Франсис Риверс - Книжник
Его переполняли радость и боль. Прижав свитки к груди, Сила склонил голову, по щекам заструились слезы благодарности.
— О, Господи, какая же мне выпала честь…
Как мало тех, кому досталась возможность сопровождать великого мужа Божьего, не говоря уже о двух сразу! Господь дал Силу в соратники Павлу, когда тот отправился возвестить Благую Весть грекам, а потом — Петру на его долгом пути в Рим. Он служил писарем и тому, и другому. Тысячи миль прошел с Павлом и проплыл с Петром. Своими глазами видел чудеса, которые творили оба. Они были его друзьями.
— … что Ты взял меня, самого недостойного, и…
Я ИЗБРАЛ ТЕБЯ. Я УСТРОИЛ ВНУТРЕННОСТИ ТВОИ И СОТКАЛ ТЕБЯ ВО ЧРЕВЕ МАТЕРИ ТВОЕЙ. ТЫ МОЙ.
— Да будет так всегда, Господи. Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое. Испытай меня и знай помышления мои. И зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный.
Он осторожно сложил свитки, чтобы не повредились в дороге. Один из них остался на столе. Он прочтет его вечером, когда все соберутся.
Он почувствовал, будто у него гора свалилась с плеч. Слишком долго он сидел один в добровольном заточении. Пора выбраться за стены Епенетова дома-крепости.
Во дворе стоял Макомбо с кувшином.
— Передай Епенету, что поручение исполнено.
Макомбо выпрямился, прекратив поливать растение.
— Ты выглядишь лучше.
— Да. — Вернулась вера, утихло горе. — Пойду прогуляюсь, посмотрю Путеолы. Давно пора, верно? — Он рассмеялся. — К собранию вернусь.
Весь день Сила бродил по улицам. Беседовал с незнакомцами, разгуливал в порту. Морской воздух навеял поток воспоминаний.
— Сила?
Сердце встрепенулось при звуке знакомого голоса. Он обернулся, пульс бешено забился.
— Диана.
Она несла на бедре корзину с рыбой, Сила поискал глазами Куриата.
— Сын не с тобой? — он никогда не видел их по-одиночке.
— Он работает. Вон там. Ныряет. — Она махнула рукой. — Вот он, между двух кораблей.
Что-то прокричали мужские голоса. Куриат скрылся под водой. Вынырнул около ящика, качающегося на волнах рядом с кораблем, и принялся обвязывать его веревкой.
— Он хороший пловец.
Она подошла ближе, подняла взгляд на него.
— Я никогда не встречала тебя здесь.
Он ощутил, как тонет в ее глазах.
— Я не выходил из дома с тех пор, как впервые переступил порог Епенета. — Смутившись, он тихо усмехнулся и отвел взгляд. Не слишком ли он на нее уставился? — Сегодня вот брожу весь день.
Старый дурак. Но он ничего не мог с собой поделать.
Ее лицо оживилось.
— Ты дописал, да?
Он кивнул, потому что боялся, что его выдаст голос; Скоро его здесь не будет. Он больше никогда ее не увидит. Почему же от этого так больно? Он едва с ней знаком. Он не давал себе чересчур сблизиться ни с кем в Путеолах, и меньше всех — с этой красивой вдовой.
— Мне так много хочется узнать о тебе, Сила. — Она покраснела и застенчиво засмеялась. — То есть, мы все хотим услышать твою историю. — Куриат крикнул, чтобы поднимали ящик, и она оглянулась. — Мой сын донимает тебя с первого дня…
— Он помог мне вернуть веру, Диана. — Ох, не надо было называть ее по имени.
— Мы видели, как ты страдал, когда пришел к нам.
— Все страдают.
— Одни сильнее других. Я никогда не видела ни Петра, ни Павла. Никого, кто ходил с Иисусом. Только тебя.
Сила внутренне вздрогнул. Всколыхнулись старые сожаления.
— Я не ходил с Ним. Не так, как ты думаешь. Только раз прошел вместе с Ним несколько миль по дороге, уже когда Он воскрес. — Он не смотрел на нее из страха увидеть разочарование в прекрасных темных глазах.
— Пора возвращаться. — Он улыбнулся, глядя поверх ее волос. — А то Епенет еще подумает, что я снова сбежал.
Макомбо отворил по первому стуку:
— Слава Богу! Заходи. Епенет места себе не находит.
— Ну, наконец то! — Римлянин вышагивал по двору. — Тебя не было так долго, что за это время можно было добраться до самых Помпей!
Сила промолчал про Диану.
— Я оставил свитки.
— И закончил тот, который все ждут услышать.
— Я видел. — Епенет казался серьезно озабоченным.
— Что случилось?
