Феодорит Кирский - Сочинения
А если никакой другой человек не в состоянии выдержать такие труды, то явно, что любовь к Богу делает подвижников способными простираться далее пределов естества; и распаляемые огнем свыше, с любовию переносят они приражение стужи и небесною же росою умеряют зной солнечных лучей. Любовь питает, напоевает, одевает, окрыляет их, она научает их летать, делает способными воспарять выше неба и сколько вместимо для них, открывает им Возлюбленного, представлением сего созерцания распаляет желание, возбуждает приверженность и возжигает сильнейший пламень. Как увлекаемые плотскою любовию в зрении любимого находят пищу своей приверженности и тем усиливают оную страсть, так уязвляемые Божественною любовию, представляя оную Божественную и чистую Лепоту, стрелы любви делают более острыми и, чем более вожделевают насладиться, тем более далеки бывают от насыщения. За плотским удовольствием следует пресыщение, а любовь Божественная не допускает законов насыщения.
Таков был великий законоположник Моисей: он, неоднократно, сколько доступно сие человеку, сподобившись Божественного созерцания, неоднократно насладившись блаженным гласом, сорок дней непрерывно пребыв внутри мрачного облака и прияв Божие законоположение, не только не ощутил сытости, но приобрел еще более сильное и теплое вожделение. Как бы в усыпление какое впал от упоения этою любовию и, приведенный в крайнее самозабвение сею приверженностию, не знал он собственного своего естества, вожделевал же видеть, что и непозволительно видеть; как бы не представляя в уме Божия владычества и помышляя об единой любви, изрек он Богу всяческих: се, Ты мне глаголеши… и вем Т я паче всех, и благодать имаши у Мене: аще убо обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самого, да разумно вижду Тя (Исх.33:12–13). В такое упоение приведен он был Божественною любовию, и упоение сие не угасило жажды, но сделало ее еще более сильною; прибавление пития послужило к возбуждению большего вожделения, с наслаждением увеличилось пожелание. Как огонь: чем больше дают ему горючего вещества, тем большую оказывает действенность, потому что с сим прибавлением вещества увеличивается, а не ослабевает — так и любовь к Богу распаляется созерцанием Божественного и получает оттого более сильную и горячую действенность. И чем более занимается кто Божественным, тем паче разжигает в себе пламень любви.
И сему научает нас не великий только Моисей, но и та святая невеста, о которой богомудрый Павел говорит: обручих бо вас единому мужу деву чисту представити Христови (2 Кор.11:2). Ибо она в Песни Песней взывает Жениху: яви ми зрак Твой, и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен (Песн.2:14). Исполнившись любви по слуху о Женихе, не довольствуется сим слухом, но желает слышать самый голос Его. И окрылившись рассказами о красоте Его, вожделевает самого лицезрения, выражая приверженность произнесенными похвалами, и говорит: яви ми зрак Твой, и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, а образ Твой красен.
Сию–то возлюбив красоту, посредник и невестоводитель невесты сей, богомудрый Павел изрек сие исполненное любви слово: Кто ны разлучит от любве Божия; скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч; якоже есть писано: яко Тебе ради умерщвляеми есмы весь день: вменихомся якоже овцы заколения (Рим.8:35–36). Потом показывает и причину терпения; ибо говорит: во всех сих препобеждаем за возлюбльшаго ны (8:37). Приемля во внимание, кто мы и каких насладились благ, рассудив, что не мы первые возлюбили, но сами возлюблены и потом уже воздали любовию, и возлюблены, когда ненавидели, врази бывше примирихомся (Рим.5:10), и не сами умолили сподобить нас сего примирения, но дан нам ходатаем Единородный, и мы, оскорбившие, утешены оскорбленным; а сверх этого представив в уме Животворящий Крест Распятого за нас, спасительныя страдания, прекращение мучительства смерти, дарованную нам надежду воскресения — все сие и подобное сему приемля во внимание, препобеждаем встречающиеся нам скорби и, памятование благодеяний противополагая временному злостраданию тела, с любовию переносим приражение горестного; потому что сравнивая печали житейские с любовию ко Владыке, находим их крайне легкими. Если соберем вместе все мнимые приятности и удовольствия, то противополагаемая им Божественная любовь показывает, что они несостоятельнее тени и кратковременнее весенних цветов.
