Неизвестен Автор - Автобиография монаха
Несколько учеников положили рупии в туфли Бхадури, когда он сидел в позе йоги. Это почтительное приношение, обычное в Индии, показывает, что ученик слагает свои материальные блага к ногам гуру. Благодарные друзья--это лишь переодетый Господь, который заботится о своем любимце.
--Учитель, вы изумительны!--Уходящий ученик пылко взирал на патриархального мудреца.--Вы отказались от богатства и удобства для того, чтобы искать Бога и учить нас мудрость!
В самом деле, было хорошо известно, что Бхадури Махасайа в молодом возрасте отказался от большого наследства, решительно вступив на путь йоги.
Пожалуй, ты переворачиваешь с ног на голову.--На лице святого появилось выражение мягкого упрека.--Я оставил какие-то ничтожные рупии, какие-то мелкие удовольствия, а приобрел взамен космическое царство бесконечного блаженства. Разве это отказ? Я знаю радость, раздачи сокровищем. Но разве это жертва? Близорукие миряне--вот кто по-настоящему отрекается! Они жертвуют несравненное божественное братство за жалкую горсть земных игрушек.
Я усмехнулся этой парадоксальной точке зрения на отречение, которая надевает корону Креза на ниществующего святого и преображает всех миллионеров в бессознательных мучеников.
--Божественный порядок устраивает наши дела лучше, чем любая страховая компания.--Эти заключительные слова учителя были выражением его символа веры.--Мир полон заблуждающихся, которые верят во внешнюю безопасность. Их узкие мысли подобны шрамам на их лбах. Единый, Который дал нам воздух для первого крика, который дал нам молоко матери, знает, как устроить жизнь своих поклонников в течение каждого дня.
Я продолжал свои посещения, приходя к двери святого после школьных занятий. С молчаливым старанием он помогал мне в достижении анубхава. Однажды он переехал на улицу Рам Мохан Роя, находившуюся в отдалении от моего дома на Гурпар Роуд: его любящие ученики построили для него новую обитель, названную "Нагендра Матх"/5/.
Хотя последний эпизод, связанный с именем Бхадури Махасайа, произошел много лет спустя, я расскажу о нем здесь. Незадолго до отплытия в Америку, я разыскал святого и смиренно склонился к его ногам, прося дать мне прощальное благословение.
"Сын мой, отправляйся в Америку. Пусть твоим щитом будет достоинство Индии, достоинство седой древности. На твоем лбу начертан знак победы, и люди этой далекой страны примут тебя".
Примечания к главе 7
/1/ Методы регулирования жизненной силы /праны/ при помощи регулирования дыхания. Бхастрика придает уму устойчивость /мехи/.
/2/ Среди левитирующих святых христианского мпира был св. Иосиф да Купертино /XXII в./. Его феноменальные способности получили полное подтверждение свидетелей, наблюдавших их собственными глазами. В мирских делах св. Иосиф обнаружил редкую рассеянность, которая в действительности была припоминанием божественных переживаний. Монастырская братия запретила ему прислуживать за столом, дабы он не взлетал к потолку вместе с посудой. Поистине, этот святой был совершенно неспособен к земным делам в силу своего уникального недостатка--неспособности оставаться на земле в течении длительного времени! Часто лишь один вид святой статуи был достаточен, чтобы святой взлетал вверх, и вот в воздухе около друг друга оказывалось двое святых-- один из камня, другой из плоти.
/3/ "Великий мудрец".
/4/ Непосредственное восприятие Бога.
/5/ Его подлинное имя--Нагендранатх Бхадури. Слово "матх" означает монастырь.
Св. Тереза де Авила, обладавшая необыкновенно возвышенной душой, находила, что физические явления левитации чрезвычайно ей мешают. Обремененная тяжелыми организационными обязанностями, она тщетно пыталась как-то предотвратить свои "взлеты вверх", но "все эти маленькие предосторожности тщетны,--писала она,--Господь возьмет свое иным путем". Тело св. Терезы лежит в церкви Альба, в Испании, оно в течение четырех столетий сохранило неразрушимость, издавая запах цветов. Место погребения известно бесчисленными чудесакми.
Примечание переводчиков: Римская церковь объявила святого Иосифа да Купертино покровителем... авиации и космонавтики!
Глава 8. Великий индийский ученый сэр Джагалиш Чандра Боз
"Изобретения Джагалиша Чандра Боза в области беспроволочного телеграфа были совершенны раньше изобретений Маркони".
