Ольга Гусакова - Хранители веры. О жизни Церкви в советское время
– Мы знали, что мы не одни. У родителей были верующие друзья, у них дети – мы придерживались одних взглядов. Таких семей было немало. Например, Соколовы [107] . Но мы жили довольно закрыто – никому особо о своей вере не говорили. Я, например, одного одноклассника «высчитал», что он верующий, – мы вместе учились до четвертого класса, даже дружили. Потом он переехал в другой район. Я помню, 25 февраля у него родился младший брат. Его спрашивают: «Как назвали?», а он с гордостью отвечает: «Алексий!» Я сразу все понял [108] . Через много лет я с этим Алексием встретился – на экзаменах в семинарии. Он был профессор, историк, а я ему сдавал экзамен. Но тогда, в школе, мы с моим приятелем абсолютно друг другу не открылись.
– Кто-то из вашей семьи рассказывал, что папа, отец Глеб, вам говорил: «Если спросят прямо, христианин ты или нет, – тогда надо ответить, а если не спросят, то афишировать не надо». Спрашивал кто-нибудь прямо?
– Меня – нет. Про других мне неизвестно.
– А если бы спросили, вы были готовы ответить: «Да, я – христианин»?
– Я бы не дал сейчас определенный ответ. Далеко не для всех все было просто. Я знаю об одном человеке, который был очень церковный, а потом у него на работе было голосование по поводу закрытия ближайшего храма, и он не смог не поднять руку. И после этого ушел из Церкви – почувствовал себя предателем. Сейчас об этом рассуждать очень хорошо – кто бы из нас что сделал… А как бы мы себя повели, окажись в такой ситуации, – никто не знает…
Какое-то смущение во мне поселялось в некоторые моменты. Помню, мы школьниками с младшим братом шли в храм Ильи Обыденного – и чтобы кто-то не подумал, что мы идем в церковь, мы делали вид, что ищем номера домов.
Или вот еще был показательный случай. Я учился в седьмом классе. В Москву из Ленинграда приехал мамин брат дядя Женя, протоиерей Евгений Амбарцумов [109] . Он вообще был очень болен: повреждение позвоночника, плохо ходил. И один друг детства повез его на своей машине в Лавру. Друг – преподаватель одного из московских институтов, ему с дядей Женей в Лавре показываться было неудобно… И взяли меня, чтобы я дядю сопровождал. И вот мы с ним вошли в Лавру, он в рясе – надел ее уже на подъезде к Загорску, а навстречу – экскурсия, класс. Пионеры. Пришли с учительницей в музей. И они на меня так смотрят… Я очень смутился. А дядя мне и говорит: «Вань, ты меня стесняешься? Да? Только, пожалуйста, скажи прямо. Если стесняешься, ты перейди на другую сторону. А я как-нибудь тут…» Это меня сразу отрезвило.
Такие чувства возникали, да. И неважно, что они были кратковременными. Посему я не могу однозначно сказать, как бы я ответил. Дай Бог, чтобы, если спросили, я смог бы дать прямой ответ, чтобы я не посрамил Христа…
– Неужели никто из вашего окружения не подозревал, что вы – православная семья?
– Конечно, подозревали. Осенью 2012 года мы с группой наших прихожан ездили на Святую Землю. С нами ездила моя однокурсница, с которой мы учились в медицинском институте. И она только сейчас призналась, что они в группе чет ко знали, что я – верующий. Но никогда этот вопрос не поднимался. Она говорит: мы чувствовали, что ты – другой. Например, никто из нашей семьи не был комсомольцем. В те годы это было необычно.
– А пионерами были?
– Пионерами были. Комсомольцами – никто. Поэтому школы мы оканчивали разные, хотя начинали учиться в одной. Я в восьмом классе ушел в физмат-школу – больше часа ездил в один конец. Остальные тоже в старших классах меняли школу. Поэтому нигде не было явно, что вот – одна семья, и все – не комсомольцы.
– Но вас спрашивали, почему вы не вступаете в комсомол?
– Мы уходили от ответа всеми силами… Вот у одного из моих младших братьев, отца Кирилла, был случай, когда он учился в институте: он обычно перед экзаменами молился преподобному Сергию, а однажды – экзамен по философии был в день преподобного Серафима – он помолился ему – и получил тройку. Сначала рас строился, а потом через некоторое время ему стали предлагать в комсомол вступить, а он тут и говорит – нет, я не могу – я же по философии троечник!
И у нас в институте на всем курсе было всего двое некомсомольцев – староста потока и я, староста группы, в которой он учился. И я был единственный в институте, кто знал, что староста потока – сын настоятеля одного из московских храмов.
– Как был организован церковный быт в вашей семье?