Сие Апостол ясно выражает, как в приведенных уже словах, так и в том, что говорит далее: Известихся бо, говорит он, яко ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни Начала, ниже Силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем (Рим.8:38–39). Поелику выше, представив только одно печальное, сравнивал скорбь, тесноту, гонение, глад, наготу, беду, меч, т. е. насильственную смерть, то здесь справедливо к скорбному прилагает и радостное, к смерти — жизнь, к чувственному — мысленное, к видимому — невидимые силы, к настоящему и преходящему — будущее и постоянно пребывающее; сверх же того — глубину геенны и высоту Царствия; но сравнив это и нашедши, что все: и Печальное, и радостное — уступает любви и что утрата любви нестерпимее мучения в геенне и показав, что если бы только было это возможно, то при любви Божественной и угрожающее мучение предпочел бы он обетованному Небесному Царству без любви, Апостол в упоении любовию, доискивается и несуществующего и усиливается даже это сравнивать с любовию к Богу, ибо говорит: ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем, т. е. не только всему в совокупности: видимому и невидимому — предпочитаю любовь к Спасителю и Искупителю, но если бы открылась и другая какая тварь, высшая и лучшая этой, и та не убедит меня изменить любви. Но если кто предложит мне и радостное, только без любви — не приму. А если кто за любовь причинит мне и скорби, они будут для меня вожделенны и крайне любезны. И ради любви для меня голод приятнее всякого наслаждения, гонение сладостнее мира, нагота привлекательнее багряницы и златотканых одежд, беда усладительнее всякой безопасности, насильственная смерть предпочтительнее всякой жизни, потому что самая причина страданий делается для меня отрадою, так как невзгоды сии приемлю за Возлюбившего и вместе Возлюбленного.
Не ведевшаго бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем (2 Кор.5:21); богат Сый, нас ради обнища, да мы нищетою Его обогатимся (2 Кор.8:9) и: ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва (Гал.3:13); и: смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп.2:8); и: еще грешником сущым нам Христос за ны умре (Рим.5:8). Сие и подобное сему представляя в уме, не принял бы я и Небесного Царства без любви за сие, не стал бы избегать наказания в геенне, если бы возможно было, имея сию любовь, терпеть мучение. Сему же ясно научает Апостол и в другом месте: Ибо любы Божия обдержит нас суждших сие: яко аще Един за всех умре… да живущии не ктому себе живут, но Умершему за них и Воскресшему (2 Кор.5:14–15). Поэтому не себе живущии, но Умершему за них и Воскресшему, для Него готовы охотно все делать и терпеть.
И сравнивая с любовию страдания, по природе великие и тяжкие, Апостол называет их малыми и сносными. Ибо говорит: Еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделывает нам (2 Кор.4:17). Потом учит, как должно производить сравнение: не смотряющым нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна (4:18), т. е. сравнивать надлежит с настоящим будущее, с временным вечное, с печалию славу, потому что печаль мгновенна, а слава вечна, а поэтому первая легка и удобосносна, а вторая многоценна и полна. И конечно Апостол слово сие: по преумножению относит здесь к тому и к другому, и к легкости печали, и к тяготе славы, т. е. одно до преизбытка мало, легко и кратковременно, а также и другое в преизбытке славно, многоценно, полно и вечно. И в другом месте, подобно сему, взывает он: благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе: егда бо немощствую, тогда силен есмь (2 Кор.12:10).
Сею любовию уязвившись, и великий Петр, даже предуведомленный о будущем отречении, не решился скрыться, но за лучшее признал отречься, последовав, нежели исповедать, бежав. А что последование было порождением любви, а не отважности, свидетельствует о сем самое дело, потому что и по отречении не решился оставить Учителя, но хотя плакася горько, как показывает история (Мф.26:75), и сетовал о своем поражении, однако же не предался бегству, удерживаемый узами любви и, услышав благовестие о воскресении, первый вошел во гроб. И еще занимаясь ловитвою рыб в Галилее, а потом узнав, что стоящий на берегу и беседующий с ними есть Сам Господь, не захотел употребить в дело корабль, медленно рассекающий морской хребет, но желал бы, окрылившись, как можно скорее, по воздуху достигнуть берега. Поелику же по природе лишен был крыл, то вместо воздуха употребляет воду и вместо крыл — руки и вплавь достигает к Возлюбленному, а в награду за поспешность приемлет предпочтение пред другими. Ибо когда Господь повелел сесть и разделил найденные снеди, с ним