Уловив это дерзкое замечание, я подошел поближе к стоящей на тротуаре группе профессоров, погруженных в научный спор. Если меня побудила присоединиться к ним лишь расовая гордость, то я сожалею об этом; однако я не в состоянии отрицать, что отнесся с чрезвычайным интересом к тому факту, что Индия может играть ведущую роль и в физике, а не в метафизике.
стр. 77.
--Зачем испытывать меня?--Его спокойные глаза были полны понимания.--Неужели мне надо прибавлять хотя бы одно слово к тому, что вы слышали вчера в десять часов вечера от Самой Божественной Матери?
Учитель Махасайа правил фибрами моей души: я опфть простерся уу его ног; но на этот раз мои слезы струились от блаженства, а не от страданий и воспоминания прошлого.
--Вы думаете, что ваша преданность не тронута Бесконечного Сострадания? Матерь Божья, которой вы поклонялись в человеческой и божественной форме, не могла не ответить на вопль вашей осиротевшей души.
Кем же был этот святой с простою душой, чья малейшая просба ко Всеобщему Духу встречала столь охотное согласие? Его роль в мире была скромной, что как раз соответствовало этому человеку, самому смиренному из всех, кого я когда-либо знал. В доме на Эмхерст-стрит учитель Махасайа /1/ устроил небольшую среднюю школу для мальчиков. С его уст никогда не срывались слова порицания; в школе не было никаких правил наказаний для поддержания досциплины. В этих простых классных комнатах преподавалось нечто поистине высшее, чем математика или химия,--любовь, которую нельзя найти в учебниках. Он изливал свою мудрость духовным отношением, а не безжапелляционными предписаниями. Обуреваеый бесхитростной любовью к Божественной Матери, святой требовал внешних форм уважения не более, чем ребенок.
--Я не ваш гуру; он появится немного позднее,--сказал он мне,--Под его водительством ваши переживания будут переведены в его понятия бездонной мудрости.
Ежедневно поздно вечером я отправлялся на Эмхерст-стрит, стремясь к божественной чаше Учителя Махасайа. Она была всегда полна, и даже одной капли из нее было достаточно, чтобы переполнить все мое существо. Никогда до той поры я не склонялся ни перед кем с таким крайним почтением; а сейчас я чувствовал неизмеримую милость даже в том, чтобы ступать по тойже почве, которую освятили ступни учителя Махасайа.
--Господин, пожалуйста, наденьте эту гирлянду из чампака; я сплел ее для вас,--обратился я к нему однажды утром, держа в руках гирлянду из цветов. Но он в смущении отпрянул и несколько раз отказаллся от предложенной чести; лишь заметив, как я огорчен, он наконец улыбнулся в знак согласия:
--Так как мы оба--поклоники Матери, вы можете надеть гирлянду на этот телесный храм, как приношение Той, Которая обитает внутри!
Его широкая натура была совершенно лишена даже уголка, в котором могла бы найти себе почву какая-нибудь эгоистическая мысль.
--Давайте отправимся завтра вместе в Дакшинешвар,--сказал как-то Учитель Махасайа.--Мы посетим храм Кали, который навеки освящен моим гуру.
Учитель Махасайа был учеником божественного учителя Парамахансы Шри Рамакришны.
На следующее утро мы отправились в четырехмильное путешествие на лодке по Ганге. Мы вошли в девятикупольный храм Кали; фигуры Божественной Матери и Шивы покоились на лотосе из полированного серебра, тысяча его лепестков была высечена с поразительной точностью. Учитель Махасайа узлучал очарование. Он был погружен в свой бесконечный роман с Возлюбленной; и когда он пел Ее имя, казалось, что мое наполненное сердце разорвется подобно лотосу на тысячу кусков.
Затем мы прошли через священный двор храма и остановились в тамарисковой роще. Это дерево рассеивает особого рода манну, как бы символизирующую небесную пищу, которую раздает учитель Махасайа. Он продолжал свои божественные мольбы. Я сидел совершенно неподвижно на траве, среди розовых пушистых цветков тамариска. Временами оторвавшись от тела, я парил в возвышенных сферах.
Это было первое из наших паломничеств в Дакшинешваре со святым учителем. От него я познал сладость Божества в аспекте Матери, или Божественного Сострадания. Святой как ребенок имел слабое влечение к Отцовскому аспекту, Божественной Справедливости. Строгое, точное, математическое суждение не соответствовало его мягкой натуре.
"Он может служить земным прототипом самого ангела небесного"--подумал я как-то о нем с любовью, наблюдая за его молением. Без малейшего осуждения или критики, он смотрел на мир глазами, давно знакомыми с Первичной Чистотой. Его тело, разум, речь и поступки находились в полной гармонии с его душшевной простотой, и для этого он не совершал никаких усилий.
