Том Райт - Главная тайна Библии
Но почему Павел использует столь странные слова в Первом послании к Фессалоникийцам, где пишет о спускающемся с неба Господе и святых, оставшихся в живых, «восхищаемых» в воздух? Я думаю, что он пользуется богатыми метафорами, чтобы указать на три разные вещи, которые он тут намеренно соединяет. (Павел — мастер богатых смыслом смешанных метафор; так, в следующей главе, в 1 Фес 5, он говорит о приходе ночного вора, после чего у женщины начинаются родовые схватки, а потому не следует упиваться, но вместо этого бодрствовать, облекшись в броню. Как говорят в телепередачах, не пытайтесь это делать в домашних условиях.)
И мы снова должны вспомнить о том, что любые выражения, которыми христиане описывают будущее, — указатели в тумане. Обычно на указателях нет фотографий тех мест, куда приведет вас путь, но это не означает, что они неверно указывают направление. Они говорят истину, ту особую рода истину, которая относится к будущему.
Итак, Павел сводит воедино три сюжета, и первый из них — это Моисей, спускающийся с горы. Слышны звуки трубы и громкий голос, а затем, после длительного ожидания, появляется спускающийся вниз Моисей, который хочет посмотреть, что же случилось в его отсутствие.
Затем — повествование главы 7 Книги пророка Даниила, где гонимый народ Божий получает оправдание перед врагами–язычниками, когда его поднимают облака, чтобы он сел рядом с Богом во славе. Отсюда «подъем на облаках» — то самое выражение, какое в евангелиях Иисус применяет к самому себе, тут Павел прилагает ко всем христианам, которые в настоящий момент терпят гонения.[146]
Сведя эти два сюжета воедино с помощью характерной для него гремучей смеси метафор, Павел может добавить сюда третий, который мы уже упоминали. Когда император посещал колонию или провинцию, местные жители выходили, чтобы встретить его недалеко от города. Было бы невежливым встретить его у ворот, как если бы его поданные не удосуживаются встретить его надлежащим образом. А затем люди не стояли на том же месте; они сопровождали царственную особу, въезжавшую в город. Когда Павел говорит о «встрече» с Господом «в воздухе», он вовсе не имеет в виду — вопреки тому, чему учит популярное богословие «восхищения» на небеса, — что затем спасенные христиане останутся где–то в воздухе, лишенные почвы под ногами. Вместо этого, встретив своего вернувшегося Господа, они проводят царственного гостя в Его владение, то есть вернутся на то место, которое покинули. Разумеется, мы должны понять, что это метафора, перегруженная всевозможными значениями, а не буквальное описание грядущего, но в любом случае ее смысл тот же, что и в параллельном месте Флп 3:20. Жители Филипп прекрасно понимали, что быть гражданами небес не означает, что им предстоит вернуться в столичный город, но это скорее означает, что император приедет к ним из столицы, чтобы колония обрела свое достоинство или чтобы спасти ее, покорив ее врагов и восстановив в ней порядок.
Таким образом, эти два стиха из 1 Фес 4 стали предметом чудовищного злоупотребления, когда на их основе была создана общая картина так называемого восхищения на небеса. Эти идеи оказали свое влияние не только на популярные фундаменталистские движения, но даже и на немалое число специалистов по Новому Завету, которые согласились с тем, что фундаменталисты верно понимают, что здесь хотел сказать Павел. И только когда мы сопоставим несколько разных вещей, которые он написал на эту тему, мы можем постичь истину. Этот текст — яркий пример переполненной значениями риторики со множественными аллюзиями. Она указывает на следующие реалии: личное присутствие Иисуса; воскресение умерших и преображение оставшихся в живых христиан. И как мы уже способны увидеть, в общих чертах о том же говорят и другие тексты Нового Завета.
Надо отметить еще один важный момент, касающийся всего христианского богословия воскресения, вознесения, второго пришествия и надежды. Это богословие родилось из столкновения с политической властью, из убеждения в том, что Иисус есть истинный Господь всего мира и однажды Его владычество станет очевидностью. Богословие «восхищения на небеса» избегает такого столкновения из–за веры в то, что христиан чудесным образом унесут из этого порочного мира. Быть может, именно потому такое богословие часто носит гностический характер, страдая склонностью к дуалистической приватной духовности и к политическому пассивному невмешательству. И возможно, именно такое богословие с его мечтой об Армагеддоне тихо поддерживает политическое статус–кво, чего бы Павел никогда не стал делать.
Прежде чем мы закончим разговор о Павле, стоит обратить внимание на два других важных его текста. Во–первых, в конце Первого послания к Коринфянам Павел неожиданно приводит фразу на арамейском: Marana tha.[147] Она означает: «Приди, Господь!» и восходит (как и слово Abba — «Отец») к самой первой церкви, языком которой был арамейский. Христиане, говорившие на греческом, не стали бы сочинять для себя молитву на арамейском, и потому следует думать, что тут мы соприкасаемся с самой ранней традицией церкви до времен Павла. Таким образом, церковь с самого начала молилась о возвращении Иисуса.
