Александр Мень - История религии. Том 1
общей тенденции искать естественное объяснение происхождению мира и
человека. Многие уже в силу одного этого принимали дарвинизм на веру и с
ожесточением обрушивались на библейские "дни творения". Дарвинизм стал
жупелом, которым пугали благочестивых людей. Основатель эмбриологии Карл Бэр
вполне справедливо называл эти нападки на древнюю форму библейского учения
"комическим анахронизмом".
Не менее смешно выглядели, в свою очередь, те, кто во что бы то ни
стало стремился отстоять буквальное толкование Библии. Понося дарвинизм, эти
люди воображали, что "спасают" Св. Писание. Находились и такие ревнители,
которые, не имея возможности прибегнуть к репрессиям, пытались приостановить
распространение эволюционизма цензурными методами. Об этих ревнителях,
воображавших, что величию Творца более соответствует "изготовление"
Вселенной в течение рабочей недели, остроумно писал А. Толстой: Способ, как
творил Создатель,
Что считал Он боле кстати,
Знать не может председатель
Комитета по печати.
Когда первые споры и страсти утихли, стали понимать, что дарвинизм,
который только вскрыл некоторые механизмы биологического развития,
противоречит вере не больше, чем теория вращения Земли (См. приложение 5).
Прежде всего, сущность процесса не меняется от того, с какой скоростью
он происходит; прав был Г. К. Честертон, когда изумлялся наивности тех, кому
"смутно кажется, что все становится на свои места и тайна исчезает, если мы
растянем процесс творения". Познание сложнейших закономерностей, которые
управляют мировой эволюцией (дарвинизм не открыл и сотой их доли), приводит
нас к Творцу еще скорее, нежели старые понятия о творении. В самом деле,
никто не станет сомневаться, что работа инженера, отдающего приказания за
пультом, есть процесс более сложный и совершенный, чем работа плотника,
своими руками изготовляющего табуретку!
Между мифом о Хнуме, который мастерит человека на гончарном круге, и
грандиозной картиной мировой эволюции лежит не столько научная, сколько
религиозная пропасть*.
------------------------------------------------------------------------
---------------------------------
* Когда эта книга была уже вчерне написана и в ней была намечена
концепция религиозного понимания эволюции, вышел посмертно основной
философский труд о. П. Тейяра де Шардена. Его христианский эволюционизм в
целом оказался очень близким к тому пониманию, которое изложено в этом томе.
Однако близость не исключает ряда расхождений. Этот вопрос рассмотрен
отдельно в Приложении 10.
Одним из первых, кто понял подлинно религиозное значение эволюционной
идеи, был не кто иной, как дед Чарлза Дарвина - поэт и натуралист Эразм
Дарвин.
"Мир, - писал он в своей "Зоономии", - развивался... образовался
постепенно из небольшого начала, увеличивался благодаря деятельности
присущих ему сил... Какая это возвышенная мысль о безграничной мощи великого
Зодчего, Причины всех причин, Отца всех отцов, Существа существ! Ведь если
бы захотели сравнивать бесконечность, то должны были бы признать, что больше
бесконечной силы нужно для создания причин действия, чем для создания самих
только действий". В этих словах заключена самая суть христианского подхода к
эволюции.
x x x
Но есть ли достаточные основания для того, чтобы считать эволюцию не
умозрительной гипотезой, а прочно обоснованной теорией? Некоторые факты,
говорящие в ее пользу, были известны задолго до Дарвина, но в его эпоху
число их возросло и с тех пор постоянно увеличивается.
Классификация живых существ показывает иерархическую и генетическую
связь между ними: в строении организмов обнаруживается общий план и
гомологичные органы; у многих животных (змей, протеев, китообразных)
обнаружены рудиментарные органы, потерявшие свое значение, но игравшие роль
у их предков. Эмбриология доказала, что на известных стадиях развития
зародыш сохраняет черты строения предшествующих классов (так, человек имеет
в эмбриональный период жабры и хвост). Укрепили трансформизм и биохимия, и
генетика. И наконец, находки костей и отпечатков вымерших животных
убедительно показывают, что некогда обитатели Земли были иными, чем теперь.
