцевиною тростника».[893] Не найдя покоя и здесь, он поселился в совершенно пустынном и сокровенном месте, называвшемся Сусаким (Σουσακεΐμ), где в глубине пустыни сходились вади, пролегавшие возле Сукки и возле Новой Лавры, которые, по мнению некоторых, и являли собою те «реки Ифамские», о которых Давид писал: «Ты изсушил еси реки Ифамския (или «сильные реки»)».[894] Здесь он оставался семь лет, пока во время Великой Чумы отцы из лавры Сукка не убедили его перейти в «нависающую» пещеру преподобного Харитона, находившуюся за пределами Лавры.[895] В этойто пещере (гдето около 544 года) и нашел его Кирилл, который принес старцу послание от епископа Иоанна и поведал ему об интригах оригенистов и о том, почему учение их следовало отвергнуть.[896] Узнав о том, что Кирилл пришел из киновии святого Евфимия, Кириак приветствовал его как syncoenobiote (συνκοινοβιώτης) и рассказал ему множество историй о Евфимии и о Савве.[897]
* * *
Иерусалимские оригенисты и не думали успокаиваться, однако отцы Великой Лавры смогли уговорить своего игумена Геласия отправиться в Константинополь и поведать о происходящем императору.[898] Авва Геласий отправился туда без особых надежд, понимая, что скомпрометировал себя в глазах Юстиниана, подписав libellus против анафематствования Феодора Мопсуэстийского. Конечно же, когда он прибыл в столицу, его нигде не принимали; опасаясь интриг коварного Феодора Аскиды, Геласий в скором времени пешком отправился в Иерусалим, однако скончался в Амории Фригийской в октябре 546 года, примерно через пятьдесят лет после своего прибытия в Великую Лавру.
Прослышав о его смерти, отцы Великой Лавры отправились в Иерусалим с тем, чтобы патриарх назначил им нового игумена, однако были изгнаны из города и вернулись в Лавру ни с чем. Казалось, что оригенисты побеждают повсюду. В феврале 547 года они усадили на игуменское место, которое некогда занимал сам святой Савва, оригениста Георгия; отцы же Лавры с появлением этого волка были вынуждены покинуть свою обитель. Сам епископ Иоанн оставил свой затвор и вместе со многими другими перешел на Елеонскую гору, прочие же рассеялись по окрестным землям. И в этот же самый день Нонн, который начальствовал над оригенистами, скоропостижно скончался. Георгий же уже через семь месяцев был обвинен в непотребстве даже теми, кто ставил его на игуменское место, и изгнан из Лавры.[899] Его преемник Кассиан, который, так же как и Кирилл, являлся уроженцем Скифополя, учился монашескому жительству у преподобного Саввы и в течение восьми лет настоятельствовал в лавре Сукка. Он умер спустя всего десять месяцев, 20 июля 548 года. Преемник Кассиана ликиец Конон еще в юном возрасте принял монашество у себя на родине,[900] в Палестину же он пришел уже по смерти Саввы. Конон был мудрым и добрым человеком, и вскоре дела в Лавре пошли на лад, а рассеянные по округе отцы стали вновь возвращаться в свою обитель. У оригенистов же начались разделения, которые лишили их былой силы. Епископ Иоанн, вероятно, не слишкомто долго находился вне своей кельи. Когда Кириак, которому в Пещере святого Харитона то и дело докучали люди, убедился в том, что битва против оригенизма по сути уже выиграна, он на девяносто девятом году жизни вновь отправился в свое старое пустынное прибежище Сусаким, находившееся в девяти милях от лавры Сукка.[901]
Кирилл посетил его и здесь,[902] отправившись прежде в Сукку и взяв ученика Кириака Иоанна в качестве провожатого. Когда они уже были близ нужного места, навстречу им вышел огромнейший и ужаснейший лев. Иоанн сказал Кириллу, что они могут не опасаться этого страшного зверя, и действительно, увидев, что они направляются к Старцу, лев тут же уступил им дорогу. Старец чрезвычайно обрадовался гостям. «Да это же мой syncoenobiote Кирилл!» — воскликнул он. «Отче, обратился к нему Иоанн, он страшно испугался, завидев льва». На это Кириак отвечал: «Не бойся, чадо, ибо лев сей живет рядом со мною для того, чтобы охранять мои овощи от диких коз». Поведав гостям множество историй о Евфимий и о других Пустынных Отцах, Кириак пригласил их на трапезу. Когда они вкушали пищу, к ним подошел лев, и тогда Старец дал ему кусок хлеба и отправил зверя охранять овощное произрастание. Кирилл и Иоанн заночевали у Старца, а на следующий день он благословил их отправиться в обратную дорогу. Через какоето время они увидели на своем пути льва, пожиравшего дикую козу; заметив, что они не отваживаются пройти мимо него, лев оставил свою добычу и отошел в сторонку, освобождая им путь.
