Павел Пономарев - Соловецкие святые и подвижники благочестия:жизнеописания, некоторые поучения, чудесные и знаменательные случаи
Я знал в Москве простого мужа Гр. Ф-ча, по прозванию Гончар. Он был знаком митрополиту Платону и пользовался его расположением. Однажды между разговорами о спасении Гончар сказал владыке: «Научи меня молиться». Платон велел ему творить молитву Иисусову. Послушал Гончар, начал творить молитву и потом просил у Платона дальнейших наставлений. Владыка послал его в Пешношский монастырь к иеромонаху Самуилу. Пошел к нему Гончар, посоветовался и возвратился домой в крайнем молчании; оставив всю домашнюю заботу, устроил себе в доме укромный чуланец; поставил в оном образ с лампадкою и начал безмолвствовать. В церковь же ходил всегда и был до смерти церковным старостою. За смирение и милосердие к нищим Бог явил ему его кончину (1, с. 190).
СТАРЕЦ НАУМ
Удивительный соловецкий подвижник старец Наум (1777 — † 1853) по своему природному происхождению был корелом. Он родился в 1777 году в Кемском уезде Архангельской губернии, в селении Каменное. Его родители, Пахомий и Мавра, бедные крестьяне, умерли рано, но Бог не оставил сироту. Уже в детстве у него проявилось к духовной жизни. «Мне часто являлись в сновидениях, — рассказывал он впоследствии, — добрые старцы в монашеском одеянии, которые звали меня куда‑то с собой. Я не видал еще в то время иноков, но, побывав в монастыре, узнал, к какому чину принадлежали являвшиеся мне таинственные посетители и куда они меня приглашали» (1, с. 155).
В 1791 году, когда будущему иноку было четырнадцать лет, эти предзнаменования исполнились. Его взял к себе один богатый корел, ловивший рыбу вблизи Соловецкого архипелага. Наум приехал к нему на промысел, отработал лето, а на зиму остался в монастыре, откуда уходил затем только для помощи своему благодетелю. Так прошло несколько лет.
Наконец монастырское начальство взяло на себя уплату государственных податей за Наума, и он стал послушником святой обители. Лето он проводил на рыбной ловле, а зимой вязал сети, проводя время в молитве и посте.
Много лет Наум провел также на трудном послушании по ловле морских зверей. Рассказывали, что если попадалось ему много зверей, то он нескольких животных опять отпускал на волю.
В зимнюю пору самоотверженный послушник Наум подвизался еще и на монастырском кожевенном заводе.
В 1801 году, по случаю разрыва отношений России с Англией, он целое лето жил на Секирной горе, находясь на дозоре, в ожидании возможного подхода неприятельских военных кораблей.
Но всё это время, на фоне внешних трудов, в душе будущего старца незримо совершался главный его подвиг — его внутренний человек очищался и становился всё более и более способным к сокровенной жизни во Христе, усвоению даров благодати Святого Духа.
Какое‑либо слово недовольства или ропота никогда не сходило с его уст, потому что, искренне каясь, он сам не замечал за собой никаких заслуг, достойных внимания. Главными чертами его характера были всегдашнее спокойствие духа, кротость и незлобие.
Непрестанное и неленостное занятие покаянной внутренней умно–сердечной молитвой, пребывание на богослужениях и принятие церковных божественных Таинств постепенно совершенствовали его душу. Свободное время он стал посвящать изучению русской грамоты, которой в детстве не занимался, а это дало возможность к самостоятельному изучению Священного Писания и творений святых отцов, без чего немыслимо никакое продвижение вперед по пути духовного совершенствования.
В 1819 году, чрез двадцать восемь лет [!] по вступлении в монастырь, архимандрит Павел дозволил послушнику Науму ноше–ние рясы. Премного тогда радовался Христов труженик этому своему видимому причислению к иноческому чину. В то время он трудился в просфорне.
Опытные подвижники уже видели в иноке Науме человека высокой духовной жизни. Так, духоносный старец Феофан, двадцать пять лет проживший в пустыни, по прибытии в монастырь спрашивал: «Кто у вас Наум? Покажите мне его: он строит себе прекрасную палату (обитель в Небесном Царстве — Ред.)» (1, с. 157). Оба подвижника виделись и беседовали между собой, но беседы их остались для других тайной.
