Александр Сегень - Поп
— А ведь поп прав!
83.
Совсем иного мнения относительно поступка отца Александра придерживалась матушка Алевтина.
— Ох, Саша, Саша! — возмущалась она, пока они шли от кладбища до дома. — О чём ты думал! Зачем ты набрал столько приемных детишек, если совершаешь такие поступки? Ведь теперь тебя точно арестуют. А я, значит, возись со всеми ими, да?
— Не бойся, Алюня, дети смышлёные, они, наоборот, будут тебе опорой, когда меня не станет, — старался возражать отец Александр. Матушку он боялся куда больше, чем полицаев и немцев.
— Его не станет! — негодовала Алевтина Андреевна. Да ведь я сразу в гроб лягу, если тебя не станет! Как ты не понимаешь этого, безрассудный протоиерей!
— Ох, не надо, Алюшка, мне и так страшно.
— Лучше бы тебе было страшно, когда ты свою дерзкую речь произносил! Гляньте на эту Жанну д'Арк в рясе!
— При чём здесь Жанна?
— Тоже такая вояка была.
— Но ведь страшнее, если бы я стал отпевать их, если бы пред Богом творил лживые молитвы и песнопения, противные сердцу!
— Ну и не отпевал бы! Или, чорт с ними, отпел бы... Ох, прости меня Господи!.. Отец Александр! Ведь ты же всегда был разумен и когда надо шёл на компромиссы ради великой цели. Ведь теперь нам и концлагерь запретят. И вообще всё рухнет!
— Не спеши, матушка, Господь многомилостив! Может, и на сей раз пощадит. Не стенай, ласточка моя!
— Ох, горе моё! Заяц ты мой смелый!
Дома она собрала котомку с едой и вещами на тот случай, если батюшку внезапно придут арестовывать. Время шло мучительно медленно, казалось, вечер никогда не наступит. Но он, наконец, наступил.
Потом было утро следующего дня, а так никто и не пришёл за батюшкой. Помолившись на рассвете, отец Александр отправился доить коз, с недавних пор он почему-то полюбил это занятие, а потом как ни в чём не бывало пошёл в храм. И в храме всё прошло так, будто никакой вчера не было анафемы, а среди прихожан зоркий глаз батюшки подметил несколько родственников тех, кого он вчера отказался отпевать. Но ещё большим удивлением и радостью было для батюшки, когда к нему на исповедь подошла Зоя Денисова, мать одного из ещё живых полицаев, которых он вчера обличал, и сказала:
— Отец Александр, хочу вам тайком признаться. Мой-то Володька послушался вас.
— Да ну? И что же он?
— Он и друг его Федька Ильин в леса подались.
84.
Рота эсэсовцев не на шутку взялась за дело, прочёсывая все окрестные леса и болота. Но Луготинцев, Табак и Муркин, местные уроженцы, как свои пять пальцев знали все ходы и выходы, овраги и тропинки, умело уводили свой партизанский отряд от немцев.
— Противно, — ворчал Невский. — Хотелось провести несколько дерзких акций, а в итоге бегаем, как зайцы от охотников.
— И не будем бегать, — возразил Луготинцев. — Определите задачу, и я расскажу, как увести врагов, а самим рыпнуться туда, куда надо.
— Планы у меня, честно говоря, были наполеоновские, — ласково улыбнулся политрук. — Во-первых, напасть на немецкий аэродром и нанести максимально ощутимый ущерб. Во-вторых, перебить охрану концлагеря и освободить заключённых. Кто из них захочет искупить свою вину перед народом, пусть воюет с нами, кто не захочет, с теми тоже цацкаться не станем. А ещё была у меня мечта с вашим закатовским попом повстречаться, а всей его храмине красного петуха задать.
— Ну, это задача не самая главная.
— Ошибаешься, товарищ Луготинцев. Попы наносят ощутимый моральный вред, разлагают антифашистский дух населения.
— Между прочим, — усмехнулся Лёшка, — храм-то в Закатах точь-в-точь, как вы, Невский. Храм Александра Невского.
— Мне ли этого не знать! — хмыкнул политрук. — Между прочим, у меня Невский не фамилия, а почётный псевдоним.
— Как это?
— А так. Исходная у меня фамилия была самая заурядная русская — Лямкин. Потому что предки мои всю жизнь лямку тянули. Отец мой, между прочим, на попа горбатился в Красном селе. И храм у того попа тоже был имени Александра Невского. Построен на средства знаменитого мироеда Синебрюхова. Этакий деревянный резной алярюс самого пошлейшего пошиба. После революции я лично руководил уничтожением этой дровяной хламиды. Потом мне было поручено в разных местах ликвидировать ещё несколько объектов православно-религиозного мракобесия. По иронии судьбы, все они были имени Александра Невского. Вот товарищи по борьбе и присвоили мне почётный псевдоним. Хотели так: Наум Александро-Невский. Но я посчитал, что это слишком длинно и помпезно. Правильно же?
— Правильно, — усмехнулся Луготинцев.