* * *
Оригенисты разделились на исохристов, учивших, что при «восстановлении всего» (апокатастасис) все станут равными Христу, и на протоктистов Лавры святого Фирмина близ Михмаша, которые, исходя из предсуществования души, учили, что пред существовавшая человеческая душа Христа была Перворожденною во Всем Творении.[903]Названное разделение в конце концов привело к альянсу между последними (протоктистами) и антиоригенистами, при этом Исидор из лавры святого Фирмина обещал ничего не говорить о предсуществовании. В конце 551 года вместе с Кононом из Великой Лавры он отправился в Константинополь, надеясь улучить благоприятный момент.[904]Ждать им пришлось недолго. Вскоре Петр Иерусалимский умер, а монахи Новой Лавры прогневали Юстиниана, поставив патриархом своего выдвиженца Макария без одобрения этой кандидатуры императором.[905] После кончины Исидора Конон и его люди с еще большею свободой воепользовались возможностью подать императору libellus против оригенистов и представили ему собственного кандидата на патриаршество Евстохия, находившегося тогда в Константинополе. Юстиниан принял их предложение. Евстохий был отправлен в Иерусалим в качестве патриарха, в Константинополе же был созван Пятый Вселенский Собор, предавший проклятию как «Три Главы», так и оригенизм.[906]
Последнее заседание Собора состоялось 2 июня 553 года. Оригенисты были окончательно изгнаны из Новой Лавры, а 21 февраля 555 года их место заняли сто двадцать монахов, половина из которых прибыла из Великой Лавры, а остальные из прочих пустынных обителей. Среди них был и Кирилл Скифопольский, перешедший в Новую Лавру по благословению епископа Иоанна.[907] С самых первых дней своего пребывания в киновии святого Евфимия он не переставал изумляться чудотворениям, происходившим от раки преподобного, и старался собирать все, что так или иначе было связано с его жизнью.[908]Кириак, что называется, из первых рук, подробно поведал ему о последних годах жизни Евфимия. Другие же пересказывали ему то, что некогда было рассказано им самим людьми, знавшими преподобного, передавали ему истории о Савве и Феодосии и т. д. Подобно не знающей устали трудолюбивой пчеле он обходил пустыню, ходил туда и сюда, собирая эти, еще не успевшие поблекнуть воспоминания, записывал их на разрозненных листах, складывая их без порядка. Попав в Новую лавру, Кирилл в течение двух лет разбирал свои записи, тщетно пытаясь привести их в порядок и сознавая нехватку светского образования, неопытность в Писании и собственное косноязычие. Кирилл уже был близок к отчаянию, однако в один из дней около второго часа, когда он сидел на своем обычном месте и занимался разборкою листов, он задремал и увидел в сонном видении преподобных отцов Евфимия и Савву в обычных приличествующих их сану одеяниях и услышал слова Саввы, сказанные Евфимию: «Смотрика, твой Кирилл так и сидит с листами в руках, исполненный решимости осуществить задуманное, однако, несмотря на все свои труды и старания никак не может даже начать свое сочинение».
Великий Евфимий ответствовал Савве: «Как же он может начать свое сочинение о нас, ежели во устах его еще нет благодати слова?» Когда Савва сказал: «Дай же ему эту благодать, отче», Евфимий кивнул, достал изза пазухи серебряную коробочку для мазей и прутик, опустил прутик в коробочку и трижды вложил его в рот Кириллу, почувствовавшему, что на устах его появилось нечто похожее на масло, сладостью своею превосходящее мед и заставляющее вспомнить слова Писания: «Коль сладка гортани моему словеса Твоя; паче меда устом моим». Он проснулся от неизъяснимой сладости и, все еще ощущая на губах и во рту неотмирное благоухание, тут же стал писать предисловие к Житию святого Евфимия. За первым жизнеописанием тут же последовало и Житие святого Саввы. Однако прежде чем они были закончены, Кирилл, понуждаемый как епископом Иоанном, так и первым своим наставником Георгием Скифопольским, которому он предназначает свои труды, перебирается из Новой Лавры в Великую Лавру святого Саввы и собирается построить там келью.[909] Ко времени написания Жития епископа Иоанна Исихаста (Молчальника), то есть примерно в 557 году, он уже был устроен там[910] и мог куда чаще посещать Иоанна, который на сто четвертом году жизни стал готовиться к смерти.[911] Примерно тогда же (в 556 году) Кирилл еще раз посетил преподобного Кириака, жившего в пещере святого Харитона, куда отцы из лавры Сукка привели его за год до этого из Сусакима, где старец прожил восемь лет.[912] Кириаку исполнилось уже сто семь лет, однако он попрежнему был полон сил и сам принимал приходивших к нему гостей. Через год он умер. Кирилл пишет о нем, как о подвижнике «кротком и отзывчивом, обладающем пророческим даром, склонном к наставничеству, в высшей степени православном; человеке крупного и благородного телосложения, все члены которого хранили здравие, сам же он воистину был исполнен благодати и Святаго Духа».[913] Он представляется самым совершенным и, возможно, самым необычным изо всех героев кирилловских Житий. Кажется, будто в мир вновь пришел преподобный Антоний.