– Все мы были крещены в младенчестве [110] . Кстати, я был крещен по сравнению с моими братьями-сестрами очень поздно – на восемнадцатый день… Крестили нас в разных храмах. Меня – в храме Ризоположения на Донской крестил отец Николай Голубцов – тот, который отпевал блаженную Матрону. Сестру мою младшую, Машу, сейчас игумению Иулианию, крестили дома, в бочке – мы в этой бочке обычно на зиму капусту квасили… Крестил ее мамин брат протоиерей Евгений Амбарцумов. Он принял сан в 1951 году. Есть фотография: отец Евгений и отец Глеб. И подпись «Друзья перед великими событиями». Отец Глеб – перед женитьбой, а отец Евгений – перед принятием сана.
В храм мы ходили не каждое воскресенье, но причащались регулярно. Мы старались всей семьей в одном храме не бывать. Мы, старшие дети, сами по себе ходили, без родителей. Потому что во всех храмах были «глаза». Пришла многодетная семья – это сразу заметно. И в церкви мы никогда ни с кем не здоровались. Чтобы этим «глазам» не показывать, что здесь все друг друга знают.
Мы считали своим родным храм Ильи Обыденного, но побывали почти во всех московских церквях. Только в храм рядом с домом никогда не ходили, чтоб никто потом из бабушек на скамеечке не мог сказать: «Ах, это такая замечательная семья – мы их тут в церкви встретили». В Илье Обыденного мы исповедовались и причащались до того момента, как отец принял сан.
«Друзья перед великими событиями»: Евгений Амбарцумое и Глеб Каледа. 1951 г.
Верхний ряд: Александра, Сергей, Кирилл, Иоанн; нижний ряд: Лидия Владимировна, Василий, Мария, Глеб Александрович. 1969 г.После того я перестал бывать на литургии в других местах – только дома.
– Из Церкви никто из ваших братьев-сестер не уходил?
– Был период, когда достаточно часто причащались. Был период, когда чуть ли не пару раз в год. Но чтобы кто-то уходил из Церкви – такого не было.
– И в храм в подростковом возрасте уже сами ходили?
– Естественно.
– Не «толкал» никто?
– Нет-нет.
– Как получилось, что ваш отец, известный ученый, стал тайным священником? Он верующим был с детства?
– Да, с детства – и всегда. Никогда от веры не отступал. Именно поэтому он никогда не был ни пионером, ни комсомольцем, ни, естественно, членом партии.
Отец Глеб родился 2 декабря 1921 года в Петрограде. Его мама умерла, когда Глебу было всего двенадцать лет. Его папа, дедушка Саша, в свое время окончил бурсу в Белоруссии, а затем Минскую духовную семинарию. Но по духовной линии не пошел – из их класса, кстати, только один человек стал священником. А дедушка дальше пошел учиться в Петроградский политехнический институт, на экономический факультет, и окончил его как раз перед революцией. До революции экономическое образование в России было очень высоко поставлено. «Капитал» Карла Маркса, к примеру, они должны были штудировать на языке оригинала. Потом, после переезда в Москву, дедушка работал в Центральном статистическом управлении (ЦСУ) Госплана СССР, был заведующим отделом.
– Родители отца Глеба были всю жизнь верующими?
– Дедушка в середине жизни несколько отдалился от Бога, но во время войны вернулся. Папина мама была верующей всегда. В молодости дедушка Саша был близок к известному питерскому священнику Александру Введенскому [111] . Над Глебом Таинство Крещения совершал именно он. Но потом дедушка перестал с отцом Введенским общаться. Они с бабушкой как раз были на самом первом собрании, которое отец Александр проводил по поводу своих нововведений. Дедушка пришел раньше, бабушка опоздала и поэтому оказалась сзади, и дедушка послал ей записочку: «Шурочка, ни на что не соглашайся!» Это показывает – дедушка очень хорошо понимал, что происходило тогда в Церкви. А про отца Александра Введенского дедушка говорил, что это был великий молитвенник, по молитвам которого совершались чудеса. Но – гордость его сгубила. Естественно, папу отец Александр крестил до своего обновленчества.
Еще до революции существовал Всероссийский христианский студенческий кружок. До 1924 года он действовал официально. Председателем был мой дедушка по маминой линии, Владимир Амбарцумович Амбарцумов [112] , будущий священник и священномученик. Дедушка Володя познакомился с этим движением в Германии, когда там жил. Вернувшись в Москву, он нашел единомышленников, в этой среде встретил и свою будущую супругу. Когда они поженились, то дали обет, что свою жизнь посвятят проповеди Евангелия. И вот когда в 1924 году официально христианский студенческий кружок был закрыт властями, многие из кружковцев молча этому покорились. На что дедушка Володя (он тогда еще не был священником) сказал, что именно в это время никак нельзя бросить на произвол судьбы молодежь – он в первую очередь работал с молодежью, и кружок продолжал существовать нелегально. Например, они собирались с подростками, читали и разбирали Евангелие.
