Лев Шихляров - Введение в Ветхий Завет
В вопросе отношения к обидчику и врагу автор Притчей, написанных в V в. до Р. Х., также идет дальше Моисеева Закона, который дозволял ненавидеть врага и воздавать ему за зло, и даже полемизирует с известным правилом нравственности:
"Не говори: как он поступил со мною,
так и я поступлю с ним, воздам человеку по делам его …
Милость и истина да не оставляют тебя …
напиши их на скрижали сердца своего..
Не говори: "я отплачу за зло";
предоставь Господу, и Он сохранит тебя.
Всё сделал Господь ради Себя,
и даже нечестивого блюдет на день бедствия
(последнюю фразу можно понимать двояко: как орудие Божие, посланное для вразумления других, или "хранит до последней надежды на раскаяние")
Если голоден враг твой, накорми его хлебом;
и если он жаждет, напой его водою …
делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его,
и Господь воздаст тебе
("горящие угли" — если он продолжает враждовать; в целом эта мысль перекликается с понятием о священном характере домашнего крова, символа Божьего покрова)
Не радуйся, когда упадет враг твой …
Иначе увидит Господь …
и Он Отвратит от него гнев Свой".
(24, 9; 3, 4; 20, 22; 16, 4; 25, 21–22; 24, 17–18).
В отличие от Экклезиаста автор Притчей сразу поясняет, что все пути человека проходят пред Господом, и сама мудрость есть не просто сумма житейского навыка:
"Начало мудрости — страх Господень …
благоговение к Богу — начало разумения".
(1, 7)
И потому высшая человеческая мудрость (премудрость) есть совокупность интеллекта, жизненного опыта и обязательно памятования о Боге, страха Господня; короче: премудрость=опыт ума + вера в Ягвэ. Этой второй составляющей как раз и не хватает "мудрым века сего". Особое место в книге занимает тема отношения к женщине. Прежде всего, автор многократно предостерегает юношу от увлечения чужой женой или блудницей, ибо путь прелюбодеев и блудников превратен и бесславен:
"Не пожелай красоты (негодной женщины) в сердце твоем,
да не уловлен будешь очами твоими,
и да не увлечет она тебя ресницами своими,
потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба …
Может ли кто ходить по горящим угольям,
чтобы не обжечь ног своих?
То же бывает и с тем, кто входит
к жене ближнего своего …
Не спускают вору, если он крадет, когда … голоден
будучи пойман, заплатит всемеро …
Кто … прелюбодействует с женщиною, у того нет ума …
Множеством ласковых слов … увлекла (блудница юношу) …
Тотчас он пошел за ней,
как вол идет на убой, и как пес на цепь…"
(6 и 7 гл)
Прелюбодеяние нечестно, глупо, кощунственно (из-за святости брака), в нем сомнительное минутное наслаждение сменяется горьким разочарованием и несвободой; гораздо мудрее познать радость и утешение в собственном браке, о чем говорится образно и даже с юмором:
"Пей воду из твоего водоема
и текущую из твоего колодезя.
Пусть не разливаются источники твои по улице,
потоки вод — по площадям;
Пусть они будут принадлежать тебе одному,
а не чужим с тобою.
Источник твой да будет благословен,
и утешайся женою юности твоей,
любезною ланью и прекрасною серною;
груди ее да упоявают тебя во всякое время;
любовью ее услаждайся постоянно.
И для чего тебе, сын мой, увлекаться постороннею
и обнимать груди чужой?
Ибо пред очами Господа пути человека,
и Он измеряет все стези его".
(5, 15–21).
Конечно, жёны бывают разные, и автор неустанно порицает жену сварливую, а добродетельную восхваляет:
"…цена ее выше жемчугов.
Уверено в ней сердце мужа ее,
и он не останется без прибытка.
Она воздает ему добром …
во все дни жизни своей.
Добывает шерсть и лен,
и с охотою работает своими руками.
Она, как купеческие корабли,
издалека добывает хлеб свой.
Она встает еще ночью
и раздает хлеб в доме своем …
Задумает она о поле, и приобретает его;
от плодов рук своих насаждает виноградник.
Препоясывает силою чресла свои,
и укрепляет мышцы свои.
