Александр Мень - Дионис, Логос, Судьба
Сократ показал, что вера и разум совместимы, что религия не есть нечто чисто иррациональное, однако пример самой его личности показывает, что ни вера, ни нравственность не строятся одной лишь логикой.
Даже враги не могли отрицать за Сократом почти магической притягательности, но если б он был только философом, обсуждавшим отвлеченные понятия с любителями поспорить, он никогда бы не приобрел такой власти над душами. Таинственное обаяние его исходило от того Сократа, который часами мог стоять погруженный в созерцание, который предчувствовал будущее, слышал голос "даймониона", всем существом верил в реальность божественного Добра. В отличие от мистиков, он не нашел слов, чтобы рассказать об этом своем видении. Но именно такой, "демонический" и загадочный, он пленял учеников и внушал им веру в высшее Благо.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава шестнадцатая
САМОПОЗНАНИЕ, МЫШЛЕНИЕ, БЛАГО
1. См.: Ксенофонт. Воспоминания, 4, 2, 24.
2. См.: М.Nilssоп. А History of Greek Religion, р. 225.
3. Платон. Апология, 30 а, b.
4. См.: Платон. Теэтет, 148 е, 149, 150 с.
5. Аристотель. Никомахова этика, VI, 13, 1144 b.
6. Л. Шестов. Афины и Иерусалим. Париж, 1951, с. 91; Ф. Ницше. Рождение трагедии из духа музыки.- Собр. соч., т. I, 1912, с. 101. Анализ сложного отношения Кьеркегора к Сократу дан в исследовании П. Гайденко "Трагедия эстетизма" (М., 1970, с. 50 сл.).
7. Ксенофонт. Воспоминания, I, 1, 9; I, 3, 4.
8. Там же, I, 1, 13.
9. См.: R. Оttо. Тhе Idea of the Holy, 1959, р. 154. Необходимо подчеркнуть, что излагаемый в этой главе взгляд на характер богопознания Сократа отличается от точки зрения некоторых западных богословов, которые полагают, что дохристианские мыслители могли приближаться к Богу только лишь через разум (см. пример такой концепции в кн.: J. Dапieloи. Dieu et nous. Рaris, 1956, р. 59). Эти авторы ссылаются на слова ап. Павла, который говорит о познании Бога через рассматривание творений (Рим 1, 19, 20) а также на постановление I Ватиканского Собора, утверждающее возможность рационального богопознания (см.: Н. Denzinger. Enchiridion Symbolorum, 1957, р. 495). Но ни апостол Павел, ни отцы Собора ничего не говорят о невозможности интуитивного приближения к Богу в плане "естественного Откровения". Думается, что, ограничивая богопознание (вне сверхъестественного библейского Откровения) рамками разума, богослов рискует обеднить духовные дарования человека, которые имеют не менее высокое происхождение, чем разум. Здесь существует опасность прийти к мизантропической концепции протестантских неоортодоксов (К. Барт), которые видят во всех исканиях и прозрениях дохристианских "языческих" религий только самообман и заблуждение. Характерно, что Ж. Даниелу, исходя из своей точки зрения, принужден даже мистика Шанкару зачислить в рационалисты (Idem, р. 64). Одним словом, если мы допускаем, что "естественный" разум может нечто сказать человеку о Боге, то нет оснований считать совершенно бесплодной и ложной "естественную" интуицию.
10. См.: Ксенофонт. Воспоминания, I, 4.
11. Там же, I, 3, 3.
12. Платон. Федон, 60 е. Здесь Сократ сам признается, что не желал толковать этот призыв в прямом смысле.
Глава семнадцатая
СОКРАТ И АФИНЫ
Я вам предан, афиняне, и люблю вас,
но слушаться буду скорее Бога, чем вас.
Из речи Сократа на суде
Афины, 421-400 гг.
Каждый более или менее выдающийся афинянин принимал участие в политической жизни. И для Сократа, при его уме и общительности, это было бы вполне естественно. Между тем он упорно и сознательно избегал политического поприща. Не отказываясь от мелких должностей, на которые его избирали наряду с прочими гражданами, он не желал проявлять активности в общественных делах. Более того, он видел в этом помеху для своей миссии. На компромиссы он был менее всего способен, и ему претила необходимость кривить душой, льстить толпе и изощряться в демагогии, как это было принято среди партийных вождей.
Однако при всем этом Сократ считал себя нужным и полезным членом "экклесии", городской общины, поскольку он являлся другом и помощником тех, кто хотел сделать свою жизнь совершенной. Свободно же выполнять эту задачу Сократ, по его собственному мнению, мог лишь как "частное лицо" (1). Он общался, с кем хотел, когда хотел, и говорил, о чем хотел.