Палеонтология позволяет связать между собой классы, отряды и виды животных.
Так, ископаемая птица археоптерикс несет на себе еще многие признаки
рептилии /9/.
Геология и астрофизика показали, что развитие присуще также миру
неорганическому. Теперь можно говорить об эволюции звезд, об эволюции всей
Вселенной, которая носит целостный характер, ибо процессы, совершающиеся во
внеземном пространстве, оказывают воздействие на жизнь биосферы /10/.
То, что творение осуществляется путем эволюции, - факт огромной
важности. Он означает, что разрушительное действие Хаоса преодолевается
принципами организации и прогрессивного усложнения.
Это противоборство есть видимый аспект того, что можно назвать победой
Логоса на Хаосом.
Говоря об эволюции, необходимо раз и навсегда установить, что ее
частные механизмы играют для религиозного взгляда роль второстепенную. Имело
ли место при зарождении жизни особое творческое "вмешательство", или чудо,
или же она была соткана силами, имманентно укорененными в материи, - в любом
случае последние основы бытия и жизни восходят к божественному Сверхбытию.
Христианство в этом отношении далеко от деизма, который ограничивал
творческий акт лишь "начальным мгновением".
Во-первых, согласно Библии (Пс 103, 29-30; Ин 5, 17), само
существование мира зависит от Творца и постоянно питается Его созидательной
мощью. Отсюда - понятие о "продолжающемся творении" /11/.
По образному сравнению одного современного теолога, родник не только
однажды произвел реку, но неустанно пополняет ее водою.
Во-вторых, эволюция для христианского сознания есть не просто движение
вперед, но и возвращение твари на пути, предначертанные Творцом, ибо поток
развития направлен к созданию человека, чье призвание - одухотворить мир и
сделать его открытым для новых творческих деяний Бога. Таков смысл развития
с точки зрения веры; наука же лишь изучает формы и этапы становления
природы.
Бросим теперь беглый взгляд на результаты этого изучения.
x x x
Несмотря на многие открытия, в картине биогенеза остается еще немало
белых пятен. Можно считать бесспорными лишь основные вехи. Так, не вызывает
теперь сомнений, что возникновение биосферы было исключительным, единичным
событием. Ничтожно малый вирус и гигантское чудовище моря, одноклеточная
водоросль и древовидный папоротник, исчезнувший миллионы лет назад, - все
они только ветви и листья на одном филогенетическом древе. Формы жизни
всегда и повсюду обнаруживают, так сказать, "кровное родство", и все ее дети
генетически связаны между собой. С того дня, когда на Земле появилось первое
существо, жизнь происходит только от жизни.
Наука все еще далека от того, чтобы раскрыть до конца все
закономерности эволюции. Дарвиновский естественный отбор только бракует (да
и то не всегда) неприспособленные виды. Поэтому важно было найти причины
самих видовых вариаций. Дарвин и Ламарк полагали, что образ жизни и условия
среды могут произвести изменения в организме и что эти изменения должны
передаваться по наследству. Ламарк при этом выдвигал на первое место
упражнение органов, а Дарвин - случайные незаметные изменения /12/.
Однако после того, как получила распространение работа чешского монаха
Грегора Менделя, стало ясно, что наследственность есть нечто стойкое. Она
может меняться главным образом лишь под влиянием изменений самого
наследственного вещества.
Разработка Гуго де Фризом теории мутаций, или "взрывов", привела к
новому пониманию развития. Оно оказалось связанным с перестройкой в генотипе
- материальном носителе наследственности. "Эволюция, - пишет А. Бергсон, -
выступает с этой точки зрения как ряд неожиданных скачков" /13/. Стало
понятным теперь, почему один вид не "переливается" плавно в другой и почему
палеонтологи не находят цельных "линий" исчезнувших существ, а только
"точки". Один вид от другого отделяют мутационные процессы, которые кладут
начало устойчивой наследственности новообразовавшейся группы.
Ученые до сих пор бьются над вопросом о том, какая сила вызывает
