Валентин Свенцицкий - Диалоги
Неизвестный. Что ты разумеешь под словами: «Приостанавливать действие закона?»
Духовник. Это будет тебе ясно из примеров. Закон говорит — не лги. Но в житиях святых есть отдельные случаи, когда высшее благодатное состояние повелевало сказать неправду. Закон гласит — не убий. Но в житиях святых есть случаи, когда исповедники веры, в ревности о Боге, убивали богохульников. Закон гласит: самоубийство — непрощаемый грех. Но в житиях святых есть случаи, когда мученицы, под угрозой бесчестия, водимые благодатию Божией, кончали жизнь самоубийством, и Церковь причисляла их к лику святых и самоубийство их рассматривала как мученический венец.
Неизвестный. Понимаю. Но вот вопрос о практическом, а не о теоретическом взаимоотношении закона и благодати все же для меня еще недостаточно ясен.
Духовник. Представь себе, что ты должен поднять тяжесть в несколько пудов весом, сил у тебя мало, но Господь повелевает поднять ее. Как тебе поступить? Отказаться? Сказать: «Не под силу, не могу?» Это — страшный грех. Взяться за дело, рассчитывая на свои силы? Это — грех еще более страшный. Ты должен исполнить повеление Божие в полном сознании ничтожности своих сил и в твердой уверенности в Божественной помощи. Что от тебя требует Господь? Он требует от тебя непосильного. Он требует, чтобы ты встал, протянул свою руку и начал всеми своими силами поднимать тяжесть. Это и есть нравственный закон и личное твое участие в достижении совершенства. Когда ты будешь исполнять это — невидимо всемогущая рука соединится с твоею рукою и вместе с тобой будет поднимать непосильную для тебя тяжесть. Это — благодатная помощь в самом исполнении нравственного закона. Это то, что преподается тебе в таинствах. А дальше всемогущая рука возьмет тяжесть из твоих рук и сама поднимет ее на ту высоту, до которой не могут дотянуться твои руки — это то высшее благодатное состояние, которое совершенно не зависит ни от твоих усилий, ни от твоих заслуг, которое дается милосердием Божиим по Его святой воле. Вот тебе наглядное изображение практического взаимоотношения закона и благодати.
Неизвестный. Теперь мне это совершенно ясно, но я должен спросить тебя еще об одном. Ведь достигающих этого высшего состояния — ничтожное меньшинство, можно сказать — единицы, а ты приводишь следующие слова св. Симеона Нового Богослова: «Если у нас нет этого искания Духа Святого, то напрасен всякий труд и суетно всякое делание наше, бесполезен путь, не ведущий к сему». Значит путь громадного большинства бесполезен, потому что большинство этого высшего благодатного состояния не имеет. Как же так?
Духовник. Отвечу тебе словами св. Макария Великого из его 38-й беседы «О совершенстве». Там говорится:
«Вопрос: Если некоторые продают имения, отпускают на свободу рабов, стараются исполнить заповеди Божии, но не стараются в мире сем принять Святого Духа, то неужели не войдут они в Царство Небесное?
Ответ: Это предмет тонкий для рассуждения, ибо некоторые утверждают, что Небесное Царство одно и геенна одна; мы же говорим, что много степеней, различий и мер и в Царстве Небесном, и в геенне».
Неизвестный. Этот ответ не вполне удовлетворяет меня. Но я понимаю, что, может быть, большего человек и не может в этой области знать.
Духовник. Какие же еще вопросы остались у тебя?
Неизвестный. Как всегда самое трудное я оставляю на конец.
Духовник. Что же именно тебя затрудняет?
Неизвестный. Вопрос о самом идеале христианской жизни.
Духовник. Поясни это.
Неизвестный. Хоть ты и привел мне слова Евангелия о стяжании Святого Духа как цели христианской жизни, но весь нравственный идеал Евангельский в полном его объеме, по моему мнению, совершенно иной, чем нравственный идеал Церкви.
Духовник. Я все же не вполне тебя понимаю.