… руку свою подает нуждающемуся …
Она делает себе ковры,
виссон и пурпур — одежда ее.
… Уста свои открывает с мудростью …
и не ест хлеба праздности.
Встают дети — и ублажают ее,
Муж — и хвалит ее:
"Много было жен добродетельных,
но ты превзошла всех их…"
да прославят ее у ворот дела ее!"
(31, 10–31)
Как и в Песни песней, автор прибегает здесь к знакомому нам приему, и мы не можем отделаться от ощущения, что за описанием еврейской женщины встает чей-то величественный женский образ, но на этот раз это не "дщерь Сиона", не Израиль. Это Премудрость Божия, которая в середине книги перестает описываться как необходимое человеку качество благочестия, а неожиданно персонифицируется:
"Не премудрость ли взывает? …
Она становится на возвышенных местах,
при дороге, на распутиях;
она взывает у ворот при входе в город:
научитесь, неразумные благоразумию …
У меня совет и правда,
я разум, у меня сила …
Мною цари царствуют
… и вельможи и все судьи земли.
Любящих меня я люблю,
и ищущие меня найдут меня …
плоды мои лучше золота … самого чистого
… Итак, дети, послушайте меня,
и блаженны те, которые хранят пути мои!
… кто нашел меня, тот нашел жизнь"
(8, 1-20, 32, 35).
Так вот кто давал мудрые советы юноше! Это не отец и не мать, это сама Премудрость говорит, та сила, та энергия Божия, которой Он творит и держит мир:
"Господь имел меня началом пути Своего,
прежде созданий Своих, искони;
от века я помазана,
от начала, прежде бытия земли.
Я родилась, когда еще не существовали бездны,
когда … Он не сотворил еще …
начальных пылинок вселенной.
Когда Он уготовлял небеса, я была там …
когда давал морю устав …
я была при Нем художницею,
и была радостью всякий день,
веселясь пред лицем Его …
и радость моя была с сынами человеческими…"
(8, 22–31).
Не потому ли, создав человека, Бог увидел, что "хорошо весьма"? Не потому ли счастлив человек в раю? Он был приобщен к Премудрости Ягвэ, к Божественной Софии. В 9-ой гл. Притчей премудрость приоткрывает о Себе еще одну тайну:
"Премудрость построила себе дом,
вытесала семь столпов его,
заколола жертву, растворила вино свое
и приготовила у себя трапезу;
послала слуг своих провозгласить …:
"идите, ешьте хлеб мой,
и пейте вино, мною растворенное;
и ходите путем разума…"
(9, 1–6).
В этом фрагменте, пересекающемся и с евангельской притчей о званых на царский пир, и с формулой евхаристического завета ("приимите, ядите … пийте от нея вси") мы уже имеем дело с явным Откровением о Христе и Его Церкви, стоящей на "семи столпах" — семи таинствах. Премудрость — Хокма — София оказывается не просто свойством Ягвэ, в НЗ-ной перспективе — это вторая Ипостась Троицы. Того, Кто будет назван в Евангелии Сыном и Словом, Того, Кем всё сотворено, автор Притчей пророчески называет Премудростью. (И потому можно сказать, что Иисус — это воплощенная София, Премудрость Ягвэ. На древних иконах мы и встречаем изображения царственного Христа с надписанием Господь Иисус Христос София.)
Идея автора оказывается очень глубокой — через воспитание в себе премудрости, включающей благоговение к Богу, мы становимся детьми и причастниками Премудрости как Божьей энергии и Божьей красоты, а затем в перспективе спасения окажется, что Премудрость эта и есть Сам Бог в другом Своем Лице. Т. е. возрастание в премудрости становится путем соединения с Богом! И тогда даже брак становится образом иного союза — обручения праведника с Премудростью. И понятны тогда несколько преувеличенные рассуждения о неизбежной гибели юноши, увлекшегося блудницей ("дом ее ведет к смерти … никто из вошедших к ней не возвращается" (2, 18–19)) — речь идет об образе духовного заблуждения, обручения с блудной и непостоянной моралью падшего мира глупых людей, которые вместо истинного причастия "едят хлеб беззакония и пьют вино хищения" (4, 17).