— Многое изменилось. — Нерон свирепствует. Он расширил поиски христиан. Некоторые из знатнейших сенаторов умерщвлены исключительно по причине своего благородного происхождения. Их казнил Тигеллин, сицилийский выскочка, при Калигуле находившийся в изгнании.
— Тигеллин подогревает в Нероне тщеславие и страх одновременно. Если кто-нибудь задремает на одном из Нероновых выступлений, он поплатится жизнью! Одно хорошо: если у императора не остается времени на то, чтобы править страной, он будет править недолго.
Андроник, Юния, Руф и его милая матушка, все, кто были так добры к Павлу — замучены.
— Они с Господом, — сказал Сила.
— Хотел бы я видеть своими глазами, как умрут их убийцы! — яростно воскликнул Епенет.
Сила с некоторым удивлением осознал, что не испытывает подобной ненависти.
— Я не желаю смерти никому, кто не спасен.
Епенет повернулся к нему.
— Даже Нерону?
— Даже ему.
Римлянин какое-то мгновение изучал его взглядом.
— Юлий говорил мне, что Павел тебя очень любил и уважал. Павел рассказывал ему, что ты человек большого ума и сердца и оставался ему другом при всех обстоятельствах.
При этих словах у Силы защипало в глазах.
— Откуда ты знаешь того, кто охранял Павла?
— Мы служили вместе в Иудее перед тем, как я сбежал.
— Сбежал?
— Скажем так, я еле унес оттуда ноги и до сих пор озираюсь через плечо. — Он огляделся вокруг. — Этот дом мне не принадлежит.
Сила подавил желание разузнать больше.
— А где сейчас Юлий?
— Не знаю. От него уже несколько недель нет известий. Патробас его не нашел.
Сила боялся, что знает, что это означает.
— Тебе грозит опасность?
— Не от Рима. По крайней мере, пока. — Римлянин немного расслабился и поманил его жестом. — Идем. Тебе надо поесть до прихода остальных. А то потом ведь не дадут.
— Должен поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, — сказал Сила, следуя за ним по пятам.
Епенет фыркнул.
— Я боялся, что приковал тебя к письменному столу.
— Это укрепило меня. Когда я переступил твой порог… — Он покачал головой, — у меня было мало надежды.
— Я знавал людей, повредившихся в уме из-за меньшего, чем то, что довелось пережить тебе, друг. Тебе просто нужен был покой. И время — вспомнить.
* * *Тем вечером Сила прочитал им свиток с начала до конца. Сворачивая его, он знал, что многое осталось недосказанным — вещи, гораздо более важные для них, чем события его жизни.
Не изобразил ли он себя с лучшей стороны, написав о себе только самое хорошее? Он знал: так оно и есть. У ног его сидела Диана, рядом с ней — Куриат. В Иерусалиме люди знали о нем все. А эти двое, которые стали значить для него так много — ничего не знали.
— Ты ничего не упомянул о своей семье, Сила.
— Да. Пожалуй, пора это сделать. — Он не включил в воспоминания постыдную истину о том, каким человеком был, когда впервые встретился с Христом. Сердце его дрогнуло, когда он заглянул в глаза Дианы. — Есть вещи, о которых я должен вам сказать. — Он отвел взгляд от нее, обращаясь ко всем. — Вещи, о которых не сказано в свитке. Я пытался забыть их и, может быть, загладить… — Сила запнулся. — Я… — Он не смотрел ни на ее лицо, ни на Куриата.
— Моя мать умерла, когда я был еще младенцем, отец — когда мне исполнилось двадцать два года. Я был единственным сыном и унаследовал богатство, накопленное отцом, и отцом моего отца, и отцом моего деда. С первых моих шагов со мной обращались, как с принцем крови. Я обладал любыми преимуществам и, которые можно купить за деньги: образование, удобства, положение в обществе. Мы владели домами в Иерусалиме и в Кесарии. При всем моем уважении, Епенет, — я вырос в доме пороскошнее этого. Слуги исполняли каждый мои каприз по мановению руки.
Он не нервничал так сильно, даже когда проповедовал в Ликаонии.
— Мой отец много путешествовал и всякий раз брал меня с собой. Я оказался способен к языкам и к ведению дел, и он всячески поощрял меня, с юных лет доверяя мне многое. — Он крутил в руках свиток. — Меня учили, что мы лучше других, и я верил этому, потому что, где бы мы ни появлялись, с нами обращались лучше, чем с другими. Наше богатство свидетельствовало, что Бог благоволит к нам, и все это признавали. Даже ученики Иисуса полагали, что богатство означает Божье благоволение, пока Иисус не научил их другому. Не всегда это так.
Он оглядел комнату. Прости меня, Господи. Я позволил им составить слишком хорошее мнение обо мне.
Диана взяла у него свиток.
— Я подержу, пока ты говоришь. А то ты его испортишь.