Кроме разношерстной толпы слушателей, у Сократа был и интимный круг последователей. С ними мудрец делился своими сокровенными мыслями, с ними зачастую оставлял обычный шутливый тон и беседовал о самых важных и серьезных вещах. К этим наивным и мятежным мальчикам он питал горячую любовь. Он был одновременно и сеятелем, и заботливым взращивателем, и жнецом. Он умел обращаться с учениками, направляя, подсказывая, вселяя в них веру и стремление к добру. Сократ знал, что в молодости особенно противятся менторскому тону и поучающему высокомерию, поэтому он делал свою "диалектику" тонкой, ненавязчивой, дружеской. "У меня нет учеников,неустанно повторял он,- а только друзья, мы учимся вместе". Это действовало подкупающе. Сократ учил не только словом, но и живым примером. Его ясная мысль, широта, бодрость духа, закаленная воля вызывали восхищение. Многие, вероятно, думали: счастлив человек, который научился жить, как Сократ.
Надо заметить, что в окружении Сократа были люди весьма несхожие и даже противоположные по характеру. А для мудреца было важно не только их умение мыслить, но и их нравственное состояние. Так, его искренне тревожило легкомыслие Алкивиада, самовлюбленного аристократа, избалованного поклонением и безумно честолюбивого. Сократ видел, что Алкивиад мог бы стать гордостью Афин, продолжателем дела своего дяди Перикла. Но в то же время учитель знал, насколько легко Алкивиад может обмануть его надежды (2).
Кружок Сократа оказал благотворное влияние на Алкивиада, общение с философом пробуждало лучшие стороны в этой испорченной натуре.
"Когда я слушаю его,- говорил Алкивиад о Сократе,- сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов (жрецы фригийской Богини-Матери, культ которой включал экстатические обряды), а из глаз моих от его речей льются слезы; то же самое, как я вижу, происходит со многими другими. Слушая Перикла и других превосходных ораторов, я находил, что они хорошо говорят, но ничего подобного не испытывал, душа у меня не приходила в смятение, негодуя на рабскую мою жизнь. А этот Марсий приводил меня часто в такое состояние, что мне казалось - нельзя больше жить так, как я живу" (3).
Однако впоследствии, как мы увидим, темное начало заглушило в душе Алкивиада семена добра, посеянные Сократом, и вместо славы Афин он стал их позором.
Иным человеком был Платон (420-348) - молчаливый, задумчивый юноша с замкнутым лицом. Его нельзя было назвать, как Алкивиада, красавцем: на портретах у него грубые, почти мужицкие черты. Но, подобно Алкивиаду, двадцатидвухлетний потомок царей мечтал о политической карьере. В доме своих богатых родителей Платон получил прекрасное образование; он увлекался спортом, поэзией, слушал лекции философа Кратила, ученика Гераклита, написал драму (4).
Встреча с Сократом круто изменила жизнь Платона. Уже на склоне лет он говорил: "Старшего моего друга, дорогого мне Сократа... я, не обинуясь, могу назвать справедливейшим из живших тогда людей" (5). Иными словами, на Платона, как и на Алкивиада, Сократ произвел впечатление прежде всего как личность. Но не меньшим было и умственное влияние Сократа на Платона. Он бросил занятия поэзией, сжег свою трагедию, так как понял, что настоящее его призвание - философия. Впоследствии, однако, литературные занятия сослужили Платону хорошую службу: он стал одним из тех немногих мыслителей, которые занимают видное место в мировой литературе.
О других учениках Сократа мы знаем меньше. Был среди них пылкий, увлекающийся Херофонт, тот, что вопрошал Оракула о мудрости Сократа, был Ксенофонт, искавший у учителя мудрости для того, чтобы с пользой управлять своим хозяйством. Не все ученики достигали успеха, общаясь с Сократом. Так, сын стратега Анита из-за своего слабоволия пренебрег уроками мудреца и, оказавшись во власти порочных наклонностей, под конец совершенно опустился. Иные уходили от Сократа, как уходили от софистов, лишь научившись у него умело рассуждать и строить цепь доказательств. Некоторые так и не смогли понять Сократа и покидали его разочарованными и озлобленными. Критий, например, порвал с философом после того, как тот осудил его поведение. Впоследствии, став на время политическим лидером Афин, Критий преследовал учителя своей ненавистью.
Одним словом, истинными учениками Сократа могли стать лишь те, кто стремился работать над собой и не гнался за внешними успехами.
Но добродетель для философа была, как мы помним, неотделима от знания; он прививал слушателям умение критически мыслить. И вскоре старшее поколение Афин начало с раздражением замечать, что у молодежи, слушавшей Сократа, появилась независимость в суждениях. То, что юноши все чаще стали высказывать "собственное мнение", отягчало извечный конфликт отцов и детей. К тому же бедственное положение города усилило влияние "охранительных" тенденций, в результате чего стали поговаривать, будто Сократ - опасный совратитель, внушающий ученикам неуважение к отечественным обычаям и вере, пренебрежение к авторитетам. Далеко не всем понятная манера Сократа вести беседы часто вела к искажению его мыслей и идей. Против философа постепенно зрело недовольство.