— Теперь ты понимаешь, почему у меня так руки чесались на ваш закатовский храм. К тому же и поп у вас там ужасающе зловредный. Полюбил выкаблучиваться перед фрицами.
— А я вот хотел спросить, — встрял в беседу Табак. Почему немчуру фрицами называют? Разве это у них самое имя?
— А я отвечу, — сказал бывший Лямкин. — План нападения на СССР у них назывался «Барбаросса!». В честь их прославленного полководца Фридриха Барбароссы. Фридрих сокращенно как раз и будет — Фриц. Выдающийся советский писатель Илья Эренбург в связи с этим и придумал называть немцев фрицами.
Появился запыхавшийся Муркин:
— Товарищ комиссар! Там немецкий патруль на мотоциклах. Всего два драндулета. Эсэсовцы. Может, придавим?
— Обнаружимся, вот в чём дело, — задумался Невский. Эх, была не была! Дадим гнидам прикурить!
Но бой получился не пустячным. Следом за мотоциклистами вскоре появился грузовик, а в нём отделение фрицев, человек пятнадцать. Хорошо ещё, что не матёрые эсэсовцы, а так, свежий набор. Перестрелка затянулась надолго. В самый разгар боя Луготинцев обнаружил неподалёку от себя двух новых бойцов, которые рьяно взялись стрелять по немцам. Он сразу узнал их — Федька Ильин и Володька Денисов. Вот только, помнится, Торопцев перечислял их среди полицаев. С некоторых пор шуцманов только так и стали звать — полицаями. Слово «полицай!» казалось более обидным, нежели «шуцман!».
— Вы с какого здесь рожна взялись? — спросил Лёшка, когда Денисов оказался совсем рядом.
— С вами вместе будем теперь воевать, — отвечал тот.
— Так вы ж в полицаях служили, сволочи!
— Не по своей воле. Нас Владыкин принуждал. А теперь, вот, сбежали. И к вам.
— Хрен с вами, воюйте пока. Там посмотрим.
Вскоре немцы, видя, что партизан в лесу много, а мотоциклисты с пулемётами перебиты, решили дать дёру. Оставшиеся в живых вскочили в кузов грузовика, и машина дала быстрый ход. Успели только вслед им всласть пострелять. На дороге и на обочинах остались лежать десять немецких трупов. Но и в нашем отряде были потери. Трое погибли, включая Клещёва. Трое были ранены — один в руку, один в плечо, один в челюсть.
— Зато, вот, у нас молодое пополнение, — сказал Луготинцев, не говоря ничего о том, что парни недавно ещё были полицаями. — И в бою хорошо отличились. Я рядом с ними был. Ручаюсь за товарищей. Мои односельчане. Это Володька Денисов, а он — Федька Ильин.
— Молодцы, — сказал Невский. — Только партизанствовать, братцы, это не только в немца стрелять, но и могилы копать. Даю вам поручение быстро выкопать могилу для наших погибших товарищей.
Схоронив убитых, отряд Наума Невского должен был немедленно уйти как можно дальше от места боя, потому что немцы непременно пришлют туда карателей. Шли весь остаток дня и половину ночи, покуда не объявили привал в надёжной чащобе, со всех сторон окружённой гнилыми псковскими болотинами. Там повалились и мигом уснули, не помышляя даже об ужине, настолько были все измотаны.
Утром развели костёр, сварили кашу, устроились завтракать. Во время завтрака Денисов рассказал о том, как хоронили полицаев, как отец Александр совершил неожиданный поступок.
— «Не стану, — говорит, — отпевать предателей Родины. Анафема! — говорит. — А вы все идите в партизанские отряды!» Вот мы и решили пойти по слову отца Александра.
— Ишь ты! — разозлился Наум Захарович. — Агитатора нашли! Попа! Вот дуралеи!
— Зря вы так, — насупился Денисов. — Хороший батюшка.
— Холёсий батюська! — передразнил его почётный разоритель храмов. — И что ж, не арестовали его после такой пламенной речи?
— Никто пальцем не тронул.
— О! Я же говорю, что он, курва, провокатор! Ему фрицы же и приказали такие слова произнести. Чтобы проверить, какая у сельчан будет реакция. Да другого бы за такие слова сразу к стенке поставили, и шабаш! В годину всенародного бедствия жирует на немецких харчах. Ну, ничего, найдётся у нас на него петля!
Потом Луготинцев тайком лишний раз предупредил новеньких:
— Смотрите, случайно не проболтайтесь, что и вы под Владыкиным ходили. Комиссар у нас суровый. Пощады тогда не ждите.
— Да уж видать, что за человек, — вздохнул Ильин.
— Зато он и личность при этом героическая, — добавил Луготинцев.
Но в душе у него постепенно накапливалась нелюбовь к Науму Невскому. Началось это после того, как тот отрезал Владыкину уши и нос. Никто бы в отряде так не поступил с пленным. Да и неумно это — жители скажут: «Чем же тогда эти партизаны отличаются от гитлеровцев?»