немедленно начал беседу и, по–видимому, спрашивая и изведывая, сколько любит он, в действительности же другим открывая любовь великого Петра, сказал: Симон Петр, любиши ли Мя паче сих (Ин.21:15)? И Петр Его Самого призвал во свидетели любви; ибо сказал: Господи, Ты веси, яко люблю Тя: отверсты для Тебя человеческие души, ясно знаешь движения ума, ничто человеческое не утаено от Тебя. Все знаешь: и последнее, и древнее. Владыка присовокупил к сему: паси овцы Моя (21:16), т. е. хотя ни в чем не имею нужды, однако же высочайшим почитаю благодеянием заботливость о Моих овцах и попечение о них приемлю за попечение о Мне Самом. Поэтому надлежит тебе о подобных тебе рабах иметь такое промышление, каким пользуешься сам; питать их, как самого питаю, пасти их, как самого пасу, и какою благодарностию обязан ты Мне, воздавать ее чрез них. О том же и в другой еще раз вопрошал Владыка, и в другой еще раз ответствовал великий Петр, и в другой раз приял рукоположение от Пастыря [ [3]]. Когда же и в третий раз предложен был вопрос — не с такою уже смелостью и небоязненностью ответствует блаженный Петр, но исполняется страха, смятению дает место в душе своей, колеблется — произнести решительный ответ, и боится, опасаясь, не предвидит ли Владыка второго отречения, и не посмевается ли выражениям любви его. Ибо ум его возвращается к прежнему, приводит ему на память, как и прежде уже неоднократно утверждал, что даже до смерти не оставит Учителя, однако же услышал: прежде даже алектор не возгласит, трикраты отвержешися Мене (Мф.26:34), и находит, что не его обещание исполнилось, но Владычнее подтвердилось предречение. Воспоминание о сем привело Петра в страх и не дозволяло ему смело произнести приличный ответ. Острые и язвящие его ощущал он жала и уступает в ведении Владыке, не возражает, как прежде, не утверждает: аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе (Мф.26:35); но говорит, что Сам Владыка свидетель любви его, и исповедует, что точное знание сего принадлежит Ему одному, Творцу всяческих. Ибо сказал он: Господи, Ты вся веси: Ты веси, яко люблю Тя (Ин.21:17). Что люблю Тебя, и знаешь, и свидетельствуешь об этом; но пребуду ли в любви, еще яснее знаешь Сам Ты, а я ничего не скажу о будущем, не буду спорить о том, чего не знаю; научен же опытом не противоречить Владыке. Ты источник истины, Ты бездна ведения; обучен я пребывать в положенных Тобою пределах. Но Владыка, увидев боязнь его и в точности зная любовь, предречением о кончине уничтожает страх, дает свидетельство о любви, подтверждает исповедание Петрово и к струпу отречения прилагает врачевство исповедания. Посему–то, думаю, и требовал Господь троекратного исповедания, чтобы равночисленные струнам приложить врачевства и бывшим при сем ученикам вполне открыть пламень любви. Потому предречение о кончине и Петра ободрило, и других научило, что его отречение было по Божию смотрению, а не по Петровой мысли. И сие Сам Спаситель и Господь наш дал разуметь, сказав Петру: Симоне, Симоне, се, сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу: Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя: и ты некогда обращься утверди братию твою (Лк.22:31–32), т. е. как Я не пренебрег тебя поколебавшегося, так и ты будь опорою обуреваемым братиям твоим, оказывай им вспоможение, каким пользуешься сам, и не отгоняй от себя поползающихся, но восставляй подвергающихся опасности. Для этого и тебе попускаю преткнуться и не дозволяю пасть, в тебе уготовляя поддержку колеблющимся. Так великий сей столп подкрепил потрясенную вселенную и не допустил до конечного падения, но восставил, сделал неколеблемою и, прияв повеление пасти овец Божиих, когда подвергался за сие поруганиям, терпел, когда били его, веселился и, исходя с сотрудником своим из лукавого синедриона, радовался, яко за имя Владыки сподобишася безчестие прияти (Деян.5:41), и ввергаемый в темницу, восхищался и веселился. И когда осужден был Нероном за Распятого приять смерть на кресте, упрашивал исполнителя казни пригвоздить его к древу, но не как Владыку, убоявшись, вероятно, чтобы одинаковость страдания не привела неразумных к равному чествованию, посему умолял пригвоздить его руками вниз и ногами вверх, ибо научился избирать для себя последнее место не в чести только, но и в безчестии. Но если бы возможно было десять или пятьдесят раз претерпеть сию смерть, то принял бы со всяким удовольствием, распаляемый Божественною любовию. Сие же взывает и божественный Павел, то сказуя: По вся дни умираю: тако ми ваша похвала, братие, юже имам о Христе Иисусе (1 Кор.15:31); то говоря: Христови сраспяхся: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал.2:19–20).