Во–вторых, совсем иного рода отрывок из главы 3 Послания к Колоссянам. Это кратчайшее изложение Павлова богословия воскресения и вознесения в приложении к нынешней жизни христиан и их надежде на будущее:
Итак, если вы были воздвигнуты со Христом, ищите горнего, где Христос сидит по правую сторону Бога; о горнем помышляйте, не о том, что — на земле. Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге: когда будет явлен Христос [hotan ho Christos phanerothe], жизнь ваша, тогда будете явлены и вы с Ним во славе.[148]
Вне сомнения, здесь собраны те же темы, что и в рассмотренных нами ранее текстах. Но обратите внимание на одну важнейшую деталь: вместо «пришествия» или пресловутой parousia Павел использует слово «явлен». Это та же самая реальность, но с иной точки зрения, и это позволяет нам разобраться с представлением о «пришествии» Иисуса, который подобен космонавту, спускающемуся с неба. В настоящее время Иисус находится на небесах. Но, как мы уже говорили, небеса, Божье пространство, не находятся в какой–либо точке нашего мира, но в каком–то совершенно ином месте, хотя оно и тесно связано с нашим. И надежда христиан заключается не в том, что однажды Иисус снова появится в нынешнем мире, но что, когда небеса и земля, по обетованию Бога, соединятся друг с другом новым образом, Он явится нам, — а мы «явимся» Ему и друг другу в нашей новой и подлинной идентичности.
Фактически это очень близко к важнейшему тексту из Первого послания Иоанна (2:28; 3:2):
А теперь, дети, пребывайте в Нем, чтобы, когда Он будет явлен [ean phanerothe], мы имели дерзновение и не были посрамлены пред Ним в пришествии [parousia] Его… Возлюбленные, мы теперь дети Божьи, и еще не явлено [oupo ephanerothe], что будем. Знаем, что когда Он будет явлен [еаn phanerothe], мы будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть.
Здесь мы видим почти ту же самую картину, что и в Послании к Колоссянам, только «явление» и parousia мирно сосуществуют. Разумеется, когда Он «явится», то будет «присутствовать». Но подчеркивается «явление», потому что, хотя, с нашей точки зрения, Он в каком–то смысле «придет», фактически «явится» именно там, где находится и сейчас — не где–то вдалеке от нашего мира времени и пространства, но в своем мире, в Божьем мире, который мы называем «небесами». Этот мир отличен от нашего («земли»), но пересекается с нашим во множестве точек, не в последнюю очередь такой точкой является и внутренняя жизнь христианина. Однажды эти два мира полностью соединятся и станут видимыми друг для друга, и за этим последует изменение, о котором говорят и Павел, и Иоанн.
Разумеется, есть и другие тексты, которые сообщают об этом. Откровение Иоанна также говорит о пришествии Иисуса, и в нем используется глагол «приходить». Дух и Невеста говорят: «Приди», — а молитва, которой завершается книга, как и окончание Первого послания к Коринфянам, утверждает, что Господь Иисус придет, и придет скоро. Об этом говорят и многие другие места Книги Откровения.[149] У нас нет места их подробно разбирать, как и другие отрывки из малых книг Нового Завета.[150] 2 Петр 3 — единственное место в Новом Завете, где прямо говорится о задержке пришествия; обратите внимание: именно те люди, которые видят в этом проблему, одновременно, как следует из контекста, склонны к совершенно иной, неисторической, форме христианства.[151]
Мы видим, что при незначительных вариациях все известные нам первохристианские источники в этом вопросе удивительно единодушны. Настанет день (и это может произойти в любой момент) великого обновления мира, которое уже было предвозвещено воскресением Иисуса; и тогда сам Иисус явится и станет как образцом, так и исполнителем того преобразования, которое произойдет и со всем миром, и с верующими. Эта надежда, столь ясно выраженная в Новом Завете, неизменно сохранялась и во II веке, и далее. Большинство христиан первых веков не беспокоились о том, что этого не произошло при жизни первого поколения. И мысль, что всех христиан второго поколения терзала проблема «задержки» пришествия, о которой мы читаем в 2 Петр 3, — это, скорее, миф современных ученых, чем историческая реальность.[152] И никак нельзя сказать, что идея «явления», или «пришествия», Иисуса была просто частью традиции, которую бездумно передавали из поколения в поколение, не особенно вникая в ее смысл. К «явлению» Иисуса относится то же, что и к его вознесению: в этом видели важнейшую часть общей картины, веры в то, что Иисус был, есть и грядет. Без этого дело церкви было бы лишено смысла. Если убрать из картины «пришествие», в ней теряется связь вещей. Первые христиане все это понимали совершенно четко, не хуже любого человека иных эпох, так что нам есть чему у них поучиться.