Неизвестный. Вот ты говорил о благодати, что она охватывает всю жизнь человека, до его семьи включительно. Она не лишает человека земной радости, она все земное перерождает, очищает и, очистив, соединяет с Богом. Именно такой благодатный радостный дух чувствуется в Евангельском христианстве. Но идеал Церкви — это пещера, пустыня, полное отрицание жизни. Ваши величайшие подвижники бегут от людей, бегут от мира, как от зачумленного. Словом сказать, благодатный идеал Евангельский, который воплощен в образе Иисуса Христа, — это нечто противоположное церковному идеалу, основанному на ненависти и презрении к земной жизни. Прости, я уж скажу прямо: этот церковный идеал кажется мне безблагодатным.
Духовник. Другими словами, ты считаешь монашество искажением христианства?
Неизвестный. Да. А так как монашеский идеал выражает не теоретическое, а практическое учение о нравственности, то неизбежен вывод, что Церковь исказила нравственное учение Христа.
Духовник. Теперь я понимаю тебя. Но ответ на твой вопрос требует рассмотрения сущности монашества. В следующий раз мы и будем говорить с тобой об этом.
ДИАЛОГ СЕДЬМОЙ. О МОНАШЕСТВЕ
Духовник. Итак, тебе кажется, что монашество — это отклонение от христианского идеала…
Неизвестный. Да. Я думаю, что в Евангелии нет ни одного слова о монашестве.
Духовник. И ты думаешь, что святые подвижники не достигали высшего нравственного совершенства и искажали то нравственное учение, которое дал людям Христос…
Неизвестный. Да. И я думаю, что монашеский аскетизм был совершенно чужд первоначальному христианству, что он создался под влиянием древневосточного изуверского аскетизма и что между образом Апостола Иоанна и каким-нибудь Симеоном Столпником, покрытым струпьями, нет ничего общего…
Духовник. Скажи мне подробно, в чем ты усматриваешь разницу.
Неизвестный. Постараюсь. Христианский идеал нравственности — это идеал совершенной любви. Апостол Иоанн из всех учеников Христа был самым полным Его воплощением. Что может быть прекраснее старца, который теряя последние жизненные силы, повторяет только одно: «Дети, любите друг друга… Любовь — это „совокупность совершенств“.» По словам Апостола Павла, любовь «долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13, 4–7).
Такая любовь — начало действенное. Это то чувство, которое заставило самарянина остановится перед страдающим человеком и омыть его раны. Образ совершенного христианина — это образ совершенной всепрощающей любви, отдающей себя на служение людям. Ибо «нет больше той любви, как если кто душу свою положит за друзей своих». Я более или менее правильно охарактеризовал нравственный идеал христианства?
Духовник. Да, вполне правильно.
Неизвестный. И вот — монах. Что общего у него с этим светлым образом евангельской любви? Начнем с одежды. Разве Христос облечен был в траур, а не в светлый хитон? Разве носил он черный клобук и черную мантию, напоминающую крылья черной птицы? Пойдем дальше. Что за дело монаху до избитых, израненных, измученных людей, когда он бежит в пустыню ото всех — и от счастливых, и от несчастных? Как он может душу свою положить «за други своя», когда сидит по нескольку дней в затворе или стоит на столпе, занимаясь самоспасением. Христос простил женщину. Он поставил женщину в пример фарисею. Женщина слезами своими омывала ему ноги, и волосами своими отирала их. Он возвеличил ее. Для монаха в ней — смертоносный яд. Он проклинает ее. Бежит, как от моровой язвы. Христианство — это любовь, всех согревающее тепло, радость, свет. Монашество — это самоспасение, холод, постоянные слезы, прочный суровый затвор, подземная пещера — без света, без воздуха, без радости. Христианство — это религия свободного человека. Ибо где Дух Господень — там и свобода. Монашество — это рабство. Монашество — все по букве, по Уставу, по-внешнему. Христос не гнушался «пировать» с мытарями и грешниками. А монах не пьет и не ест и, несмотря на свои приниженные поклоны, в душе горделиво считает всех зараженными грешниками и бежит мира как зачумленного. Христианство говорит о святости тела, которое — храм Духа Святого, а монашество все проникнуто ненавистью к этому «храму», оно ненавидит и всю земную жизнь, проклинает ее и считает за счастье скорее из нее уйти. «Всегда радуйтесь», — говорит Апостол. «Всегда будь печален», — говорит Египетский подвижник авва Исайя.
Что же общего между этим черным, суровым, ненавидящим жизнь монашеством и исполненным любви и радости Евангельским Христианством?