Когда же при архимандрите Макарии было учреждено в Анзерском скиту постоянное чтение Псалтири, отец Наум был определен на это послушание, с назначением, кроме того, в должность псаломщика и с поручением ему некоторых обязанностей по скитскому хозяйству. Здесь он уже получил отдельный уголок — маленькую келью, где каждую ночь перед ликом Божией Матери совершал свои молитвословия и коленопреклонения. У себя он имел только две книги: Псалтирь, по которой отправлялись молитвословия, и «Лествицу» преподобного Иоанна Лествичника, по которой учился подвижничеству.
Мирно и спокойно потекла было жизнь боголюбца Наума в среде малого Христова стада на пустынном острове. Но вскоре постигло его искушение, которое, впрочем, послужило к его славе.
При новом настоятеле было усмотрено, что Наум проживает в монастыре, не имея увольнительного свидетельства от своего сельского общества. Решено было выслать его на прежнее место жительства. В уповании на Божий Промысл, без малейшего прекословия, Наум покорился своей участи: его посадили на попутное судно и отправили с попутчиками–поморцами на родину. Но Бог судил иначе. Противный ветер принудил плавателей остановиться у Заяцкого острова. Проходит день, другой, неделя; ветер не сменяется; еще неделя — ветер тот же. Смущенные корабельщики решились отвезти Наума обратно в монастырь. Таким образом, он опять возвратился на Соловецкий остров, а поморцы с переменившимся ветром отправились домой.
Снова тихо и спокойно потекла жизнь подвижника в Анзерской пустыне. Разделяя с братией все труды, он соединял с ними добровольные подвиги иноческого самоотвержения. По–прежнему он стал уединяться для безмолвного богомыслия и слезных молитв; по ночам по возможности сокращал время сна. От рождения он не пил ни вина, ни пива, ни чаю, не носил теплого платья, а в монастыре довольствовался одним подрясником из грубой ткани и ветхой рясой, которых, конечно, не взял бы и нищий, если бы нашел брошенными на дороге.
Молитвенные подвиги до того умягчили сердце подвижника, что он стал постоянно проливать слезы умиления, особенно в храме, во время поучений.
«— Ты плачешь, отец Наум, а что же я не могу плакать? — говорил ему один молодой инок.
— Придет время, придет, — отвечал Наум, едва сдерживая слезы» (1, с. 158).
В 1826 году Соловецким настоятелем определен был архимандрит Новгородского Кирилловского монастыря Досифей. Он был соловецкий постриженник. Во дни своего монашеского новоначалия будущий пастырь трудился вместе с послушником Наумом на звериной и рыбной ловле и обучал его тогда русской грамоте. Новый настоятель, прибыв в скит, едва узнал в хилом и изможденном старце, одетом в рубище, своего бывшего сотрудника, тридцать шесть лет безропотно трудившегося на пользу обители. Призвав его в монастырь, архимандрит Досифей уволил его от обязательных трудов и поручил чтение синодика в церкви преподобных Зосимы и Савватия, а также возжжение лампад в часовнях преподобных Германа и Иринарха.
Двадцать семь лет, до самой кончины, как неугасимая свеча, простоял отец Наум на определенной ему службе при гробах святых Соловецких чудотворцев, не изменив, несмотря на преклонные лета, и здесь образа своей жизни.
Храм преподобных никогда не отапливался даже зимой, а отец Наум, во время самых сильных морозов, никогда не надевал теплой одежды и по–прежнему носил только подряс–ник и рясу. Иногда, с чувством сострадания, некоторые ему замечали: «Батюшка, ведь ты застыл», но он с улыбкою отвечал: «Ничего; зато не дремлется» (1, с. 159).
Будучи свободным от общих трудовых послушаний, в остающееся от богослужения и келейных молитв время старец не позволял себе быть в праздности. Зимой он занимался заготовкой дров и изготовлением деревянных поплавков для рыболовных сетей. Этими поплавками постоянно была наполнена вся его келья, так что едва оставалось место для прохода. Для летних трудов он имел в разных местах пять небольших, им самим устроенных, огородов, из которых ближайший был под окнами кельи, а дальние на расстоянии версты от монастыря. Здесь, как неутомимый муравей, он трудился ежедневно: сеял ячмень и овес, сажал разные овощи. Но редко он вкушал от плода рук своих — раздавал всё братии и приезжавшим землякам–карелам.
Постоянными его сожителями были петух и кот. Из них первый заменил ему часы и, конечно, служил символом бодрствования и духовного трезвения. Сон отца Наума был очень короткий: днем он никогда не спал; ночью же, за час до утреннего богослужения, старец будил своих соседей звоном в колокольчик, повешенный в коридоре. Постелью служила ему простая доска в полторы четверти шириной, а изголовьем — полено.
